— В мае можно выкроить неделю. На первой неделе встреч не очень много, а те, что есть, можно перенести.

— Подумаю, — сказал он, не поднимая глаз от страницы.

Но думать не стал. А стоило бы съездить за границу, провести неделю где-нибудь на пляже, поваляться на песке, загорать и не думать о работе. О матери и Пейшенс Кирби тоже. Он уже многие дни пытался забыть о них, но они вертелись в голове, как белые мыши в колесе. Хотя никто не нашел бы в Пейшенс сходства с мышью, белой или серой. Ее рыжие волосы, большие, чарующие губы и озорные карие глаза никак не желали забываться.

— Здравствуй, Джеймс.

Он был так поглощен образом Пейшенс, что голос Фионы застал его врасплох.

— А-а, здравствуй, Фиона, — рассеянно ответил он, но тут же собрался. — Ты неотразима. Какое элегантное платье. Тебе идет черный цвет. Очень драматично. — Выдавал ли голос неискренность его чувств? Он с усилием заставлял себя произносить слова, хотя они были чистой правдой. Фиона действительно выглядела потрясающе, и ей действительно шло черное.

Она улыбнулась, опустив длинные подкрашенные ресницы.

— Спасибо. Как твои дела? Мы давно не встречались.

— Целую вечность, — согласился он. — Но ведь ты сказала, что будешь очень занята, пока отец в отъезде. Когда он возвращается из своей поездки?

— Он вернулся сегодня утром.

— И как поездка? Он развлекся?

Едва заметной ироничной улыбкой она отмела вопрос о развлечениях.

— Это была чисто деловая поездка. Ему удалось встретиться со всеми, кого он хотел увидеть, и мне кажется, что поездка была успешной. Отец считает, что время потрачено не зря. — Фиона прищурилась, рассматривая его. — Ты неважно выглядишь, Джеймс. Что-то случилось?

У него возникло безумное желание сказать правду, выпалить: «Да, я живу как в аду. Теряю самообладание по пустякам и ничего не могу с собой сделать. Не сплю по ночам. Мне надоела работа». Но что, если она задаст очевидные вопросы: «Почему? Что случилось?» Что он скажет тогда?

Он просто пожал плечами и деланно рассмеялся.

— Моя секретарша говорит, что я переутомился и нуждаюсь в отпуске.

Она снова присмотрелась к нему.

— Ты и в самом деле работаешь слишком много, Джеймс. Так ты будешь брать отпуск?

Он помотал головой.

— Разумеется, не в ближайшее время. В моем рабочем дневнике нет ни одной свободной строчки на несколько месяцев вперед.

Фиона кивнула.

— В моем тоже. — Она посмотрела на часы. — Ну, вот мне и пора. Я ужинаю с клиентом. Пока, Джеймс.

— Надо нам поужинать вместе, коль твой отец вернулся, — быстро сказал Джеймс, не дав ей отойти.

Она взглянула на него из-под ресниц, приподняв брови, будто не веря.

— С удовольствием. Позвони мне.

Она что, принимает это просто за формулу вежливости? Джеймс решил добиться определенного ответа немедленно.

— Что, если завтра вечером?

— Завтра? — Она явно колебалась, но все же ответила, подумав: — Вообще-то завтра я свободна.

— Я заеду за тобой в семь. Куда бы ты хотела пойти?

— На твой выбор. — Она снова посмотрела на часы. — Значит, завтра в семь. Извини, мне надо бежать, а то опоздаю.

Джеймс смотрел, как она пересекает комнату и выходит. И он не единственный провожал ее взглядом. Мужчины оборачивались, когда она проходила мимо, смотрели на платиновые волосы, арктически-голубые глаза и фигуру топ-модели в черном облегающем платье. Она пробуждала желания и понимала это; гибкая походка свидетельствовала о том, что она знает себе цену.

Фиона сознательно использовала свои данные, чтобы добиться необходимого, и Джеймс всегда чувствовал, что другие мужчины желают ее. Он помнил слова Чарлза, который завистливо назвал его «везунчиком». Но Чарлз думал, что он спит с Фионой, и очень удивился бы, узнав правду.

Фиона — ледяная богиня, прекрасная, но замороженная. Несгибаемая женщина, способная на равных бороться с мужчинами в мире бизнеса. Ее интересуют только успех и деньги. Вот ее критерии при оценке мужчины. Он должен обладать деньгами и властью, иначе Фиона не заинтересуется и первым красавцем.

Неужели лишь потому, что у него есть и то, и другое, она встречается с ним? — нахмурившись, спрашивал себя Джеймс. Страсти она к нему явно не испытывает. Иначе они легли бы в постель много месяцев назад. Испытывает ли она к нему какие-то глубокие чувства? Или ее холодное сердце любит только деньги и власть?

А что он вообще знает о женщинах? Он не понимает ни одну из них: ни Фиону, ни Пейшенс, ни мать. Мисс Ропер, Энид, даже эта блондиночка, вздрагивающая под его взглядом, — каждая из них для него — полная загадка.

С другой стороны, он и себя-то не понимает. Почему он начал встречаться с Фионой? Он в нее не влюблялся. Просто понравилась ее внешность, самолюбию льстило, что такая привлекательная женщина встречается с ним, приятно было ощущать зависть мужчин, когда он шел с ней под руку. Это позволяло смотреть на всех свысока.

Но головы-то он не терял, так ведь? У Фионы хорошие связи, из нее получится превосходная жена для любого мужчины, стремящегося к успеху. Она знает множество очень влиятельных людей, умеет быть очаровательной, правильно вести себя в обществе, из нее выйдет отличная хозяйка домашних обедов, она даст новый толчок его карьере. Чье же сердце холоднее?

И тем не менее он назначил ей новое свидание, потому что она выглядела равнодушной…

Нет, не так все глупо и не так все просто. Он должен вернуться к нормальной жизни, к прежней жизни.

«Прежней» до чего? Он так заскрежетал зубами, выходя из офиса, что вахтер удивленно поднял глаза.

Джеймс подошел к машине.

— Домой, сэр? — спросил Барни, глядя в зеркальце, как Джеймс садится в машину и захлопывает дверцу.

Джеймс кивнул. Все дело в Пейшенс, думал он. До встречи с ней его жизнь была спокойной, безоблачной, скучной.

Что значит «скучной»? У него была работа, отнимавшая массу времени и сил, он был вхож в хорошее общество, у него были блестящие перспективы на будущее и прекрасная девушка. Чего еще можно пожелать? Да, он должен вернуть эту жизнь.

Он застонал вслух, забыв о Барни. Он понимал, что тонет и хватается за соломинку. Соломинкой была Фиона, но, хватаясь за нее, он знал, что это не спасет. Слишком мало она его интересует, чтобы спасти. С Фионой или без он неминуемо утонет в глубоких, темных водах одиночества.

— Зубы, сэр? — спросил Барни.

Джеймс удивленно открыл глаза и покачал головой.

— Нет, просто задумался.

Барни воздержался от комментариев, лишь мягко поинтересовался:

— Так мы, значит, не едем сегодня на Масвел-Хилл?

Джеймс ответил ему убийственным взглядом.

— Нет, не едем! Мы никогда больше туда не поедем.

Через несколько минут они были на Риджентс-парк, и Джеймс вошел в дом, так и не сказав больше ни слова.

Этот вечер он провел в спальне, открыв шторы и глядя в темноту парка, слушая тишину ночи. Ему казалось, что нарядные улицы, огибающие парк, это дикие джунгли.

Он вспоминал свои детские страхи, неуверенность человечка, больше не знающего безопасности, одинокого, брошенного, боящегося даже заплакать. Жизнь всегда была для него джунглями, и он никогда не будет чувствовать себя в безопасности.

Он задернул шторы, разделся и лег в постель, зная, что не заснет, а если заснет, то его будут мучить кошмары.

На следующий день он приехал на работу взвинченный, с темными кругами под глазами и устроил ад сотрудникам, но не мог остановиться, потому что в аду был сам.

— Мы не виноваты, мистер Ормонд, — укорила его мисс Ропер, когда Джеймс уже собирался уходить домой.

Он был застигнут врасплох, измотанный до предела усталостью и мрачными мыслями.

— В чем? — спросил он, даже не поднимая глаз от заваленного бумагами стола.

— Несправедливо кричать на нас только потому, что вы чувствуете себя несчастным.

Тут он все-таки поднял глаза, багровея и глядя на нее так, будто готов был уничтожить.