— Я получил императорский рескрипт о прекращении огня…

— Значит, вы готовы сложить оружие и сдаться?

— Прекратить огонь — это еще не значит сдаться, — процедил полковник.

— Что значат ваши слова?

— То, что я сказал…

— Но разве вы не считаете себя окруженными? — с едва заметной иронией спросил Строев.

— Окружение — понятие относительное, — сказал полковник. — У меня около четырех тысяч боеспособных солдат и офицеров, проникнутых духом богини Аматерасу и беззаветно преданных микадо. Стоит мне отдать приказ, и окружение будет прорвано.

Строев спокойно выслушал полковника.

— Скажите ему, лейтенант, — обратился он к Козлюку, — что мое командование направило меня для того, чтобы договориться об условиях капитуляции окруженных японских подразделений.

Слово «капитуляция» полковник понял без перевода.

— Капитуляция?! — истерически закричал он и вскочил с дивана. — Понимаете ли вы, что говорите? — Старик трясся в нервном ознобе, и, если бы его не поддерживал офицер-переводчик, он, наверное, упал бы. — В моем же доме предлагать мне капитуляцию! Я прикажу вас расстрелять! — неистовствовал полковник. — Мы никогда не сдаемся на милость победителя. За нас сама богиня Аматерасу!

Майор Строев спокойно наблюдал за беснующимся японцем. Потом хладнокровно обернулся к Козлюку:

— Скажите ему, лейтенант, что мы не испытываем ни малейшего желания наблюдать его истерику, и что, если даже они нас расстреляют, положение их окруженной группировки не улучшится, каким бы духом проникнута она ни была.

Старый полковник в изнеможении упал на диван, словно боксер после тяжелого раунда, и, нажимая дрожащими пальцами кнопку на краю стола, выкрикивал:

— Вон! Вон отсюда! Запереть их!

В дверях показались три вооруженных японских солдата.

В это самое время лейтенанта Остапова ввели в соседний блиндаж. Там его уже ожидал японский капитан — недавний парламентер.

— Где наш майор? — спросил Остапов. — Солдат сказал, что меня вызывает майор Строев.

Японец скривился:

— Вас вызвал я, капитан Мицубиси. Майору вы больше не нужны, да и он вам тоже.

— Я вас не понимаю! — Остапов настороженно посмотрел в глаза капитана.

— Тут и понимать нечего. Вы и ваш майор — наши пленники. Теперь каждый из вас должен позаботиться сам о себе. Все зависит от вас самого. Японское командование нуждается в вашей помощи. Чем скорее вы нам поможете, тем скорее получите свободу. А сейчас…

Японец достал из кармана пистолет и постучал рукояткой по столу. В блиндаж вошли два солдата.

«Ну, лейтенант, теперь держись! — сказал себе Остапов. — Попал ты, брат, в ловушку…»

Это действительно была ловушка. Японцам нужно было установить район сосредоточения главных сил Советской Армии для того, чтобы пробить брешь в наиболее слабом участке Харамитогского укрепрайона и вывести свои войска из окружения.

Но как получить нужные сведения? Засылка разведчиков не принесла результатов. Самураи-смертники, переодетые в советскую военную форму, проникнув в расположение наших войск, сразу же были опознаны, а те немногие сведения, которые поступали от уцелевших разведчиков, были разноречивы и нуждались в проверке. Между тем был дорог каждый час, потому что кольцо, окружавшее японцев, сжималось все теснее и теснее.

Тогда начальник разведки капитан Мицубиси предложил полковнику Оскуда простой, но коварный план; отправить к русским парламентера с предложением о перемирии. Русские не откажутся от переговоров и пошлют к японцам своих представителей. Они-то и окажутся теми «языками», от которых японцы получат нужные им сведения о расположении советских войск.

Капитан Мицубиси сам вызвался осуществить свой план и идти парламентером.

Первая часть намеченного им плана удалась блестяще. В руках японского командования оказались три советских офицера. Одного из них, самого молодого, капитан Мицубиси и решил использовать для осуществления второй половины своего плана.

Но молоденький советский лейтенант не оправдывал надежд японского разведчика: не отвечая ни на один вопрос, он повторял твердо и решительно:

— Проведите меня к нашему майору! Вы чините произвол.

— О каком произволе вы говорите? — Японец пожал плечами.

— Вы не имеете права нарушать международный закон о парламентерах.

— Забудьте, лейтенант, эти слова, — осклабился капитан. — Вы не парламентер, а… как это у вас называется?.. — «язык». Понятно? Всего лишь маленькая военная хитрость.

— Это не маленькая военная хитрость, а большая самурайская подлость!

— Но-но, не так резко! Возьмите себя в руки, лейтенант. Поверьте, я не хочу с вами ссориться. Я требую от вас совсем немного: скажите только, где у вас больше орудий и солдат, а где меньше. Тогда, как говорит русская пословица, и волки будут сыты, и овцы целы.

— Ошибаетесь, господин самурай: вы не только волки, вы самые презренные хищники, вы шакалы! А что касается овец…

— Я предлагаю вам, господин лейтенант, осторожнее выбирать выражения, — прервал его капитан, — Учтите, что ваше красноречие мне скоро надоест, и тогда советское командование может лишиться одного из своих самых смелых офицеров и прекрасных ораторов. Надеюсь, вы меня поняли, лейтенант?

Они стояли один против другого почти вплотную — японский самурай и советский лейтенант. Лейтенант ничего не ответил на угрозу, но в его глазах Мицубиси прочел только ненависть и презрение. Почувствовав, что советский офицер готов броситься на него, японец дал знак солдатам, и в ту же минуту Остапов ощутил сильный удар в спину. Он повернулся и увидел, что солдат поднял приклад для второго удара. Остапов отскочил в сторону, и удар пришелся в грудь Мицубиси. Капитан отлетел к стене и стукнулся об нее головой. Придя в себя, Мицубиси подбежал к солдату и ударил его рукояткой в переносицу. Солдат со стоном присел.

Воспользовавшись общим замешательством, Остапов начал пятиться к двери, вытаскивая из кармана пистолет. Но тут другой солдат ударил его прикладом по руке. Взведенный пистолет упал на пол, грохнул выстрел. Японцы шарахнулись по углам. Но капитан успел выстрелить в Остапова, который был уже у самой двери.

— Врешь, самурай! Так просто тебе меня не взять! — крикнул Остапов, зажав рану на бедре рукой, он стиснул зубы и потянулся к своему пистолету, валявшемуся на полу. Он выстрелил в капитана. Пуля, просвистев у того над головой, пробила дырочку в стене.

На Остапова обрушился град ударов, били прикладами. Он потерял сознание.

— Хватит, — распорядился капитан. — Не забейте его до смерти, он нам еще нужен.

В это время в блиндаж вошел адъютант полковника Оскуды. Командир полка вызывал к себе капитана Мицубиси с докладом.

После неудачного разговора с советскими парламентерами полковник Оскуда был мрачнее обычного.

Десять часов тому назад он получил приказ командующего Сахалинской дивизии генерала Судзуки. В приказе говорилось, что русские требуют безоговорочной капитуляции, и предлагалось всеми мерами оттянуть еще время, поскольку надежда на спасение окруженной группировки еще не совсем потеряна. Генерал обещал прислать помощь в течение ближайших пяти-шести часов. Но вот прошло уже десять часов, а помощи нет, как нет и нового приказа.

Полковник Оскуда понимал, что ему приходится рассчитывать только на свои силы и что спасти окруженную группировку может лишь прорыв кольца изнутри. И если бы знать, в каком месте это кольцо наименее укреплено русскими, и ударить наверняка, то успех японских войск обеспечен. Если бы знать… Но он этого не знает. Может быть, капитану Мицубиси удалось выведать у русского лейтенанта нужные сведения?

Полковник приказал адъютанту вызвать начальника разведки капитана Мицубиси.

Полковник вспомнил, как стояли перед ним майор Строев и лейтенант Козлюк, гордые и бесстрашные. Таких не заставишь говорить ни под какими пытками. «Капитуляция! Капитуляция!» — послышалось полковнику, и он встряхнул головой, чтобы прогнать страшное видение. «Что же делать? Что же делать? — лихорадочно думал он. — Возможно, остается одно — харакири! Но что скажут о нем люди? Что полковник Оскуда бросил в трудный час солдат и офицеров императора Хирохито? Нет, нужно что-то придумать! Нужно найти какой-то выход…»