— И не пойду, не проси. — Старушка отмахнулась от подошедшего к ней Валентина. — Раньше не ходила, а уж теперь…

Оглянувшись, она увидела Настасью.

— Вон, у нее заночую. Примешь, Семеновна?

Когда все было кончено, она еще немного постояла у только что насыпанного небольшого холмика, а потом неспеша пошла прочь от могилы, у которой еще оставался Валентин да рыжая хромая собака.

Придя к Золотухиным, старушка села на скамью и сложила на коленях большие красные руки с набухшими венами.

— Вот и проводили горемычную… — она посмотрела на Золотухина. — Нет у тебя зелья-то? Помянуть бы надо.

Немного водки у Иннокентия нашлось, но старушка только пригубила свою рюмку и отставила ее далеко в сторону.

— Это про тебя мне говорили — следователь будто… — прищурив глаза, она осмотрела сидевшего рядом Абашеева. — Молод больно. Ну, все одно. Как, спрашивать будешь или самой рассказать? Варя-то покойница прибегала тут ко мне, пока река не стала, жалилась…

В тот день по реке пошли первые тоненькие льдинки. Вертясь на водоворотах, они то и дело сталкивались между собой, загромождая фарватер, поэтому Анна Ивановна как следует отругала племянницу, которая с трудом добралась из Осиновки на попутной моторке.

— Чумовая, одно слово чумовая! — Она возмущенно всплеснула руками. — А если мотор заглохнет? Так ведь и утонуть недолго.

— Не надо, тетечка. — Варя скинула мокрые ботинки и с ногами забралась на кровать, поближе к печке.

— Я, может, совсем к вам. Не прогоните?

Прошло всего полгода, как они с Валькой поженились, и Анна Ивановна сиспугом на нее поглядела.

— Да что стряслось-то? Бьет он тебя, что ли?

— Уж и обязательно, чтобы бил? Пьет он очень, вот что.

С Таюрским Варя познакомилась вскорепосле своего приезда в Лосиху, когда мать, с которой она жила в Иркутске, как-то сразу скрутило мудреной болезнью. Она никого еще не знала в этом поселке, где все люди были для нее нй одно лицо, но почти сразу стала отличать Валентина, который то и дело попадался ей по дороге, шла ли она в магазин или в клуб, где раз в неделю давали несколько киносеансов. Только потом она узнала, что он не местный, из соседней Осиновки, и торчал в Лосихе исключительно из-за нее.

Однажды он заговорил с ней прямо на улице, проводил до дома, а затем несколько раз приходил в гости, непременно оставляя в сенях по доброму куску мяса. И хотя тетка косо посматривала на Валькины посещения, Варю одновременно и смешила и трогала его неумелая, порой грубоватая забота. Как-то раз, когда он долго не приходил, она поймала себя на том, что ждет его, и на минуту даже испугалась. В небогатой событиями жизни охотников и рыбаков, окружавших теперь Варю, не было секретов, и она уже знала все о Таюрском, о котором никто из ее новых знакомых не отзывался хорошо.

Она слышала, что он отлеживается дома после очередной драки, в которой ему крепко досталось. А когда, наконец, он появился, Варя даже не сразу его узнала, так он был изукрашен. Он стоял на пороге, отворачивая в сторону избитое, сумрачное лицо, и через силу пытался улыбаться, отчего его рот жалко кривился.

И тогда Варя не удержалась, села на стул и расплакалась. Ей было и жаль Валентина, стоявшего рядом с пришибленным видом, и не хотелось на него смотреть, и еще она чувствовала, что с этого дня покой окончательно ушел из ее жизни, хотя ни о чем серьезном между ней и Валькой не было еще сказано ни единого слова. А на следующий день Варя попрощалась с геткой, и Валька на лошади отвез ее в Осиновку.

Поначалу Варя не раскаивалась в своем решении и старалась не замечать сочувственных взглядов женского населения Осиновки, потому что Валентина с того времени словно подменили. Он перестал пить и все время ходил за ней по пятам, выхватывая из рук любую работу, будь то уборка по дому и даже стирка. А когда в деревне появились изыскатели, Валька вскоре устроился к ним на работу и почти совсем забросил охоту, которой в Осиновке занимались все от мала до велика, не исключая женщин.

Раза три Анна Ивановна получала от Вари весточки, и в каждом письме племянница писала, что живет с мужем в ладу и согласии, и приглашала тетку погостить.

А вот теперь она сама приехала к ней и сидела на кровати, поджав под себя ноги, бледная и какая-то взбудораженная.

— Да ты толком-то расскажи, не томи уж, — встревожилась Анна Ивановна. — И так у меня сердце иена месте…

Она продолжала настойчиво расспрашивать племянницу, и та, наконец, рассказала, что у мужа завелся приятель, большой начальник. После знакомства с ним Валька стал вспыльчив и раздражителен, вечно где-то пропадает, иногда не возвращаясь домой по несколько дней, на все расспросы отвечает односложно, торопясь оборвать разговор, а иногда после разъездов приносит домой какие-то свертки, искоса бросая на жену испытующие взгляды.

Но самое неприятное то, что Валька опять начал пить. Начальник часто приходит к ним домой, они подолгу шепчутся с Валькой о каких-то своих делах, обрывая разговор, когда в комнату входит Варя, и каждый раз на столе появляется обязательная бутылка спирта.

Однажды, когда Валька куда-то вышел, Варя — не выдержала и заглянула в один из свертков, запрятанный в сенях среди мешков с картошкой, и ей стало ясно, что за дела завелись у мужа с приветливым и разговорчивым Сергеем Николаевичем, который вскоре зашел к ним за этим свертком н как всегда принес с собой бутылку, аккуратно завернутую в старую газету. Валькина двустволка давно пылилась в чулане, да и для охоты было еще не время, откуда же взялись у него меха, которые, к тому же, он старался запрятать от нее подальше?

Немного поколебавшись, она спросила об этом Валентина.

— Пронюхала все-таки… — Он только что проводил Ромина и стоял посреди комнаты, слегка покачиваясь. — Только не твоего ума это дело, ясно?.. Бабам-то не скажи. А то Кешка дознается — посадить может.

…— Что же теперь делать? — Варя смотрела на тетку большими испуганными глазами. — Боюсь я, тетечка. Валя совсем другой стал, чужой какой-то…

— Чего делать? — Анна Ивановна вздохнула. — Живи уж у меня, раз приехала. Там видно будет.

Но Варя прожила в Лосихе всего день, потому что назавтра появился Валька и увез ее с собой. Анна Ивановна как раз уходила в магазин, а вернувшись, нашла только коротенькую записочку на листке календаря.

Рассказ Анны Ивановны окончательно утвердил Аба- шеева в его подозрениях. Теперь он уже не сомневался, что меха скупались Роминым и Таюрским для спекуляции. Но где взять доказательства? Ромин в Москве, рассчитывать на откровенность Таюрского не приходится. Значит, остается Березовский, за высоким забором которого исчезла полосатая матрацовка, побывавшая перед этим у Таюрского и Ромина. Если меха окажутся у него, Таюрскому поневоле придется развязать язык. А там можно будет взяться и за Ромина…

А рано утром, когда в Осиновке все еще спали, на неровном поле недалеко от деревни приземлился, подпрыгивая, маленький самолет на лыжах, похожий на стрекозу. Не заглушая мотора, самолет принял одного лишь пассажира и тут же поднялся в воздух.

Аркадий Львович Березовский, сгорбленный человек с глубоко запавшими невыразительными глазами, сидел у окна и терпеливо дожидался, пока нежданные гости закончат обыск.

На обеденном столе горой возвышалось вынутое из комода белье, выдвинутые из-под кровати чемоданы были раскрыты. У стоявшей рядом с ним жены мелко дрожали пухлые красные губы, она нервно теребила поясок пестрого халата, и Аркадий Львович легонько коснулся ее руки, успокаивая.

Пришедшие в его дом люди, которыми распоряжался молодой человек, предъявивший ему постановление об обыске, непонятно почему искали у него какие-то меха. Это было явное недоразумение, и Березовский не сомневался, что сейчас все разъяснится и уладится само собой, В самом деле, откуда у него, кладовщика товарной станции, могут быть эти самые меха? Действительно, какое-то время он держал базу для изыскательской партии, согласившись помочь симпатичному юноше, ее начальнику. Ну и что же? НаскоЛько известно Аркадию Львовичу, партия эта занимается геологическими изысканиями, а не добычей «мягкого золота».