После того моего случая с Розеной я в тот же день признался во всем отцу Маллигену на исповеди. Прежде всего он похвалил меня за то, что я во всеоружии чистоты отразил нападение демонов плоти. Затем он упрекнул меня в отсутствии ловкости, тактической хитрости. Впредь я должен вести себя как опытный и искушенный пастырь. Душа такой язычницы, как Розена, — это клубок ниток, который надо искусно распутать. И делать это надо умелыми руками. Не следует сразу встречать в штыки греховные побуждения девушки, а надо сделать вид, что ты ее понимаешь, поиграть пламенем, чтобы медленно и мудро стишить его и обратить все ее побуждения и чувства к Богу. «Прелесть не заразительна, дитя мое, — сказал он. — Надо только проявлять терпение». Бог оросил этой дьявольской росой мой путь, чтобы испытать выносливость возрастающей травы моей жизни. Я должен молиться и молиться, чтобы влага, падающая из самого дьявольского уголка неба, не показалась мне благословенной в один прекрасный день. Я обещал следовать его советам. А получилось-то, когда я тогда проснулся ночью, что священнослужитель, человек, который, наверное, запросто может позвонить по телефону самой Богоматери, поднялся с постели, взлетел с кошачьей ловкостью под потолок и долго насыщался видом беззащитной наготы Розены. Наверняка этот четверг будет решающим днем. Старик и Розена завалятся на мягкую горную траву. Они перемешаются друг с другом, как зерна риса, и сатана своими сильными руками начнет провеивать их на веялке жаркого гаитянского лета.

3

Через пару часов я спускался вместе с Розеной к реке по крутой тропе между папоротниками. Розена опять была впереди. И опять ее изгибы, еще более резкие и волнистые, волновали мою кровь. Я нес пустые ведра. Обычно она ходила за водой одна, после полудня, и возвращалась в мокром платье, без передника, сияющая свежестью. В это время старик читал свой требник на веранде, а я стоял в часовне на коленях, повернувшись к алтарной лампе. И вот я услышал шаги за спиной: вошла Розена, стуча сандалиями по цементному полу и смело внося дух язычества в сакральный храм моего уединения.

— Извини, что помешала. Помоги мне нести ведра.

— Отцу Маллигену не понравится, если я пойду с тобой на речку. Он меня накажет.

— Вы мне осточертели, ты и твой рыжий бог.

— Розена, ты забываешь, где находишься!

— Пардон. — Она перекрестилась. — Но все-таки ты, наверное, очень боишься, что тебя сожрут черти.

— Дело не в этом. Батюшка запретил мне находиться с тобой наедине.

— Это с каких же пор?

— С того дня, когда ты показала мне…

— А-а-а, ты попадешь в ад, потому что видел мои…

— Розена, не здесь, умоляю!

— Пардон. — Она снова перекрестилась и даже опустилась на колени. — Будь любезен все-таки, помоги Розене.

— Хорошо, пойду. Иди вперед, я мигом за тобой.

— Спасибо, святой Ален из Бычьей Головы! — звонко рассмеялась она прямо в часовне.

Чем ближе к реке, тем круче становился спуск и выше и тенистее папоротники. Тропинка вдруг оборвалась на берегу, усыпанном галькой, гладкой и многоцветной. Река здесь делала петлю, и получался обширный бассейн. В некоторых местах не достать дна. Не успели мы прийти, как я сразу принялся наполнять ведра. Розена стояла рядом и глядела на меня взглядом двух карбункулов, пламенеющих насмешливой чувственностью. Наполнив ведра, я ухватился за ручки, намереваясь двинуться обратно.

— Ты что, не хочешь искупаться?

— Нет, я уже окунулся как раз тут в четыре утра.

— И вода тебя больше не соблазняет?

— Нет, Розена.

— Тогда подожди меня. Отвернись. Я немножко поплескаюсь.

Я поставил ведра, повернулся к ней спиной. Мне был слышен шелест снимаемого платья. И вот она шумно заплескалась и зарезвилась.

— Вода чудесная!

Я не отвечал. Я чувствовал себя смешным. Мне не хотелось молиться. Моя излюбленная и часто заглатываемая «Аве Мария» теперь своей тяжестью давила желудок и вызывала какое-то подташнивание. Кровь била молотом в глаза, в щеки, в руки и, особенно, в пах. Я внезапно обернулся: Розена стояла в самом мелком месте реки, вода по колено, и улыбалась.

— Ну, Иисусик, решайся!

Я молчал, не отрывая от нее глаз. Ни на что на свете я не глядел еще с таким восхищением. Она не укрывалась, и мой взгляд буквально впитывал ее, как губка. Я чувствовал себя ужасно неловко с дрожащими руками и в штанах, где в известном месте образовалось вздутие. Чтобы как-то выйти из затруднения, я наклонялся, подбирал гальку и бросал в ее сторону, делая вид, что играю. Она снова погрузилась в воду и появилась подальше и поглубже, хохоча и крутя головой.

— Ну чего ты не идешь? Боишься?

Я держал в руке камешек, и на лице моем выражалось и смятение, и вожделение. Розена сделала несколько шагов в мою сторону и стала плескать в меня водой.

— Крещу тебя во имя моих губ, грудей и моего святого духа, — хохотала она, продолжая кропить меня и поливать.

Я отступил к береговому обрыву. Она тоже сделала несколько шагов. Заостренные груди плыли над поверхностью. Еще шаги ко мне, еще плескание. Вдруг, словно орел, распустивший крылья к бою, она бросилась на меня с яростью, чуть не с рычанием. И меня, одетого, что-то само понесло к черному пламени чудесного треугольника, который я узрел так близко. Я опрокинул Розену в речку, и мы оба повалились на песчаное ложе, на мелкоте, столкнув вместе наши тела, а наши руки и губы отчаянно, как утопающие, искали друг друга. Она выпрямилась, высвободилась и побежала по воде против течения. Я зашлепал за ней в набухших башмаках и настиг ее под навесом из папоротников, где она растянулась на песке, заложив руки за голову. Я скинул к черту мою одежонку и прыгнул на нее, как наездник на лошадь, сжав ногами ее бедра.

Розена, восхищенная, подставляла мне свой язык, глаза, уши, щеки, живот и царственные груди. Ее длинные ноги сложились крестом на моей спине. Она, вздрагивая, отдалась моим ласкам, как листва отдается порывам ветра. И там… там тоже она была упруга, мускулиста, обольстительна, великодушна, огненна. Я сросся, слился с Розеной, мы плыли вдали от земных берегов, как корабль, везущий в своем трюме примиренные между собою жизнь и смерть, потому что наша кровь и наше дыхание соединились и друг с другом, и с ритмами мира. А еще мы как будто стремглав летели куда-то вниз, наши руки и ноги обо что-то обжигались, к чему-то прилаживались, и оказалось, что они образуют чудесное сочетание, мы наливались соками и окружались славой, мы летели вместе, прямо вниз, но не в пропасть, а в бесконечную, бездонную радость.

4

В тот вечер отец Маллиген лицезрел прибытие преображенной парочки. То, что мы сотворили, должно быть, сильно сияло на наших физиономиях, потому что старик сделал жест, как будто подносит к глазам руку козырьком, чтобы его не ослепило наше присутствие. Он мигом понял, что с речки вернулись уже не прежняя Розена и не прежний Ален.

— Что с вами стряслось?

— Ничего, — ответил я, а Розена скользнула на кухню.

— Как ничего? Вы весь мокрый.

— Я поскользнулся и упал в воду, когда помогал Розене наполнить ведра.

— А эта взъерошенность и дикий блеск в глазах у вас обоих — вы тоже зачерпнули все это в реке?

— Там, где я упал? — идиотски ответил я, холодея от ужаса.

— Разве меня об этом надо спрашивать? Вы бесстыдно лжете, что несовместимо с вашим призванием. Розена, — крикнул он, — пойдите сюда! Что произошло на реке?

— Ничего серьезного, святой отец. Ален поскользнулся, когда помогал мне.

— И поэтому у вас обоих такой вид?

— Какой вид? — простодушно спросила она.

— Ну, это уж слишком! Может быть, нарисовать ваши портреты? Вы что, принимаете меня за кретина? Вы оба до краев переполнены грехом и ложью. Вы только что предавались блуду! Вы оба мерзкие блудники!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: