— И что она?

— Все досталось приюту для кошек. В завещании было сказано, что она ненавидела свое имя и, если бы мои родители не назвали меня Пейшенс, оставила бы деньги мне, но девочке с таким именем деньги уже не помогут.

Джеймс рассмеялся.

— Похоже, интересная у вас была тетушка. И как?

— Что «как»?

— Вам действительно лучше без ее денег?

Пейшенс печально покачала головой. Джеймс начал смывать кровь с ее лба, очищая длинную, но поверхностную царапину. Он промыл ее и просушил, а потом заклеил пластырем, стараясь не глядеть в затененные длинными, изогнутыми ресницами глаза. От неловкости он заговорил грубоватым тоном:

— Голова сильно болит?

— Совсем не болит.

Джеймс поднял три пальца.

— Сколько вы видите пальцев?

— Три, конечно.

Он внимательно посмотрел в карие глаза, но зрачки были нормальные — не увеличенные и не суженные. Она улыбнулась теплым и мягким ртом, заставив его покраснеть по какой-то необъяснимой причине.

Джеймс нахмурился. Зачем обманывать себя? Он прекрасно понимает, почему покраснел. Просто он хотел поцеловать этот большой, теплый рот. И сейчас хочет. И от одной мысли об этом у него темнеет в глазах. Может быть, подхватил инфекцию? По банку ходит грипп. Наверное. Иначе откуда это дикое желание поцеловать девушку, которая ему даже не нравится? Здесь и посмотреть-то не на что. Совершенно не его тип.

Все это время она наблюдала за ним, а теперь опустила глаза, золотистые ресницы легли на щеки. Хоть бы она не прочитала его мысли! Джеймс не хотел, чтобы у девушки возникали безумные идеи о его намерениях. В отношении нее у него вообще нет никаких намерений.

Барни притормозил, поворачивая на перекрестке.

— Это Чини-роуд. Где ваш дом, мисс?

И он, и Джеймс внимательно рассматривали просторно стоящие дома с большими садами. Это вполне соответствовало данному девушкой адресу, но совершенно не подходило к самой девушке. Не похоже было, что она родилась в одном из этих изящных домов, окруженных деревьями и кустами, лужайками и изогнутыми подъездными дорожками.

— Езжайте прямо. Я скажу, где остановиться, — сказала Пейшенс, и Барни послушно двинулся вперед. Наконец она сказала: — Здесь!

Машина остановилась, и мужчины с интересом рассматривали высокий викторианский дом с розовой покатой крышей на нескольких уровнях, витыми, будто леденцы, печными трубами и решетчатыми окнами, за которыми висели милые ситцевые занавески. Дом был построен из красного кирпича, деревянные части выкрашены в светло-зеленый цвет, и все строение производило впечатление скорее коттеджа, нежели большого дома, — типичный дизайн последней четверти девятнадцатого века. Дом стоял довольно далеко от дороги, в большом саду, где вовсю хозяйничала весна.

Черные сучья миндальных деревьев, усеянные цветами, покрытые маргаритками лужайки, желтые венчики нарциссов и пурпурные крокусы на одичавших клумбах — до сих пор Джеймс не замечал, что весна уже наступила по-настоящему. Его чересчур ухоженному саду недоставало этой лирической ноты.

— А где кедры? — сухо поинтересовался он. — Что же с ними случилось?

— За домом есть один. Когда строили дом, их было два. Второй повалило бурей много лет назад. — Ее глаза воинственно блеснули. — А нельзя ли без сарказма?

Джеймс не ответил.

— Барни, ко входу, пожалуйста.

Барни провел машину через открытые зеленые ворота и подъехал к крыльцу с верандой. Он остановился у самых ступенек. Джеймс вышел из машины и повернулся, чтобы помочь Пейшенс.

— Вот вы и дома. До свидания. Что до меня, я не хочу вас более видеть.

Она выбралась из машины и споткнулась о его ногу. Джеймс не сомневался, что это было сделано нарочно, но обреченно подхватил едва не упавшую на дорожку девушку. Чего доброго, привыкнет сидеть у него на руках. Хотел бы он посмотреть на это со стороны. Девица способна обвиться, как плющ, стоит только зазеваться.

— Хорошо, но это последнее, что я для вас сделаю, — холодно заявил он. — Я донесу вас до дверей, но в дом не войду.

Он ожидал возражений, но не услышал ни одного, что уже внушало опасения. Надо бы усадить ее на порог и бежать к машине, пока цел.

Она посмотрела через его плечо на Барни и одарила шофера своей дивной улыбкой.

— Спасибо, Барни.

Джеймс тут же подозрительно поинтересовался:

— Откуда вы знаете его имя?

Пейшенс обратила карие глаза на него.

— Вы всю дорогу обращались к нему по имени.

На этот раз и он удостоился улыбки, отчего тревожно напряглись мышцы живота.

— Какой вы смешной, — милостиво поведала она.

Джеймс поднялся по лестнице, пронес девушку по скрипучему полу веранды и заставил себя опустить ее у двери в дом.

— Что ж, прощайте, мисс Кирби. И не пытайтесь больше проникнуть в мой офис. Я ужесточил систему контроля, так что вам это все равно не удастся.

Она одарила его хитрющим взглядом из-под длинных ресниц.

— Спорим, я прошла бы, если бы захотела?

И спорить тут было не о чем, он понимал, что его охранники — всего лишь люди. Однако вслух сурово заметил:

— Не пытайтесь. Мне будет очень жаль, если вы окажетесь в тюрьме.

— Да вы были бы просто счастливы, — сказала она, иронично изогнув розовые губы. — Мужчины любят проявлять власть. Тирания — их любимое занятие.

Джеймс не хотел больше спорить. Он повернулся, чтобы идти к машине, но тут дверь распахнулась, и его подхватила вывалившаяся из дома шумная толпа: лающие, колотящие хвостами и лижущиеся собаки, вопящие дети в ободранных джинсах и свитерах (не менее дюжины), две пожилые леди в цветастых фартуках и старик в грязных башмаках и грубых рабочих брюках.

Джеймс попытался выбраться, но для этого надо было двигаться быстрее и не рассматривать пожилых леди, задаваясь вопросом, нет ли здесь его матери. Сходства не находилось, но его можно было и не заметить после двадцатипятилетней разлуки. Пейшенс говорила, что его мать слабая и хрупкая. Ни одна из женщин не соответствовала такому описанию. Обе выглядели вполне крепкими, хотя им явно перевалило за семьдесят.

— Он забрал нашего щенка и хочет утопить! — кричал кто-то из детей. — Скажи ему, чтобы отдал.

Пейшенс здоровалась с собаками, успевая гладить сразу все облизывающие ее морды.

— Откуда этот щенок? — спросила она самого высокого из детей — мальчика с копной знакомых рыжих волос и глазами цвета карамели.

Старик мрачно пояснил:

— Они нашли его и принесли домой. Будто без того мало собак путается под ногами!

— Это мой щенок, — сказал самый маленький мальчик с торчащими во все стороны рыжими кудрями. — Он будет жить на моем космическом корабле.

— Космический корабль? — переспросила Пейшенс.

— Она так свою тачку называет, — перебил старший мальчик.

«Она»? Так это девочка?

Пейшенс улыбнулась малышке и взъерошила ее кудри.

— Где ты его нашла, Эмми? Он, наверное, чей-то. Хозяева будут беспокоиться. Мы должны сообщить им, что щенок нашелся.

— Ничего не выйдет, — проворчал старик. — Хозяева его обратно не возьмут. Дураки они, что ли? Радуются небось, что избавились.

— Мне его дала леди из дома у дороги! — сказала Эмми. — Она говорит, что он никому не нужен. Она мне разрешила. И ему я нравлюсь. Он сам захотел идти со мной, он облизал мне лицо и залез в мой космический корабль. А Джо говорит, что утопит его. Запрети ему, пожалуйста, Пейшенс!

По личику Эмми потекли огромные слезищи. Казалось, она вся сейчас растает.

— В доме и без того слишком много животных. Когда-то надо остановиться!

— Я тебя ненавижу, я тебя ненавижу! — рыдающая Эмми с неожиданной яростью пнула старика в лодыжку.

Тот подпрыгнул.

— Эй, прекрати сейчас же!

Как по команде, дети окружили его, готовые, кажется, все броситься в атаку, но окрик Пейшенс заставил их отступить.

— Он гадкий! — сказала все еще плачущая Эмми.

— И вообще это не его дело! — подхватил фальцетом высокий мальчик.