Капитан (в сторону). Черт бы побрал ее бдительность!

Миссис Малапроп. Капитан, я, право, не знаю, как у вас просить прощенья за ее непозволительную грубость.

Капитан (в сторону). Нет, все в порядке, как видно. (К миссис Малапроп.) Я не теряю надежды, сударыня, что время смягчит мисс Лидию.

Миссис Малапроп. О, не надейтесь: она упряма, как аллегория на берегах Нила.

Лидия. Но, тетушка, в чем же вы меня теперь обвиняете?

Миссис Малапроп. Ах, и не краснеет! Бунтовщица ты этакая! Разве ты сама сейчас не сказала в лицо капитану, что любишь другого? Что никогда не станешь его женой?

Лидия. Нет, тетушка, этого я не говорила.

Миссис Малапроп. Силы небесные! Какая дерзость! Лидия, Лидия! Ты должна бы знать, что лгать в высшей степени неприлично для молодой девицы! Разве ты только что не похвалялась, что Беверлей, один только бездельник Беверлей владеет твоим сердцем? Отвечай правду.

Лидия. Это правда, тетушка, никто, кроме Беверлея…

Миссис Малапроп. Замолчи! Замолчи, самонадеянная девчонка! Не смей так говорить!

Капитан. Прошу вас, миссис Малапроп, не останавливайте мисс Лидию: пусть говорит, что хочет. Меня это ни минуты не огорчает, уверяю вас.

Миссис Малапроп. Вы слишком добры, капитан, слишком мягки и терпеливы… Ну, мисс, пожалуйте-ка со мной… Я буду ждать вас вскорости, капитан. Помните, мы окончательно договорились.

Капитан. Не забуду, сударыня.

Миссис Малапроп. Простись же с капитаном полюбезнее, слышишь?

Лидия. Шлю все благословения на моего Беверлея, на моего возлюбленного Бев…

Миссис Малапроп. Негодница! Уж я зажму тебе рот! Ступай, ступай за мной.

Уходят в разные стороны: капитан Абсолют – посылая Лидии поцелуи, миссис Малапроп – мешая ей говорить.

Помещение Акра в гостинице.

Акр и Дэвид.

Акр (кончает одеваться). Ну что, Дэвид, идет ко мне новый костюм?

Дэвид. Да вы совсем другой человек стали, хозяин! Вот вам крест! С вас хоть модную картинку рисуй!

Акр. Да, Дэвид, платье много значит!

Дэвид. Еще бы не значило! Платье – это все! Да если бы вы в таком виде показались у нас в имении, старая барыня нипочем бы вас не узнала. Дворецкий глазам бы своим не поверил, а экономка так прямо расплакалась бы! Помилуй боже! Вот бы судомойка-то нахохоталась, подсматривая у дверей!.. А уж ваша любимица Долли покраснела бы, как моя жилетка… Ух! Бочку эля готов прозаложить, что все собаки в деревне стали бы лаять, не узнавши вашу милость. А Филида, пожалуй, и хвостом бы не махнула!

Акр. Да, Дэвид! Лоск – великое дело.

Дэвид. Вот и я то же самое говорю мальчишке насчет ваших сапог, ваша милость, а он меня и слушать не хочет.

Акр. Но, Дэвид, что же это мосье де ла Грае не идет? Мне надо освежить мои щассе-балансе и плие.

Дэвид. Я схожу за ним опять, сударь!

Акр. Сходи! Да, кстати, загляни, нет ли для меня чего-нибудь на почте.

Дэвид. Слушаю! Вот вам крест, не могу наглядеться на вашу прическу. Если бы я сам не видел, как ее стряпали, – хоть сейчас умереть, не догадался бы, что это за кушанье! (Уходит.)

Акр (пробует танцевать). Реверанс… Глиссада… Купе… Черт бы побрал того, кто выдумал котильоны. Для нас, деревенских жителей, они хуже всякой алгебры. Еще менуэт – куда ни шло, его я кое-как одолею, коли нужда заставит, да и в контрдансе в грязь лицом не ударю. Клянусь джигой и барабаном, это мне ничего не стоит – направо, налево, фигура… с любым военным поспорю у нас в деревне. Но вот эти все басурманские алеманды котильоны – ничего в них не понимаю. Никогда с ними не справлюсь. У меня честные английские ноги, не понимают они этой французской тарабанщины… Па туда… па сюда… па, па, а моя нога не глупа и не желает плясать под французскую дудку.

Входит слуга.

Слуга. Сударь! Сэр Люциус О'Триггер желает вас видеть.

Акр. Проси сюда.

Слуга уходит. Входит сэр Люциус О'Триггер.

Сэр Люциус. Мистер Акр, счастлив обнять вас!

Акр. Любезнейший сэр Люциус, я в восторге, что вижу вас!

Сэр Люциус. Что вас так неожиданно привело в Бат, друг мой?

Акр. Клянусь честью, я последовал за блуждающим огоньком Купидона и попал в конце концов в болото. Короче сказать, меня очень оскорбили, сэр Люциус. Я не стану называть имен, но смотрите на меня, как на глубоко оскорбленного джентльмена.

Сэр Люциус. В чем дело, скажите пожалуйста? Я не спрашиваю об именах.

Акр. Вы только послушайте, сэр Люциус. Я влюбляюсь по уши в одну молодую девицу. Ее близкие всецело поощряют мое сватовство. Я еду за ней в Бат. Посылаю записку о своем прибытии и в ответ получаю известие, что судьбой молодой особы распорядились иначе. Вот, сэр Люциус! Это ли не оскорбление.

Сэр Люциус. Еще бы! Серьезнейшее оскорбление! А вы не догадываетесь о причине этой перемены?

Акр. Дело вот в чем. У меня есть соперник, некий Беверлей. Говорят, он сейчас тоже находится здесь. Клянусь сплетнями и скандалами, он-то, наверное, и есть всему причина.

Сэр Люциус. Соперник? И вы полагаете, что он недобросовестно вытеснил вас?

Акр. Конечно, недобросовестно! Иначе он бы не мог этого сделать.

Сэр Люциус. Ну, следовательно, вы знаете, как вам остается поступить?

Акр. Понятия не имею, клянусь честью.

Сэр Люциус. Здесь не принято ходить при шпагах, но… Вы меня понимаете?

Акр. Как! Драться с ним?

Сэр Люциус. Конечно! Что же может быть другого в подобном случае?

Акр. Но ведь он не подал мне ни малейшего повода для дуэли!

Сэр Люциус. Как! По-моему, он вам подал самый серьезный повод! Разве можно нанести человеку более ужасное оскорбление, чем влюбиться в ту же даму, что и он? Клянусь душой, это самое непростительное предательство в дружбе.

Акр. Предательство в дружбе? Верно, верно!.. Но ведь я-то с ним не знаком: я даже в глаза его никогда не видел.

Сэр Люциус. Это не оправдание! Тем меньше он имел право позволить себе такую вольность.

Акр. Черт возьми! Это правильно. Я начинаю сердиться, сэр Люциус! Я начинаю горячиться! Клянусь клинками и эфесами, я вижу, что человек может быть храбрецом и даже не подозревать этого. Но надо как-нибудь устроить, чтобы право было на моей стороне.

Сэр Люциус. К черту право, когда затронута ваша честь. Как вы думаете, Ахилл[39] или Александр Македонский[40] спрашивали когда-нибудь, на чьей стороне право? Нет, клянусь честью! Они просто выхватывали свой меч, а ленивым трусам предоставляли доказывать, на чьей стороне справедливость!

Акр. Ваши слова для моего сердца все равно, что полковой марш! Очевидно, храбрость заразительна. Во мне пробуждается чувство доблести, так сказать, ощущение мужества, так сказать. Клянусь кремнями, полками и курками, я вызову его немедленно!

Сэр Люциус. О мой юный друг! Будь мы с вами сейчас в моем родовом замке, я бы показал вам галлерею моих предков: хватило бы комнату увешать сверху донизу. Каждый из них убил на дуэли не менее одного противника. Хотя фамильный замок и презренные земельные угодья проскользнули у меня между пальцев, но, благодарение богу, наша фамильная честь и наши фамильные портреты до сих пор сохраняют весь свой блеск.

Акр. О сэр Люциус, у меня тоже были предки, и каждый из них был или полковником или капитаном ополчения. Клянусь пулями и дулами, я на все готов!

Черт побери! Как говорят на сцене: «На все, что может человек, – готов я!»

Сэр Люциус. Полно, полно, страсть в таких случаях неуместна. Эти дела надо делать вежливо и с полным самообладанием.