— Как сказать. Если Стивенс будет продолжать глядеть на нее, как сейчас, сомневаюсь, что он меня заметит, но если он обернется, я буду как на ладони.

— Останьтесь там, если сможете. Если нет, возвращайтесь сюда. Она отправится прямо домой после окончания работы, не так ли?

— Да, как обычно. И по вечерам она не выходит из дома. Стыд и срам, если вы меня об этом спросите.

— Я вас не спрашиваю.

— Верно.

— Созвонимся позже.

— Верно, — повторил Фрэнк и положил трубку.

Он посидел в автомобиле еще несколько минут, морщась и ощущая растущее беспокойство. Ему не нравились лихие парни, а Энтони Стивенс был явно из таких. И хотя его босс был невысокого мнения о Стефани Стирлинг, Фрэнк видел, как леди управляется с лошадьми и людьми, и подумал, что под хрупкой внешностью скрываются сообразительность и стальная воля.

Он начал сожалеть, что взялся за эту работу.

— Уже два, — сказал Энтони, когда Стефани наконец поставила чёрного скакуна в конюшню. — У вас был второй завтрак?

Стефани автоматически взглянула на часы и направилась к другому стойлу.

— Я не голодна.

Энтони сделал два быстрых шага и, поймав ее за руку, повернул лицом к себе.

— По словам Паттерсона, вы здесь с семи утра, и я не видел, чтобы у вас был перерыв в течение последних пяти часов.

Остро ощущая прикосновение его руки к своей и свою собственную усталость, Стефани обнаружила, что ей трудно сохранить свой голос твердым и спокойным. Но она попыталась.

— У меня не было перерыва, потому что он мне не нужен.

— Вы лжете по привычке или просто хотите, чтобы я пожалел вас? — ядовито спросил он.

Она вырвалась от него, желая убежать, но осталась. Не обращая внимания на язвительность его тона, она сказала с достоинством:

— Мне надо выездить сегодня еще одну лошадь. Вы позволите мне продолжить работу?

— Ответьте на мой вопрос, — приказал он, с силой сжав ей плечи, чем снова вызвал прекратившуюся было боль после падения.

Она почувствовала, что теряет контроль над собой. В течение всего времени, пока он находился здесь, ее самообладание постепенно таяло, и сейчас от него остался лишь тонкий наружный слой. Он говорил очень мало, но она чувствовала на себе его взгляд, в ее уме звучали невысказанные насмешки, она ожидала, когда он начнет причинять ей боль своими словами.

Ожидание было хуже всего. Сегодня она не находила удовольствия в работе с лошадьми, не радовалась успехам, не ощущала триумфа от того, что справляется с трудной работой. Она чувствовала боль во всем теле, необычную усталость, и нервы ее были так напряжены, что она боялась, что может разразиться слезами в любой момент.

Но только не перед ним. Пожалуйста, Господи, только не перед ним!

Как можно тверже, она сказала:

— Я не лгу, Энтони. Я не голодна и не хочу делать перерыв. Сейчас я выведу из стойла Корсара и оседлаю его. Пожалуйста, уйдите, чтобы я могла выполнить свою работу.

Его брови нахмурились, а глаза с такой остротой впились в нее, что она почти ощутила, как они режут ее.

— Лошадь может подождать, — сказал он довольно грубо. — Возможно, вы не хотите в этом признаться, но вам сейчас будет трудно сесть в седло.

В его замечании Стефани услышала не заботу, а критику, и это с легкостью разрушило то, что еще оставалось от ее самоконтроля.

— Пожалуйста, — пробормотала она, ненавидя себя за дрожь в голосе. — Вы имеете право мстить мне, по крайней мере, с вашей точки зрения, но только не так, пожалуйста.

— О чем вы говорите? — требовательно произнес Энтони, еще больше хмурясь.

— Мне нужны работа, лошади, люди здесь… Без этого я не смогу сделать остальное. Это не так много, вы можете мне позволить иметь это, не правда ли? Вы не должны губить все, я не сделала…

— Стефани, вы сегодня завтракали?

Она нахмурилась.

— Я не голодна. Уйдите, пожалуйста…

Энтони выругался, затем обнял ее твердой рукой и вывел из конюшни. Он проделал все так быстро, что только после того, как он посадил ее на заднее сиденье своего спортивного автомобиля, Стефани была в состоянии запротестовать.

— Я не могу уехать сейчас. Я должна…

— Помолчите, — грубо сказал Энтони и рванул машину с места.

Она подумала, что ей лучше вести себя тихо. Двенадцать лет она считала его чрезвычайно спокойным, даже бесчувственным человеком и теперь удивлялась, как могла так ошибаться. Безусловно, были какие-то признаки того, что его спокойствие обманчиво. Почему она не видела этого? Неужели яркий темперамент Льюиса сделал ее слепой ко всему?

Она еще думала об этом, когда Энтони остановил машину недалеко от маленького ресторанчика. Он вышел, открыл ей дверцу и взял за руку, помогая выйти из машины.

— Я не одета, — запротестовала она.

— А, по-моему, одеты.

Его голос был снова обманчиво спокоен.

— Я имею в виду, что не одета должным образом, — попыталась объяснить она. — В отличие от вас. На мне одежда для верховой езды, не…

Стефани резко оборвала себя, наконец прислушавшись к своему внутреннему голосу, который велел ей заткнуться до того, как она выкажет себя полной дурочкой.

Она не сказала ни слова, пока хозяйка вела их к столику в конце почти пустого зала, и она не знала, что Энтони заказал для них, пока перед ней не поставили стакан молока. Она поморщилась.

— Выпейте это, — сказал он спокойно.

Стефани никогда не любила приказы, вероятно, потому, что ее отец был снисходительным человеком, но сейчас инстинкт подсказал ей, что безопаснее будет подчиниться. Она взяла стакан и начала пить маленькими глотками, пристально глядя на Энтони.

Когда она допила молоко, легкое головокружение прошло, и она с запозданием поняла, что то, что она пропустила завтрак, плохо повлияло на нее. Утром она не поела, а вечером накануне почти не притронулась к ужину — не удивительно, что она чувствовала себя плохо.

Он, вероятно, подумал, что она притворяется, чтобы вызвать его сочувствие. Она не могла понять его взгляда, поэтому отвела глаза и уставилась на полированную поверхность стола, пытаясь побороть свое смущение.

— Лучше? — спросил он.

Она кивнула.

— Спасибо. Извините, что я вела себя так глупо.

— Все в порядке. Но вы сказали кое-что, что должны объяснить мне.

— Я не думаю…

— Не теперь, — прервал он ее. — После того, как мы поедим.

У нее не было сил протестовать. Она молча сидела и ждала, пока принесут еду. Позднее ей трудно было вспомнить, что она ела. Она все еще не чувствовала голода, а ела просто потому, что Энтони считал, что ей это необходимо.

Когда они кончили обедать, официантка предложила десерт, от которого они отказались, и попросили кофе. Увидев, как хорошенькая блондинка-официантка улыбнулась Энтони, Стефани расстроилась из-за того, что была одета в поношенный и пыльный костюм для верховой езды. Все прошедшие годы ей хотелось быть такой же высокой и светловолосой, как он, и иметь золотисто-карие глаза вместо своих неопределенно серых.

— Сейчас, — сказал он, когда официантка нехотя отошла от их столика, — я думаю, нам надо кое-что обсудить.

Стефани слегка покачала головой.

— Что бы я ни сказала на ферме, это не представляет никакой важности. Вы были правы. Мне надо было сделать перерыв и что-нибудь поесть.

Он не обратил на ее слова никакого внимания.

— Вы сказали, что вам необходима работа, иначе вы не сможете сделать все остальное. Что вы подразумевали под этим, Стефани?

Она пообещала себе не лгать ему, не притворяться перед ним, но не хотела, чтобы он узнал, как плохо обстоят дела.

— То, с чем необходимо справиться, — болезнь отца. Заботиться о нем. Вот и все.

— Финансовые проблемы?

— Ничего такого, что мне не по силам, — сказала она упрямо.

Его глаза слегка сузились, но вместо того, чтобы настаивать, он предложил:

— Вы сказали, что я имею право мстить вам. И что-то о том, что я могу все погубить. Что вы имели в виду на этот раз?