— Не обращайте внимания на мои слова, что бы я сейчас ни сказал. Уж очень я зол! Прочь с глаз моих, собачье отродье, а не то всех изничтожу! Убирайтесь вон отсюда и считайте скорей до тысячи! Только после этого можете заглянуть ко мне, посмотрите, успокоился ли я!

Ну тут, конечно, всех как ветром сдувало. А Главный счетовод его величества начинал громко и мерно считать до тысячи. После чего кто-нибудь заглядывал в зал. Правда, делал он это без особой боязни, потому что обычно к этому времени гнев короля Эштёра утихал. Иногда все-таки и после этого король не успокаивался и, замечая, что придворные подсматривают за ним, снова кричал:

— Убирайтесь прочь, собаки!

В подобных случаях Главный счетовод его величества считал еще раз до тысячи. Чаще всего уже при счете восемьсот восемьдесят восемь король Эштёр сам выходил из тронного зала и говорил:

— Не обижайтесь, что я называл вас собаками, но я был так зол, так зол, ну, прямо как собака.

Однако двухтысячный гнев, точнее, гнев тысяча восемьсот восемьдесят восьмой случался у короля Эштёра очень редко. Так же редко, как редко встречается белая ворона в стае. Король Эштёр был мудр, и гнев его улетучивался быстро.

— А куда улетучивался гнев короля Эштёра?

— В Гневстрану.

— Там живут гневы?

— Да, они все время поджидают тот момент, когда можно будет проникнуть к кому-нибудь в сердце. А когда проникнут, человек дрожит, краснеет, покрывается красными пятнами и так орет, что, того гляди, лопнет.

— Пока гнев не улетит домой, в Гневстрану.

— Верно. Хорошо, если он еще вовремя улетит.

— А что будет с человеком, если он случайно попадет в Гневстрану?

— О, тысяча бед, горестей и мучений.

— Разве не бывает доброго гнева?

— Почему же, бывает, да еще как бывает!

— А гнев короля Эштёра добрый или злой?

— Бывало, что к нему в сердце попадал добрый гнев, а бывало — и злой. Но сейчас я хочу рассказать тебе о добром гневе короля Эштёра.

Однажды случилось так, что у Главного счетовода его величества от счета во рту пересохло. Ему пришлось досчитать ни много ни мало — до пяти тысяч. Однако на подобный стойкий гнев у короля Эштёра была особая причина. Случилось такое, что могло вывести из себя кого угодно.

В один прекрасный день во двор королевского замка въехали два рыцаря. Их серебряные шлемы сияли и сверкали, позолоченные латы звенели и гремели, жеребцы под рыцарями били копытами, рыли землю и храпели. На звон, грохот и храп во двор высыпали все обитатели замка, от мала до велика. Вышли даже король Эштёр и принцесса Арника.

— Кто вы такие и что здесь происходит? — спросил король.

— Приветствуем вас, о величайший из монархов, — торжественно произнесли рыцари. — Мы рады приветствовать и прекрасную принцессу Арнику, самую красивую девушку на всем белом свете.

— И вовсе я не самая красивая девушка на свете, — прошептала Арника на ухо отцу.

— Ничего, — ответил ей король Эштёр, — найдется человек, для которого ты и на самом деле будешь самой красивой в мире. — Тут он повернулся к рыцарям и осведомился: — С чем пожаловали к нам?

— Великий король, — заявили те, — каждый из нас хотел бы взять в жены твою дочь. Но так как жениться на ней может лишь один из нас, мы решили устроить здесь, во дворце, поединок, победитель которого и хотел бы взять в жены Арнику.

Обрадовалась королевская челядь, что сможет посмотреть настоящий рыцарский поединок. Раз! — и рыцари вытащили мечи из ножен.

Но радость челяди и восклицания рыцарей: «Готов! Готов!» — были преждевременны.

— Сейчас же прекратите! Остановитесь! — закричал король Эштёр. — Не сметь устраивать потасовку!

Рыцари придержали коней, опустили мечи и уставились на короля.

— В чем дело, ваше величество, вы не хотите отдавать Арнику за одного из нас?

— Не мне решать это, — проговорил король. — Арника выйдет замуж за человека, которого полюбит.

— Значит, все будет решать Арника?

— Конечно! Моя дочь выйдет за человека, который придется ей по душе. И который ее полюбит. Вот вы зарубите друг друга насмерть, а моей дочери вовсе не понравится победитель. А уж если ей приглянется побежденный, об этом вообще подумать страшно. Лучше совсем не начинайте поединок.

— Неужели, о великий король, вы хотите сказать, что вашу дочь не интересует, кто окажется победителем в этом поединке?!

— То, что я хотел сказать, я уже сказал, — отрезал король Эштёр. — Моя дочь выйдет замуж за человека, которого она полюбит.

— А вдруг она полюбит бродягу? Или бездомного оборванца? Или нищего?

Тут лицо короля Эштёра пошло красными пятнами. Люди, хорошо знавшие его, поняли, что он сейчас впадет в лютый гнев.

— Тогда она выйдет замуж за бродягу, бездомного оборванца, нищего, — заметно повысив голос, произнес король.

— Это слова, недостойные короля! — высокомерно воскликнули рыцари.

И тут король Эштёр закричал:

— Недостойные короля, но достойные человека! Бросить в темницу этих негодяев! Отрубить им головы!

Тут же Главный счетовод его величества начал громко считать вслух: «Один, два, три…» Король же тем временем вбежал в тронный зал, забился в дальний угол и стал там бушевать, рвать, метать, буйствовать — гнев явно проник к нему в сердце.

Рыцари же стояли посреди двора и в страхе переглядывались:

— Неужели нас теперь казнят?

— Нет, конечно. Только убирайтесь отсюда поскорее! Чтобы духа вашего здесь не было! — проговорил Первый министр его величества.

К этому времени Главный счетовод досчитал уже до трехсот тридцати трех.

Не успели придворные и глазом моргнуть, как рыцарей уже и след простыл. Когда Главный счетовод его величества досчитал до тысячи, к королю в тронный зал заглянули заглядатаи. Но король Эштёр был так разгневан, что запустил в них короной. Только при счете «пять тысяч» король Эштёр окончательно успокоился. Он вышел из тронного зала и сказал:

— Помнится, в гневе я приказал отрубить рыцарям головы. Надеюсь…

— Конечно, ваше величество, — ответил Главный министр, — мы их и пальцем не тронули. Пусть бегут, куда глаза глядят и ноги несут.

— Слава богу! — успокоился король. — Спесивые остолопы! Разве можно за таких типов отдавать мою дочь?! — Тут он посмотрел на Арнику: — Правда, дочка?

Арника улыбнулась:

— Конечно, папа.

— Это потому, что она полюбит Джонни-бедняка, да?

— Я тоже так думаю.

— А когда же наконец появится сам Джонни-бедняк?

— Сейчас, сейчас. Он уже в соседнем лесу.

Джонни-бедняк весело шагал в самой глубине Квадратно-Круглого Леса. Шагал и насвистывал. Свистел он то грустно, то весело. Все зависело от настроения.

«Я самый бедный человек на белом свете», — приходило ему на ум.

И Джонни-бедняк начинал насвистывать грустную мелодию. И правда, ведь, кроме того, что было на нем, перочинного ножа да посоха, у Джонни не было ничегошеньки.

«Но в то же время я самый богатый человек на белом свете», — размышлял дальше Джонни-бедняк.

И тут же заливался соловьем, выводил веселые трели.

И верно, Джонни был самым богатым человеком на белом свете: и лес, и голубой небосклон, и птицы на ветках, и трава вдоль тропинки, по которой он вышагивал, — все принадлежало ему. Тогда он еще веселее выводил коленца, потому что его озаряло: «Я ведь еще и самый свободный человек на белом свете. Иду куда хочу! Где захочу на траве поваляться, там и повалюсь. Никто мне не указчик. Эге-ге, да я ведь самый свободный человек на белом свете!»

Но вскоре настроение у Джонни опять падало. Внезапно ему в голову приходила мысль о том, что он самый большой раб на всем белом свете. Раб своей собственной свободы: нет у него ни друзей, ни любимой, нет даже пяди земли, где бы он мог преклонить колени и сказать самому себе: «Ну вот я и дома!»