Но как бы ни был Эндрю привязан к тому, что его сестры называли «делом всей жизни», в этом доме теперь поселилась гулкая пустота. В нем почти не было мебели, за исключением кабинета и спальни. Не было ставшего уже привычным беспорядка. Не звучал детский плач. Это были просто пустые, в разной степени отреставрированные комнаты.

Понимая, что эти мысли непродуктивны, Эндрю решил заняться делом на свежем воздухе. Судя по состоянию сада, бабуля добралась и сюда, попытавшись привести в порядок заросшие клумбы. Она любила копаться в земле, а ее собственный маленький дворик не давал размахнуться.

Однако дело, которое придумал для себя Эндрю, не имело отношения к сельскохозяйственным работам. Он хотел починить решетку, по которой вилась жимолость, и расшатанную калитку, ведущую на задний двор, — просто удивительно, что она не свалилась давным-давно.

Когда зазвонил телефон, который Эндрю поставил у открытого кухонного окна, его сердце упало, а затем пустилось в галоп. Эндрю тихо выругался. Наверняка ложная тревога. Если так реагировать на каждый звонок, то в ближайшие два дня ему предстоят тяжкие испытания. Постаравшись взять себя в руки, он направился в кухню. Зная, как неповоротлива бюрократическая машина, Эндрю говорил себе, что должен быть счастлив, если получит известия от Рут хотя бы на следующей неделе.

Он взял трубку, ожидая услышать голос Витторио, но это оказалась действительно Рут. И Эндрю бросило сначала в жар, а потом в холод.

— Ну, приятель, ты обратился по адресу. Бешено бьющееся сердце, казалось, подступило к самому горлу.

— И что же тебе удалось выяснить?

— Немало. Ее бросили в двухмесячном возрасте на железнодорожном вокзале в Хелене. Помимо пеленок и одеяльца при ней нашли лишь клочок бумаги с какими-то цифрами — очевидно, датой рождения. Думаю, ее дело до сих пор не сдано в архив, потому что к нему прилагается обширная история болезни.

Ощутив внезапную дурноту, Эндрю поставил локти на подоконник и потер глаза.

— Что там?

— У нее был врожденный дефект стопы. Но, судя по записям, существовали и другие проблемы: ее клали в больницу и выписывали из нее, по меньшей мере, раз десять, не считая операции на ноге. Этим, очевидно, объясняется то, что она сменила несколько семей. Похоже, имя ей дала первая приемная мать, девичья фамилия которой Поллард.

Эндрю сгорбился так, что лицом почти касался подоконника, рука до боли вцепилась в телефонную трубку. С силой прижав пальцы к закрытым векам, он заставил себя заговорить.

— А пытался кто-нибудь разыскать ее родную мать?

— Да. Но расследование сразу зашло в тупик. Когда ребенка бросают на вокзале, девяносто девять шансов из ста, что мать просто проезжала мимо. — Последовала продолжительная пауза, затем Рут снова заговорила, на этот раз в ее голосе звучала тревога: — Ты в порядке, Энди?

Он открыл глаза и резко выпрямился.

— Да.

— Хочешь еще что-нибудь узнать?

— Нет.

— Ладно, тогда вопрос закрыт, и я никогда больше не заговорю об этом.

Эндрю проглотил застрявший в горле ком величиной с бейсбольный мяч.

— Спасибо, Рут.

— Всегда к твоим услугам, Энди. — В ее голосе звучало искреннее сочувствие.

Что ж, теперь он знает. Вопрос только в том, что с этим делать. Попрощавшись с Рут, Эндрю долго сидел, наблюдая за причудливой игрой света и тени под высокими деревьями, ветки которых раскачивал ветерок. Он прекрасно обустраивает дома. Интересно, преуспеет ли он в наведении мостов?

Видимо, пришло время выяснить это. Если он отложит разговор с Мей хотя бы на час, то потом вряд ли соберется с духом начать его.

Когда Эндрю подъехал к дому Мей, его волосы еще не просохли после душа, а на душе кошки скребли. Он чувствовал себя последним негодяем из-за того, что действовал тайком, за спиной Мей. Даже не знал, сможет ли посмотреть ей в глаза.

Но Мей облегчила ему задачу. Должно быть, она с балкона заметила, как он паркует машину, потому что ждала Эндрю у открытой двери. Алекс, в короткой рубашонке и подгузнике, крутился и капризничал у нее на руках, но во взгляде ее читалось детское возбуждение.

— Большое спасибо за цветы, Эндрю. Они так прекрасны! Я глазам своим не поверила, когда их принесли. — Прижав к себе сына одной рукой, она ввела Эндрю в квартиру. — Пойдем. Ты должен взглянуть на них.

Розы. Он совсем забыл, что заказал эти проклятые розы! Они вошли в гостиную, где в центре низкого стеклянного столика стоял огромный изысканный букет. Его брат, унаследовав отчасти бабушкины склонности, занимался разведением роз, и Эндрю знал, что бывают розы и розы. Эти были само совершенство.

Мей не отрывала взгляда от белых, с легчайшим персиковым оттенком, цветов. А Эндрю не сводил глаз с нее. Прежде он не видел мисс Мей Поллард такой оживленной и возбужденной. Неужели ей никогда не дарили цветов? Эта мысль болезненно кольнула его, и Эндрю понял, что нужно как-то разрядить ситуацию.

— Я не посылал тебе никаких цветов, — изображая неведение, проговорил он.

Мей повернулась и, сдерживая улыбку, посмотрела на него.

— Ну да, конечно.

Она вынула из букета карточку и протянула ему.

Дорогая мамочка, прости за то, что задаю тебе жару, но обещаю к двенадцати годам исправиться и научиться спать по ночам.

Люблю, Александр.

Эндрю с деланным удивлением поднял брови.

— Значит, сын уже посылает тебе цветы? Интересно, где он берет деньги? Ох уж эти современные дети! Им лишь бы транжирить. С такими запросами ему скоро придется подыскивать себе работу.

Мей улыбнулась и отобрала у него карточку.

— Может, у тебя найдется что-нибудь подходящее? Клеить обои, к примеру?

Чувства, словно прорвав некую плотину, обрушились на Эндрю. Ему так безумно захотелось обнять ее, что не было сил продолжать эту игру и потребовалось огромное напряжение воли, чтобы и дальше удерживать руки в задних карманах джинсов. Боже, ему нужно научиться контролировать свои реакции, иначе они заведут его в пропасть, из которой уже не выбраться!

Дитя издало пару воплей, и взгляд Мей словно потух. Несмотря на всплеск оживленности, она была как выжатый лимон, и Эндрю вдруг подумал: а сколько в общей сложности пришлось ей спать за последние пять недель? Вместо того чтобы, следуя порыву, обнять ее, Эндрю взял ребенка. Он знал, что ей требуется, поэтому тут же в его голове возник план.

— Мне нужно поездить по делам, — беззастенчиво соврал Эндрю. — Может, ты покормишь парня, а потом я возьму его с собой? На всякий случай могу прихватить и бутылочку.

Глаза Мей наполнились слезами, и Эндрю понял, что она готова свалиться прямо здесь и сейчас и никогда больше не вставать.

— Но ты ведь спишь ничуть не больше, чем я.

Качая малыша, который раскричался не на шутку, Эндрю неопределенно усмехнулся.

— Я сплю на работе. — Придерживая Алекса под спинку, он протянул руку и заправил прядь волос Мей за ухо. — Давай рискнем. Он ведь всегда спит в машине. Я прокачу его до Айдахо и обратно. Только представь — все это время ты сможешь спать!

Она попыталась ответить улыбкой, но не смогла, так как слезы неудержимо хлынули из ее глаз.

— Я чувствую себя такой глупой и никчемной, — прошептала Мей, глядя в сторону. — Я просто не знаю, как с ним обращаться.

Ласково обняв ее за плечи, Эндрю подбадривающе подмигнул ей.

— Давай условимся: ты чувствуешь себя никчемной сегодня, а я — завтра.

Из ее груди вырвалось то ли рыдание, то ли смешок, а может быть, и то и другое вместе. Она выудила из кармана скомканную салфетку и утерла нос.

— Договорились.

Количество миль, которые проехал Эндрю, укачивая сына, вполне соответствовало расстоянию до Айдахо и обратно. Если не больше. Миля за милей колесил он по загородным дорогам, радуясь, что «головастик» спит, а бак полон бензина. Впрочем, если быть честным, эта поездка была нужна Эндрю не меньше, чем Алексу. Ему предстоял откровенный разговор с Мей, после того как он коварным образом вторгся в ее прошлое, и следовало все хорошенько обдумать. А думалось Эндрю лучше всего за рулем.