Или притворялся, что спит?

Он ругал себя за то, что не сказал ей ничего. Просто позволил себя целовать. Позволил потом повести себя на поводке в какой-то дурацкий ресторан и дальше, дальше…

Теперь ему было противно.

А она смотрела на него и улыбалась одними губами, потому что глаза у нее всегда оставались холодными и серьезными.

Как у охотника, выслеживающего добычу…

Потом, после, она долго звонила куда-то, он не вслушивался, с кем она говорила…

А потом, удивив его, повернулась и сказала:

— Сейчас мне надо уйти…

Он даже выдохнул: «Жаль», — хотя ему не было жаль.

Он даже вздохнул, хотя ему хотелось рассмеяться.

Потому что он откуда-то знал — этой женщине надо подчиняться.

Иначе…

Он не мог сформулировать, что его ждет в случае неподчинения. Просто знал — будет еще хуже.

Даже хуже, чем теперь…

«Это расплата за то, что я изменил Женьке, — подумал он устало, закуривая сигарету и выпуская в потолок струю дыма. — Так мне и надо…»

И вот странность — от этой мысли ему стало легче. Он даже ощутил себя снова свободным.

Или это от того, что за Ириной закрылась входная дверь и по лестнице застучали ее каблуки?

Спать Женя легла поздно. И долго не могла заснуть. Ей снова казалось, что она самый несчастный человек на свете. Так всегда бывало в темноте. Еще с детства. «Ты все потеряла, глупая Женя», — нашептывал ехидный голосок внутри. Тот самый, который не давал Жене покоя в течение последних дней и который так успешно удалось подавить с помощью ее нового друга.

Теперь этот мерзкий голосок выполз наружу и, удобно устроившись, начал внушать Жене, что она полная дура. Во-первых, что особенного в том, что Панкратов ей изменил? Ведь все мужчины это делают. Так что это Женя его обидела своим непониманием, а вовсе не он Женю…

Потом Жене пришло в голову, что она повела себя глупо и неправильно и в отношении квартиранта. Надо было немедленно мчаться в милицию. Подать заявление. Вместо этого она гордо удалилась, решив разыскать его сама. Вторая глупость… И вообще она совершенно не готова к жизненным испытаниям. Она завтра же погибнет, не выживет… Она не сможет работать у Ольги, потому что ей не хватит мозгов даже для работы секретарем. Ольга Женю непременно выгонит, и Женя обидится и в конце концов и подругу старинную потеряет… Нет, лучше вернуться к Панкратову и попросить у него прощения за то, что Женя его выгнала…

Конечно, Женя не могла долго заснуть в таком смятении чувств. Она вставала, курила, гладила кота, потом даже всплакнула на кухне от безнадежности собственного положения. Наконец все-таки успокоилась, вспомнив старую поговорку: «Утро вечера мудренее». Днем вообще лучше соображаешь. Ночью же еще со времен Жениного детства на нее вечно нападали страхи и хандра. Выползали из темных углов и начинали действовать на нервы.

Чтобы отвлечься, Женя начала считать белых слонов, которые почему-то превратились в белых котов. Коты брели медленно и важно, и Женя брела с ними, вслед за ними, вслед…

А под утро ей приснился сон.

Будто она долго выбирается из каких-то древних развалин, в которых темно и страшно, но все-таки Женя боится отчего-то выйти на свет.

Ей надо непременно выйти, Женя это понимает, но страх так силен, что ноги отказываются пошевелиться.

Наконец Женя все-таки пробирается к выходу и видит перед собой огромный зеленый склон и там, в отдалении, большой дом с белыми колоннами.

Женя совершенно одна. Воздуха вокруг так много, что у нее кружится голова, а в груди точно бьются крылья сотни птиц, и Женя чувствует себя абсолютно, беспредельно счастливой…

Она набирает полную грудь этого разреженного, сладкого воздуха, разминает затекшие ноги и бежит вниз по склону к этому восхитительному дому. Сердце подсказывает Жене, что это ее дом. Сознание того, что наконец-то она обрела смысл и знает, куда ей надо торопиться, придает ей силы. Она бежит все быстрее, быстрее, быстрее. «Еще мгновение — и я полечу, как птица, — думает Женя, — и тысяча птиц вырвется на волю из моей груди и полетит туда, опережая меня. Я же не птица…»

И тут она падает…

Спотыкается и падает.

Кто-то поднимает Женю и ворчит:

— Черт вас побери, девушка, это снова вы… Кто вам вообще сказал, что это удобно и правильно — летать на таких каблучищах?

Женя поднимает глаза, но ничего не видит.

Только огромную белую кошачью морду с улыбкой Чеширского кота, и морда точно так же тает в небе, оставляя после себя эту улыбку, а Женя просыпается…

Женя проснулась.

Кот лежал на ее груди — вальяжный, протянув к Жениному лицу свои лапы. Обнаружив, что он добился своего и Женя уже не спит, кот мягко дотронулся до ее щек обеими лапами, потянулся, перевернулся на спину и довольно мурлыкнул.

Женя посмотрела на часы.

— Эх, кот, я бы с удовольствием повалялась… Но сегодня особенный день. Я, можно сказать, впервые в жизни иду на работу. Вечером мы с тобой это непременно отметим.

Она поднялась, посмотрела на часы.

— Уф…

Больше всего она боялась, что проспит, непременно проспит. «Нельзя говорить себе, что ты никчемная и у тебя ничего не получится… Люсинда утверждает, что результат действия иногда программируется самой личностью… Моя личность, конечно, оставляет желать лучшего… Прямо скажем, разболтанная, изнеженная…»

Но как это ни странно, «разболтанная, изнеженная личность» проснулась вовремя. У нее даже хватило времени на то, чтобы спокойно выпить чашку кофе. По радио какая-то дама нагло утверждала: «Просто я слишком много знаю…»

— Убивать пора, — хмыкнула Женя. «Похоже, моя новая работа уже оказывает на меня влияние», — отметила она про себя. И добавила: — Думают, что все знают только идиоты…

Она оделась — как всегда. Привычно посмотрев в зеркало, немного удивилась. Эта узкая юбка из мягкой кожи, этот розовый воздушный свитер, слишком воздушный… Еще вчера все смотрелось на Жене нормально. Она была частью имиджа мягкой, изысканной домашней кошечки. Дамы полусвета. Представительницы мидл-класса. Или… — она тихо рассмеялась, с удовольствием вспомнив снова Люську, и показала собственному отражению язык, повторяя Люськины слова… — быдл-класса…

«Какого черта вы разгуливаете в гололед на…»

Кошечка Женю отныне не устраивала. «Я — новая, — напомнила она себе. — Брошенная кошка. Самостоятельная кошка. Та самая, которая гуляет сама по себе. А потому и имидж должен быть другим».

Какого черта…

Имидж ничто, жажда все. Женя жаждала новой жизни. И нового образа. Перебирая свои вещи в шкафу, она поняла, что отчаянно хочет вернуться назад. Найти исходную точку, где правильный путь потерялся и она невольно сделала шаг в другую сторону.

Не-пра-ви-льную…

— И незачем ходить по скользкому льду на шпильках, — пробормотала Женя, вытаскивая из самых глубин шкафа свои старые джинсы. Как воспоминание о тех днях, когда Дженни была нормальной. И Панкратов был тогда нормальным. И люди тоже… Это были те времена, когда романтиком считали все-таки Виктора Цоя, а не толстяка Мармеладзе, слащавого менестреля «девушек высшего общества»…

Все жены панкратовских друзей тащились от Мармеладзе. И эта, с необъятной грудью, тоже наверняка прела от удовольствия.

Она, Женя Лескова, никакого отношения к ним теперь не имеет.

— Волки уходят в небеса, — пропела она хрипловатым голосом. — Горят усталые глаза… Женечка — волчица. Женечка — злая кошка. Женечка никогда, вы слышите, никогда не будет больше зайкой, кошечкой, душечкой!

Натянув джинсы — «О Боже, сделай так, чтобы они на мне застегнулись!» — Женя и в самом деле почувствовала себя изменившейся. Вернувшейся, если угодно… Свитер она нашла сразу. Женя так отчаянно любила этот свитер с волчьими мордами на груди. Пара рыжих волков, один из которых, как тогда казалось, был похож на Панкратова. А вторая волчица — на Женю…