Хольберг и Фонвизин на звание поэтов претендовали не меньше Лафонтена, однако и датский, и немецкий, и русский варианты «Нравоучительных басен» скандинавского классика написаны прозой. Надо сказать, что в XVIII веке русские авторы далеко не всегда считали своим долгом следовать за оригиналом и находили дозволенным переводить прозаические сочинения стихами: уже взрослый, стяжавший славу умелого поэта Фонвизин написал стихотворную басню «Лисица-казнодей» (казнодей — значит оратор), источником которой, по всей видимости, является одноименное прозаическое произведение немецкого поэта X. Ф. Шубарта, а старший приятель Фонвизина, знаменитый автор «смешных геройческих поэм» «Игрок ломбера» и «Елисей, или Раздраженный Вакх» Василий Иванович Майков басни того же Хольберга переводил стихами. Вероятно, предлагая читателю прозаический, а не стихотворный перевод хольберговских басен, Фонвизин не просто шел за немецким источником, но и руководствовался своими соображениями, мог выбирать и выбрал прозу.
Отказываясь ориентироваться на Лафонтена, Хольберг и его переводчики следовали за родоначальником прозаической басни — Эзопом. В России же творчество легендарного фригийца знали превосходно: первый русский перевод его басен появился в самом начале XVII века, «Притчи Эсоповы на латинском и русском языке» были изданы и переизданы в петровское время, а в 1747 году вышли переведенные с французского секретарем канцелярии Академии наук Сергеем Волчковым «Езоповы басни с нравоучением и примечанием Рожера Летранжа» (английского писателя, журналиста и убежденного роялиста сэра Роджера Лестрейнджа, 1616–1704). Вот одна из многочисленных Эзоповых басен, «Волк с козленком», какой ее узнал русский читатель в версии «Летранжа» и какой ее мог увидеть юный Фонвизин:
«Хищной волк в некоторое время увидел, что козленок от стада отстал, и для того за ним погнался. Как козленок увидел, что ему от волка не уйти, то сам к нему подошедши, сказал: „Я уже, господин волк, сам вижу, что мне от вас съедену быть; только я еще вздумал перед смертью своею поскакать и повеселиться. Ты великой мастер на сиповке играть. Пожалуй, мне поиграй, а я перед последним концом попляшу“. Волк было стал на сиповке играть, а козленок перед ним конта-танц выпрыгивать начал. Но вблизи бывшие собаки, сиповошной голос услыша и тотчас подбежавши, волка растянули, а козленок чрез то освободился. Бедной изодранной волк, лежачи при смерти, сказал: „Таково-то худое не за свое дело и ремесло приниматься. Мне было лучше мясником, а не сиповщиком быть“».
Сразу за текстом басни следуют короткое «учение» («Ежели хитрова обманщика похвалить, то и самой простак обмануть ево может») и пространное, содержащее рассуждения о чудесном вмешательстве «правосудного Бога», «примечание» английского моралиста.
А вот содержащая диалог тех же персонажей басня Хольберга «Козленок отвечает волку», как ее перевел Фонвизин:
«Волк увидел на горе козленка, хотел иметь его своею добычею. Но как не мог он взойти на гору сам, то старался приманить его к себе лестными словами.
— Не бойся ничего, — говорил он козленку, — мне, конечно, совестно поступить с тобою худо и огорчить тем твоих родителей.
— Я б охотно тебе в том поверил, — отвечает ему козленок, — однако мне должно еще спросить У родителей моих, имеет ли волк совесть?
Волк, услышав то, не хотел дожидаться, что скажут козленку на его вопрос, и пошел со стыдом прочь.
Баснь учит детей не начинать ничего без родительского совету».
Несомненно, к публикации русского перевода «Нравоучительных басен» Хольберга отечественная читающая публика была изрядно подготовлена и в труде молодого Фонвизина увидела сочинение изящное и написанное языком весьма чистым. Возможно, по этим причинам дебют юного переводчика прошел удачно: второе, дополненное сорока двумя новыми баснями, издание этой книги вышло в 1765-м, третье — в 1787 году.
Совсем иначе сложилась судьба другого перевода, выполненного Фонвизиным в том же 1761 году — «Метаморфоз» Овидия. Эта работа Фонвизина-переводчика до нас не дошла, однако исследователи находят ее следы в творчестве русских поэтов XVIII века того же Василия Майкова. Немногим больше известно о переводе Фонвизиным «Илиады» Гомера. В бумагах писателя сохранился черновой список фрагмента 6-й песни, содержащий прозаическое описание «страшной битвы» и заканчивающийся призывом Агамемнона, разгневанного милосердием Менелая, истреблять троянцев без всякой жалости. Редактор «Сочинений, писем и избранных переводов Д. И. Фонвизина» (1866) П. А. Ефремов и замечательный советский исследователь Г. А. Гуковский высказывали предположение, что этот перевод относится к последним годам жизни писателя, однако точными сведениями о том, когда, где, при каких обстоятельствах и с какого языка выполнялся этот перевод, мы не располагаем.
Итак, хорошее знание латинского и немецкого позволило Фонвизину заявить о себе как о весьма квалифицированном переводчике. Неожиданное происшествие заставило его расширить круг известных ему иностранных языков. Из «Чистосердечного признания» следует, что некий молодой человек, сын петербургского вельможи, поначалу очень расположенный к Фонвизину, был крайне разочарован, узнав, что тот не владеет французским. Насмешек Денис не спустил и, по его собственному выражению, «загонял» шутника эпиграммами, однако за французский принялся и благодаря хорошему латинскому за два года изучил его настолько, что был в силах переводить самого Вольтера.
Определенно, в елизаветинское царствование языковые приоритеты российского дворянства изменились кардинальным образом. Если в аннинско-петровской России самым востребованным европейским языком был немецкий (не случайно замечательный историк и государственный деятель того времени Василий Никитич Татищев настоятельно рекомендовал юношеству изучать немецкий и сам, общаясь во время командировки в Швецию в 1724–1726 годах со своими скандинавскими коллегами, поражал их, владеющих немецким не хуже, чем шведским, своими познаниями в этом языке), то теперь главным иностранным языком стал французский. Как бы то ни было, закончив университетское обучение, Денис может переводить с трех языков — латинского, немецкого и французского. С немецкого лучше, с французского — существенно хуже. Латинский же необходим Фонвизину не только для упражнения в переводах древних авторов (сочинения которых продавались в университетской книжной лавке во множестве), но и для самого пребывания в университете.
Из «Прибавления» к «Московским ведомостям» следует, что 17 декабря 1758 года в «большой университетской аудитории» в присутствии завершивших учебный год студентов и гимназистов «держан был диспут из натуральной теологии на латинском языке», а из «Чистосердечного признания» — что переключившись, по-видимому, в 1760 году на новый для себя французский и продолжая «упражняться в переводах на российский язык с немецкого», Фонвизин с огромным удовольствием слушает блестящие лекции по логике доктора философии и профессора Московского университета (в то время еще и ректора гимназии) Иоганна Маттиаса Шадена на латинском языке. Отметим попутно, что для Фонвизина-гимназиста оба эти события напрямую связаны с его переходом на новую ступень университетского обучения. Известно, что по окончании теологического диспута в декабре 1758 года Шаден объявил имена «прилежнейших учеников», «произведенных по экзамену в высшие классы как в дворянской, так и в разночинской гимназиях», и среди прочих назвал Дениса и Павла «фон Визиных». Про Шадена же Фонвизин пишет, что «сей ученый муж имеет отменное дарование преподавать лекции и изъяснять так внятно, что успехи наши были очевидны, и мы с братом скоро потом произведены были в студенты». По мнению некоторых исследователей, это событие произошло в 1760 году. Правда, из «Прибавления» к другому номеру «Московских ведомостей» следует, что 26 апреля 1761 года Московский университет «по обыкновению торжествовал» день коронования Елизаветы Петровны, и Денис Фонвизин был одним из награжденных по этому случаю учеников немецкого высшего класса, а вовсе не студентов. В том же документе о Денисе «фон Визине» сказано, что в 1761 году из высшего латинского класса он переводится «в Риторику» и из нижнего французского класса — во второй французский же класс. В самом начале 1760-х годов студентом Фонвизин еще не был и стал им, по справедливому предположению большинства его биографов, лишь в 1762 году (точнее, в самом конце июня 1762 года).