Яркая жизнь состоит из черных и белых полос. Жизнь скучная и монотонная — из них же, но размытых так, что становится похожей на сплошное грязно-серое пятно. Я должен ценить, то что дал мне Бог и дьявол. Я не упущу ни мгновенья жизни и любви, а с помощью отпущенной мне силы, даже близко не подпущу никого, кто захочет это у меня отнять.

— Только спать? — спросил я игриво.

Она сложила губки трубочкой, подперла пальчиком висок, произнесла с серьезным видом:

— Ну посмотрим как ты будешь себя вести…

— Рррр, — зарычал я. — Я буду диким котиком!

Она засмеялась звонко и заливисто, но мгновенно вспомнив о легшей спать матери, зажала рот ладонью:

— Ну пойдем несносный котяра.

Я шел в чреве Улья долго… очень долго. Мне нужно на самый верх, но в Улье нет лестниц, есть лишь бесконечный, полутемный коридор сделанный под высоким углом и идущий наподобие винта. Свет узкими столпами разрезал темень, в том месте, где были крохотные окошки в метровых стенах из нерушимой глины. Часто коридор пересекался с входами в другие тоннели, там бродили солдаты и рабы, но я не обращал на них внимания.

Меня звал Улей… Вверх, на самый верх.

Вставать в шесть утра непривычно, омерзительно и противоестественно… а еще очень, очень лениво. Маша снова успела встать раньше, когда зазвонил будильник, у кровати уже стояла она с чашкой кофе на подносе. Сказав что ужасно стыдно когда девушка приносит кофе мужчине, обмолвился на всякий, что невыразимо приятно. Ни в коем случае нельзя обижать такое существо… нельзя даже нечаянно.

— Милый возьмешь машину? — спросил она, одевая платье.

— Нет Маша. Машина слишком дорогая для капитана ФСБ.

— Но я ее тоже не возьму, официантки на таких не ездят.

— Возьми милая, все твои коллеги будут в шоке.

— Но это ведь невозможно чтобы официантка…

— Маша, знаешь как интересно когда характер человека не соответствует внешности, а внешность поведению? В твоем случае так же. Сногсшибательная красотка — то есть ты, должна быть стервой от природы. Но ты мягкая и добрая, совсем как те серые мышки каких обходит стороной «нормальный» мужчина. Если отбросить что ты особенная, — в тебе уже интересно это. Но если ты, официантка, будешь приезжать на работу на ломбарджини… Готовься к тому, что каждый раз администратор, прежде чем дать тебе какое-то указание, будет долго тупить и хлопать глазами.

— Знаешь милый, ты умеешь уговаривать.

— Это моя вторая професс…

Поцеловав ее взасос, проводил к машине и отправился к метро. Кажется, к этому сооружению я чувствую нездоровую тягу. Может, мне нравятся подземелья?

Идущий впереди меня прилично одетый парень, в дорогих ботинках, вдруг остановился перед урной, покопавшись там, извлек на свет пустую бутылку из-под пива. Повертев в руках, допил содержимое и бросив бутыль назад в урну, открыл дверь на станцию метрополитена.

Опохмелился, но даже не подумал сдать бутылку. Он еще при деньгах, но он уже конченый.

Первое что теряет человек, подсевший на иглу или алкоголь — уважение к себе, а вовсе не деньги. Если бы в моем сердце не был бы голос Маши, просившей не убивать, скинул бы его под поезд. Все лучше, чем гробить жизнь себе и ломать судьбы близким. Я бы сделал доброе дело, правда, противоречащее божьим законам. Да фиг с ни убий и не суди, просто основная моя вина была бы в том, что решил судьбу человека. Бог дал свободу воли людям и ангелам, и даже предавших его, не карает ни тех ни других. Ждет и надеется что глупые его дети, сами, по собственной воли, изберут путь ведущий к нему… И убивать, и судить конченого человека мне нельзя именно по этой причине. Ведь теоретически он может понять и исправиться…

Ну да, исправится он как же.

Пустой вагон состава, и стук стальных колес по рельсам, нагоняют раздумья. За ночь не смог придумать как уберечь Машу от ока Омеги и не нашел способа защитится самому…

Наверно можно подделать документы, поменять фамилии, уехать в другую страну. Но во-первых это будет все равно как бросить позиции и бежать. Все возможности для атаки я потеряю, а взамен приобрету страх затаившийся жертвы. Во-вторых такая организация как Омега, когда-нибудь найдет нас даже на необитаемом острове…

Еще вчера, хотел выйти из игры. Забыть о ФСБ, Омеге, о дьяволе и повелителе, мирно жить с любимой женщиной получать удовольствие и испытывать счастье… Но мне не дадут.

Раз сделавший ход, не остановится, пока не завершит партию или не сдастся. Чтобы сохранить себе жизнь, и иметь при этом покой и свободу действий, мне нужно выиграть партию. Только уничтожив всех врагов, смогу жить не боясь за жизнь Маши. А о другой цели можно и вовсе забыть…

Не стану больше искать ответ на детский, по сути, вопрос. Мне нет сейчас никакого дела до человечества. Мне нужно защитить себя и Машу, а как известно лучшая защита — нападение. Уже скоро я решу является ли ФСБ моим врагом или союзником, а потом… Потом я атакую. Я возьму беззащитное сейчас правительство и президента под контроль, и прикажу им уничтожать филиалы Омеги по всему миру…

Ударить первым — вот мой единственный шанс.

Не сказал бы, что в штабе управления ФСБ, созданном из-за чрезвычайного положения, царил бардак и хаос. Безлюдно. На входе в здание сразу трое федералов косящих под секьюрити попросили документы. Может предосторожность из-за терактов, а может, выгляжу не как должно…

Ксива подействовала, они не отдали честь, но кивнули как равному… Черт, какое у них звание?

В просторном холле, между разделяющейся надвое широкой лестницей, сидел секретарь. Молодой мужчина в очках и сером костюме, даже не поднял на меня головы:

— Александр Ворон?

— Откуда…

— На посту доложили. Так вы Ворон?

— Да это я.

— Вам надлежит подняться на второй этаж, кабинет двести семь.

— Понял, — бросил я украдкой оглядываясь назад. Когда же эти двое успели ему доложить?

Пройдя вверх по мраморной лестнице, немного удивился: здание больше походило на какой-то музей или дом аристократа, а не на штаб-квартиру по расследованию теракта. Два агента в коридоре второго этажа, курят у окна сделанным в стиле барокко, бросили не меня косые взгляды и продолжили тихий разговор.

Я толкнул вычурную, позолоченную ручку на тяжелой двери с табличкой двести семь, взгляду предстал просторный кабинет и сидящий за письменным столом человек:

— Разрешите войти, — громко сказал я скрывая полную растерянность.

— Входите капитан. Присаживайтесь.

Я сел на указанный стул за столом перпендикулярным «хозяйскому». Рассматривал, пытаясь это делать незаметно, человека который что-то ожесточенно записывал в журнал. Лицо довольно молодое, дал бы лет двадцать пять, если бы не седина с правой стороны головы. Это меня встревожило: молодой, с сильной проседью в волосах, большой начальник… Кажется чую запах Омеги.

Он закрыл и отстранил журнал, глянул на меня глазами салатового оттенка:

— Капитан, я догадываюсь о чем вы думаете. Не смущайтесь мне пятьдесят семь, просто аномально молодо выгляжу. Но вы ведь тоже человек не простой: двадцать пять лет, а уже капитан ФСБ…

Я подавил разрастающуюся слабость и тревогу в груди:

— Я не думаю что я особенный. В конце концов, многие люди, даже не достигнув моего возраста, командовали полками, армиями, завоевывали половину мира…

Он рассмеялся, как показалось искренне:

— Да это действительно так.

Прошло мгновенье, и искорки в глазах погасли, живая улыбка на губах застыла, став более подходить к лицу покойника. Он выпрямил осанку, посмотрел на меня совсем другим взглядом:

— Капитан, или если позволите Ворон, у нас не так уж и много времени, так что сразу к делу. Взрыв, снесший наше управление, похоронил большинство архивов и секретных документов. В том числе и большую часть вашего дела. Я понимаю, что вы можете владеть какой-то секретной информацией, однако смею предположить что вы так же должны понимать о том что теперешняя ситуация не терпит проволочек. У нас осталось не так много людей и еще меньше времени, чтобы во всем разбираться. Отвечайте на мои вопросы четко и ясно. Понятно?