Шарик вырвался из Слоновых объятий:

— Иван Иваныч! Аварийная ситуация! Дом может рухнуть с минуты на минуту! Зовите всех во двор! С лопатами!

— Какой дом? — удивился Слон.

— Ваш!

Иван Иванович покосился на девятиэтажную громаду и сказал:

— Гм-гм…

— Он правду говорит! — завопил Захарка, вырываясь из маминых рук. — Я всё узнал! Я всё разведал! Там подкоп делают Крот и…

Он не успел закончить. Почва под ногами задрожала, и дом медленно накренился.

Загремела мебель, сорвавшаяся с мест. Посыпалась посуда. Раздался вопль:

— Землетрясение!!!

Жильцы толпами хлынули из подъездов.

На балкон высыпали испуганные близнецы.

Муркина, Слон, Тимофей и Шарик растянули за углы платок Ивана Ивановича, и котята попрыгали в него один за другим.

Из окна пулей вылетел Попугай-Амазонский и уселся на турник. Под мышкой артист держал лаковые туфли. Он посмотрел на покосившийся дом и крикнул Ивану Ивановичу:

— За-за-зачем это? Я же ска-ска-сказал, что приду! Если вы бу-будете продолжать в том же ду-духе, мне при-придется менять про-профессию!

Потом артист перевернулся на перекладине вниз головой и снова осмотрел дом.

— Все равно кри-криво! — фыркнул он. Жильцы стояли, окаменев.

Дом едва заметно, но грозно покачивался. Его наклон значительно превосходил крен знаменитой Падающей башни в итальянском городе Пиза. Пизанская башня, как известно, уже несколько столетий находится в угрожающем положении, и только виртуозная кладка старых мастеров не дает разразиться несчастью. Но наши строители, знаменитые своей добросовестностью, далеко превзошли древних. Ну-ка, прими их Пизанская башня такой наклон, как наш дом на улице Дружбы! Старушка, ручаемся, немедленно развалилась бы! Но наш пизанский дом стоял. А сколько таких пизанских домов с наклонными полами, с кривыми потолками есть в Городе! И почему-то стоят!

— Как строят! — с доброй слезой в голосе сказал активный общественник, доставая платок. — На тысячелетия строят!

И Слон высморкался.

От сотрясения атмосферы, учиненного лопоухим общественником, дом крякнул, застонал, заскрипел. От окна пятого этажа оторвалась форточка и со звуком выстрела плоско разбилась об асфальт. В наступившей после этого мертвой тишине стало слышно, как в чьей-то квартире по полу прокатился граненый стакан: тра-та-та-та-та…

— Иван Иванович, — укоризненно сказал Шарик, — вам нужно сморкаться в специально отведенных местах. — И потом свистящим шепотом обратился к жильцам: — Граждане, соблюдайте тишину! Достаточно малейшего…

Он не договорил, потому что это «малейшее», грозящее катастрофой, тотчас и появилось. Это была Бабочка Лелечка из дома № 3. Она была еще совсем маленькая и глупенькая, хотя летать уже умела, как взрослая. Лелечка, часто моргая крылышками, кружила над балконом на девятом этаже, где в деревянном ящике росли кроваво-роскошные розы. Лелечку тянуло к себе всё красное, потому что сама она была бледно-розовенькая, и думала, что от красного она тоже может стать красной, яркой и очень красивой.

— Не садись, — надсадным шепотом закричал зоркий сыщик, углядевший опасность. — Слышишь, улетай отсюда!

Но девятого этажа этот тихий вопль, естественно, не достиг.

— Лозочка какая класненькая, — пролепетала милая, но глупая Лелечка, садясь на мягкую, как бархатная подушка, розу.

Девятиэтажка слегка накренилась.

Толпа во дворе молча шарахнулась.

Честь и слава нашим строителям! Дом, сработанный их честными мозолистыми руками — это надо же! — выдержал вес Бабочки и не развалился!

Шарик приказал:

— Роберт Робертович, Николай! Снимите малышку с балкона!

Попугай-Амазонский и Воробей взмыли в воздух и закружились над перепуганной Лелечкой.

— Лелечка, — ворковал Амазонский, — быстренько снимайся, лети, пожалуйста, к маме.

Колька шипел:

— А ну вали отсюда быстро! Ты дом можешь завалить, поняла?

Бабочка, конечно, не понимала, как это она, глупая, но милая Лелечка, может свалить преогромнейший дом, и плотно прижималась крылышками к своему разлюбезному цветочку.

Садиться на балкон, чтобы снять глупую, но милую Лелечку, было, конечно, нельзя. Хлипкое равновесие было бы мгновенно нарушено, и громадное жилище немедленно превратилось бы в кучу битого кирпича.

И тогда Роберт Робертович Попугай-Амазонский проявил незаурядный ум, который вообще, надо сказать, в высшей степени свойствен благородному племени артистов. Так как глупая, но милая Лелечка слова понимать отказывалась и не было никакой возможности ухватить ее за нежнейшее крылышко — оно немедленно хрустнуло бы, — Роберт Робертович сделал вот что. Зависнув в воздухе на несколько мгновений, он своим мощным клювом осторожно-осторожно надломил шипастый стебель розы и вместе с Ле-лечкой, глупой, но милой, снял цветок с балкона!

И немедленно дом на несколько миллиметров подался к точке более устойчивого равновесия.

Внизу толпа неслышно выдохнула:

— Ура-а-а…

А Тимофей Козел радостно проблеял:

— Туда ее, туда… к ма-аме!

Круто развернувшись над двором, Амазонский стремглав направился к дому № 3. А Лелечка, сидя на розе, всю дорогу пыталась понять, почему это она крылышками не машет, но, тем не менее, летит очень быстро? Пыталась, пыталась, но так и не поняла, потому что была она хоть и очень милая, но глупенькая Бабочка. Ха! Дом чуть не порушила!

Шарик проводил взглядом великолепного Роберта Робертовича, и новая, с оттенкбм гениальности, мысль посетила его сообразительную голову.

— Где ваше бревно знаменитое, Иван Иванович? Активный общественник крупно вздрогнул.

— Ах, Шарик, ради бога, не вспоминайте о той кон-фузии с артистом! Бревно я вышвырнул на свалку и не хочу…

— Придется его найти.

— Ка-ак, снова кого-то будем задерживать?

— В некотором смысле. Но не кого-то, а что-то…

— Шарик, игра вашего ума… гм-гм… Я не поспеваю за ходом вашей мысли… Поясните, пожалуйста, что вы имеете в виду?

— Будем. Задерживать. Дом, — четко произнес сыщик.

— До-ом?!

— Вернее, поддерживать. Надо поставить подпорки.

Слон поднял хобот, как восклицательный знак:

— Вы тысячу раз правы, Шарик!!! Очень простая, но вместе с тем глубочайшая мысль: если что-нибудь когда-нибудь где-нибудь падает, его надо чем-нибудь как-нибудь… Ах, Шарик, никому ведь из нас не пришло в голову, что…

— Все несколько растерялись, — с мягкой снисходительностью заметил сыщик, — слегка запаниковали, отчасти потеряли самообладание.

— Но ведь и вы тоже могли бы… гм… потерять…

— Что вы, Иван Иванович! Я, может, был бы и рад слегка потерять самообладание, расслабиться и быть как все. Но нервы не позволяют. Я подозреваю, что они у меня железные. А может быть, и того хуже, стальные… — и Шарик горестно вздохнул. — Но не будем терять времени, давайте организуем народ.

И жильцы потащили со свалки бревна, трубы, рельсы, балки, доски — всё, что могло послужить подпоркой. Иван Иванович все эти вещи приспосабливал таким образом, чтобы они одним концом упирались в землю, другим — в стену. И когда сооружение было готово, дом, казалось, вздохнул и расслабился, как усталый человек, откинувшийся на спинку кресла.

…В это время под землей Крот с бешеной энергией подрывал фундамент дома. Крот работал в одиночестве, потому что Крыса он послал в разведку, а хомы, пользуясь отсутствием надсмотрщика, потихоньку разбежались. Они чувствовали, что власть Крота и его пособника покачнулась, и начинали робко бунтовать. Хомы митинговали в отдаленных пещерах и наспех писали лозунги:

И даже такой лозунг, не совсем понятный:

который, вероятно, должен был выглядеть так:

Лозунги, надо признать, были не слишком грамотные, но когда, спрашивается, у бедных хомов было время для учебы?