— Нет, по-моему, надо дать такие названия, чтобы они постоянно напоминали нам о родине, — ответил Гедеон Спилет.

— Да, для главных пунктов — для бухт, для заливов — так и надо сделать, — сказал Сайрес Смит. — Я вполне с этим согласен. Например, ту большую восточную бухту назовем: бухта Соединения, а ту широкую бухту у восточного берега бухтой Вашингтона. Гора, на которой мы сейчас стоим, пусть называется гора Франклина, а озеро, что лежит перед нашими глазами, пусть носит имя Гранта. Право, друзья мои, так лучше всего. Пусть эти названия напоминают нам о родине и о тех благородных гражданах, которые прославили ее. Но для рек, для маленьких заливов, для мысов, для скал, которые мы видим с высоты этой горы, я предлагаю выбрать такие названия, чтобы они говорили об их контурах, о каких-нибудь их особенностях. Такие названия лучше запоминаются и будут иметь практическую пользу. Очертания нашего острова такие удивительные, что нам нетрудно будет придумать для них какие-нибудь образные названия. Что касается тех речек, которых мы еще не видели, но, возможно, увидим в различных концах лесистой части острова, когда отправимся ее исследовать, тех заливов и бухточек, которые впоследствии обнаружим, — то будем давать им названия по мере наших открытий. Что вы скажете, друзья мои?

Предложение инженера было принято единогласно. Остров лежал перед глазами путников, словно развернутая карта, и оставалось только дать названия каждому мысу, каждому заливу и возвышенности. Гедеон Спилет записывал эти названия, и географическая номенклатура острова была окончательно установлена. Прежде всего записали следующие наименования, предложенные инженером: бухта Соединения, бухта Вашингтона, гора Франклина.

— А теперь, — сказал журналист, — я предлагаю назвать вон тот полуостров, что тянется к юго-западу, Извилистым, а длинный каменистый мыс, которым он кончается, — назвать Змеиным, потому что он в самом деле похож на изогнутый хвост змеи.

— Принято, — сказал инженер.

— А вон тот залив, на другом конце острова, ужасно похож на раскрытую пасть акулы, — сказал Герберт. — Назовем его залив Акулы.

— Ловко придумал! — воскликнул Пенкроф. — Погоди, и мы от вас не отстанем. Тот мыс, что защищает бухту, предлагаю назвать мыс Челюсть.

— Но ведь там два мыса, — заметил журналист.

— Ну что ж, — сказал Пенкроф, — пусть у нас будут Северная Челюсть и Южная Челюсть.

— Записано, — заключил Гедеон Спилет.

— Надо еще дать название тому остроконечному мысу, что виднеется у юго-восточного берега, — напомнил Пенкроф.

— Тому, что у края бухты Соединения, — добавил Герберт.

— Мыс Коготь, — тотчас отозвался Наб — ему тоже хотелось стать крестным отцом какой-нибудь частицы общего владения.

Наб очень удачно придумал название — мыс действительно казался страшным когтем того фантастического животного, которое своими необыкновенными очертаниями напоминало остров. Пенкрофа привело в восхищение это веселое занятие, дававшее простор воображению. Вскоре возникли новые названия.

Реку, ставшую для обитателей острова источником питьевой воды, ту самую реку, близ которой они нашли себе прибежище, назвали рекой Благодарения, в знак искренней признательности к провидению.

Островок, на который их выбросило, получил название островок Спасения.

Широкое плато, которое простиралось за карнизом береговой гранитной стены, возвышавшейся над Трущобами, и давало возможность охватить взглядом всю обширную бухту, назвали плато Кругозора. И наконец, непроходимые чащи, покрывавшие полуостров Извилистый, окрестили лесами Дальнего Запада.

Итак, всем доступным взгляду пунктам в разведанной части острова были даны названия. Решили, что список их будут пополнять, по мере того как появятся новые открытия.

По солнцу инженер приблизительно определил положение острова в отношении стран света, и оказалось, что бухта Соединения и плато Кругозора лежат на востоке. Но Сайрес Смит собирался на следующий день заметить точное время восхода и заката солнца, положение солнца на небе на середине пути от восхода до заката и рассчитывал точно установить, где находится северная сторона острова, — в Южном полушарии в момент своей кульминации (то есть в полдень) солнце стоит на севере, а не на юге, в противоположность тому, что мы видим в Северном полушарии.

Итак, все было закончено; новым островитянам оставалось только спуститься с горы Франклина и направиться к своему убежищу в Трущобах, как вдруг Пенкроф воскликнул:

— Ну и хороши же мы!

— Почему? — спросил Гедеон Спилет; закрыв свою записную книжку, он уже собрался тронуться в обратный путь.

— Острову-то, острову забыли дать название!

Герберт хотел было предложить, чтобы острову дали имя Сайреса Смита, — он знал, что товарищи дружно будут приветствовать такое предложение, но инженер опередил его.

— Друзья мои, — сказал он взволнованно, — назовем наш остров в честь благороднейшего гражданина Американской республики, в честь человека, который борется сейчас, защищая ее единство. Пусть эта земля будет островом Линкольна!

В ответ на предложение Сайреса Смита все радостно крикнули «ура».

В тот вечер колонисты перед сном говорили о своей родине и о той ужасной войне, которая обагряет ее кровью. Они питали твердую уверенность, что скоро Юг потерпит поражение, и благодаря Гранту и Линкольну правое дело граждан северных штатов восторжествует!

Это было 30 марта 1865 года. Разве могли они знать о том, что шестнадцать дней спустя в Вашингтоне произойдет злодейское преступление, что в страстную пятницу Авраам Линкольн падет от руки фанатика.

Поселенцы острова Линкольна бросили вокруг последний взгляд, обогнули кратер по узкой закраине и стали спускаться; через полчаса они уже были на первом плато, там, где останавливались на ночлег при подъеме.

Пенкроф заявил, что уже пора завтракать, и по этому поводу Сайрес Смит и журналист решили сверить свои часы.

Надо сказать, что у Гедеона Спилета часы не пострадали от воды, так как его первым выбросило на берег, где он оказался вне досягаемости для волн. Часы у него были с превосходным механизмом — настоящий карманный хронометр, и журналист ежедневно заводил их самым тщательным образом.

Сайрес Смит, разумеется, не мог заводить свои часы, пока лежал без сознания в дюнах. А тут он завел их и, определив по солнцу, что время близится к девяти часам, соответственно перевел стрелку часов.

Гедеон Спилет хотел было последовать его примеру, но Сайрес Смит остановил его, схватив за руку, и сказал:

— Нет, дорогой мой, подождите. У вас часы поставлены по ричмондскому времени?

— Да, Сайрес.

— Стало быть, часы у вас отрегулированы по меридиану этого города, — то есть, можно сказать, почти по меридиану Вашингтона.

— Совершенно верно.

— Знаете что? Не переводите стрелки. Заводите свои часы аккуратнейшим образом, но стрелок не касайтесь — пусть будут так, как есть. Это нам пригодится.

«Для чего?» — подумал моряк.

За завтраком все ели с завидным аппетитом и уничтожили весь запас дичи и орехов. Но Пенкрофа это нисколько не беспокоило — не беда, по дороге можно еще добыть провианта. Топ, наверно, не насытился своей скудной порцией и поднимет в лесу какую-нибудь дичь. Кроме того, моряк уже подумывал, не попросить ли инженера Смита изготовить пороху и парочку охотничьих ружей, — он считал, что для Сайреса Смита это не представит затруднений.

Уходя с места привала, Сайрес Смит предложил товарищам идти к Трущобам другой дорогой. Ему хотелось поближе познакомиться с озером Гранта, так красиво обрамленным деревьями. Стали спускаться по гребню одного из отрогов, меж которых, вероятно, брала начало речка, питавшая озеро. Дорогой наши колонисты вели разговор о своем острове, употребляя придуманные ими сообща названия, и легко понимали друг друга. Герберт и Пенкроф (первый — совсем еще мальчик, а второй — человек по-детски простодушный) были в восторге, и моряк, широко шагая, говорил: