Бар только что открылся.

В нем были только Хозяйка, Луи и я, мы ели приготовленные Хозяйкой сэндвичи. Ее сэндвичи с жареной курицей были лучшими в мире сэндвичами с жареной курицей, потому что, прежде чем положить курицу на хлеб, она немного поливала мякиш соком, оставшимся от жарки.

— Объедение! — сказал я.

Луи был согласен.

Когда мы поели, Хозяйка налила кофе.

Ее кофе был лучшим в мире, потому что она капала в него немного флердоранжа.

— Это лучший кофе в мире, — сказал я.

Луи снова согласился.

— Ну что же, — сказала Хозяйка, глядя мне в глаза, — ты очень мил, малыш, но когда ты все-таки возьмешься за ум и вернешься в школу?

— Я туда не вернусь, — ответил я, — я не создан для того, чтобы быть врачом.

Так как я уже смирился с тем, что не могу нравиться всем сразу, Хозяйка считала, что настала пора мне вернуться к учебе. Хотя у меня еще оставались вопросы, в одном я точно был уверен: медицина — это призвание, и не мое. Я не принадлежал к психопатам вроде госпожи профессора, которые становились медиками, чтобы на законных основаниях разрезать тела электрической пилой. Меня это не интересовало.

— Пф-ф-ф… — фыркнула Хозяйка. — А ты подумал обо всех тех людях, которых мог бы спасти?

— Конечно, — ответил я. — У меня нет призвания спасать людей. Я не стремлюсь стать Иисусом.

— Кто говорит о том, чтобы становиться Иисусом?!

— Я знаю одного медика, который хочет возвращать зрение слепым.

— А что плохого в заботе об этих беднягах?!

— Ничего, но это не мое призвание, вот и все.

— И каково же ваше призвание, сэр? — не отставала она, уперев руки в бока и качая головой.

— Пока не знаю, — ответил я.

— Кстати, о слепых, — сказал, усмехнувшись, Луи, — вы знаете, какая высшая степень слепоты?

— Пф-ф-ф, — фыркнула Хозяйка, покачивая головой и глядя на меня и Луи чуть ли не с жалостью.

— Высшая степень слепоты, — продолжил Луи, — это поход слепого в немое кино.

И пока он смеялся, тряся щеками, я думал о том, что это одновременно очень точно и бессмысленно, как и все его «высшие степени». Высшей степенью глупости для меня было поверить в то, что я создан для медицины, под предлогом того, что я мог бы стать хорошим врачом.

Существует теория, по которой люди нам нравятся не сами по себе (я говорю о людях, с которыми мы бы хотели переспать) — нас притягивает к ним Возможный ребенок, которого мы могли бы с ними иметь.

Это не означает, что мы хотели бы заводить детей со всеми людьми, к которым нас влечет, речь идет о бессознательном желании продолжить род. И так как эта теория не затрагивает сознательное желание иметь ребенка, она относится и к мужчинам, которым нравятся мужчины, и к женщинам, которым нравятся женщины.

Возможный ребенок — это абстрактное понятие, он не существует в действительности. Получается, люди занимаются любовью с целью продолжить род, но производят потомство два или три раза в жизни, а телесное удовольствие получают тысячи раз. На самом деле это телесное удовольствие — хитрость эволюции, созданная для того, чтобы особи совокуплялись и вид не исчезал.

Теория Возможного ребенка объяснила бы, почему популярнее всего красивые, сильные, талантливые, умные, очаровательные, харизматичные люди.

И на самом деле, почему мы хотим, чтобы наш ребенок был красивым, сильным, талантливым, умным, очаровательным или харизматичным? По причине Естественного отбора: мы же знаем, что красивые, сильные, талантливые, умные, очаровательные и харизматичные выживают лучше всех; они лучше всех приспосабливаются к окружающей среде. А привлекательность богатых людей объясняется только хорошими условиями для выживания, которые они могут дать своему Возможному ребенку.

Но тогда чем станут уродливые, тощие, бедные, тупые, бесталанные, не обладающие шармом и харизмой?

По счастливому стечению обстоятельств, возможны комбинации. Например, человек, лишенный таланта, но богатый, обязательно кому-то понравится, потому что этот кто-то увидит хорошие условия для выживания, которые этот человек может дать Возможному ребенку.

Существуют также тупые красавцы, уродливые умники, харизматичные слабаки, талантливые бедняки и так далее. Могут существовать различные комбинации трех и более характеристик: например, люди уродливые, богатые и умные будут иметь больший успех, чем люди просто уродливые и умные.

Количество комбинаций бесконечно.

По еще более счастливому стечению обстоятельств, нам даны возможности эволюции. Например, талантливый бедняк может благодаря своему таланту стать талантливым богачом. А если он еще и красив, очарователен или харизматичен, он станет тем, кого называют Звездой; а преимущество Звезды в том, что многие хотят с ней переспать — благодаря всему тому, что она может передать Возможному ребенку.

Оптимальная комбинация, само собой, состоит в обладании красотой, силой, талантом, умом, богатством, шармом и харизмой; такой человек покорит весь мир. А наихудшая — уродливый, слабый, тупой, бесталанный, лишенный шарма и харизмы бедняк; то есть Идеальный отчаявшийся.

Что касается меня, привлекательность моего Возможного ребенка, должно быть, потрясающе возросла в тот день, когда меня объявили лучшим студентом года, а затем напрочь исчезла, потому что я бросил медицину без видимых причин.

На самом деле вопрос, который я задавал себе, заключался в следующем: а чувство влюбленности тоже объясняется теорией Возможного ребенка?

Мы влюбляемся, потому что мы видим Возможного ребенка, которого хотели бы иметь, ребенка с его достоинствами и недостатками, его смехом и его взглядом, со всеми его маленькими несовершенствами?

Когда мы говорим кому-то: «Я тебя люблю», означает ли это: «Я люблю нашего Возможного ребенка»?

Я поговорил об этом с Марко, Сабриной и Луи.

— А может, перестать наконец забивать себе голову, а забить наконец мне в задницу? — спросила Сабрина.

— Это все чушь, — сказал Марко. — Я не хочу отпрысков. Если девчонка залетит, я ее сразу брошу!

— Наивысшая глупость для игрока в регби, — сказал Луи, покатываясь со смеху, — бросить женщину, когда мяч у нее!

Я очень продвинулся.

Когда я учился в Пансионате, в учебнике биологии я прочел удивительную историю: цикл жизни печеночного сосальщика.