Он возник перед ними в тот момент, когда Женя обдумывала план бегства. В антракте. Они стояли на полутемной лестнице, курили, и Ольга пыталась доказать ей, что все дело в незатейливом Максе. «Он просто задолбал всех своими амбициями, — говорила Ольга. — Тексты пишет совершенно кретинские и поет как несмазанная телега… Капризен, словно уже облекся мировой славой. А ребята хорошие. Способные стать настоящими звездами, если дать им приличные тексты… Просто от Макса отвязаться не могут». Ольга утверждала, что дело в материальной зависимости. Женя слушала, кивала и думала, что надо отсюда уходить. Второе отделение заунывного «психоделического» маразма она просто не вынесет.

В этот момент и появился перед ними Сережа собственной персоной.

— Здравствуй, Оля, — сказал он, смотря при этом на Женю.

— Привет, — обрадовалась Ольга. — Познакомься, кстати… Это моя школьная подружка. Пишет стихи и вообще личность незаурядная…

Женя после такой «рекламной паузы» окончательно сконфузилась. «Зачем она все это говорит? — досадливо подумала она. — Про стихи. Про личность… Она бы еще вспомнила, как я в восьмом классе воображала себя Франсуазой Саган. Слава Богу, дальше второй страницы у меня никогда дело не шло…»

— А еще я пою, вышиваю крестиком и вяжу шарфики… И танцую на досуге па-де-де из «Дон Кихота» Минкуса, — сообщила Женя, мило улыбнувшись.

Неизвестно, какое из перечисленных достоинств больше всего поразило нового знакомого, но он уставился на нее с утроенным вниманием.

— Кстати, вам понравилось наше выступление? — спросил он.

— Кстати, нет, — честно ответила Женя. — Тексты слишком возбуждают, знаете ли… Просто хочется встать и бежать, бежать, бежать — куда глаза глядят… Лишь бы подальше.

Он рассмеялся.

— Я и сам думаю, что тексты ужасны… Но с Максом не справишься…

— А вы его выгоните поганой метлой, — присоветовала Женя. — Или продайте группе «Стрелки» в качестве незамысловатого антуража…

На второе отделение она все-таки не осталась. Сославшись на то, что уже поздно, а завтра ей надо на первую пару, она убежала с этого нудного бала, оставив вместо хрустальной туфельки свою подругу.

Поэтому, когда через неделю раздался звонок и она услышала в трубке голос Сережи Панкратова, она не удивилась.

Ее «хрустальная туфелька» уже предупредила ее, что Макс наконец оставил «Семерых отроков», найдя более подходящую компанию агрессивных металлистов, и теперь им понадобилась Женя. Она подходила по всем статьям — студентка филологического факультета, воображавшая себя надеждой отечественной поэзии, влюбленная в «Вельвет андеграунд» и БГ. Тексты она писала непонятные, заковыристые и бессмысленные. Поэтому им ее творчество понравилось сразу и безоговорочно. Правда, Сереже-то больше понравились Женин стройный стан и большие глаза, но они почти месяц скрывали друг от друга истинные причины тесного общения, делая вид, что для обоих нет ничего важнее творчества.

В один из темных декабрьских вечеров отношения все-таки перешли из тесного духовного слияния в иное слияние. Через месяц многообещающая психоделическая группа развалилась, а Женя с Сережей поженились… Вот и вся история. Панкратов ударился в бизнес, подстриг свои роскошные кудри и стал меняться в худшую сторону. Из мечтателя и романтика он с реактивной быстротой превратился в прагматика. Женя по своей наивности и глупости ничего не замечала, все еще видя в нем «печального и загадочного принца, ожидающего семи отроков». Принц же тем временем так увлекся «новой фазой бытия», что полностью изменился внешне. Жаловаться Жене было совершенно не на что — подруги считали, ее счастливицей, избалованной кошкой, которой не надо думать о завтрашнем дне. Женя и в самом деле о нем не думала. Зачем? Женю любили. По крайней мере ей так казалось… Она привыкла. Любовь в ее жизни перестала быть чудом. Жене даже стало казаться, что так и должно быть и будет — всегда… Мир вокруг был именно таким, о каком Женя мечтала раньше. Женя писала стихи, и Панкратов периодически печатал их в каком-то небольшом издательстве за собственные деньги. Никто эти стихи не покупал, Женя их раздаривала, но ей все равно казалось, что она не домохозяйка. Она нечто большее… Она поэт…

Сейчас, вспоминая себя в то время, Женя едва сдерживалась от того, чтобы не застонать. «Какая же я была дура, Господи! «Я поэт, — горько усмехнулась она. — Зовусь я Цветик… От меня вам всем…»»

Она вспоминала себя до встречи с божественным Панкратовым и удивлялась. «Я ведь была нормальной, — говорила она себе. — Ироничной, насмешливой… Совсем не самовлюбленной. И не избалованной кошечкой… Как же он смог так меня изменить? Когда?»

И почему она не думала о завтрашнем дне, почему? Точно все так и будет. Она, как садовая роза, будет наслаждаться «легкостью бытия», и никогда не настанет это страшное «завтра», и вообще — нет на свете ничего более незыблемого, чем счастье…

Или — это было только жалким подобием счастья?

Но сейчас Жене было уже некогда размышлять на тему «Были ли вы на самом деле счастливы, Евгения Лескова, или вам только внушили эту мысль?».

Потому что вот он, завтрашний день, настал. И как в забытой басне Крылова — «ты все пела, это дело, так пойди же попляши…»

В принципе все хорошо, что хорошо кончается, пусть даже и выглядит при этом пошло…

Ирина подкрашивала губы, украдкой наблюдая за Панкратовым.

Все время он делая вид, что отношения, их связывающие, носят именно деловой характер. Не более того.

Он отдавал ей поручения, стараясь при этом как можно реже смотреть в глаза.

«Бедный кролик», — сказала она себе и рассмеялась.

Она вспомнила, что ей надо позвонить, набрала номер, но тут же появился Панкратов.

— Ирина… — начал он, но осекся тут же, увидев в ее руке телефонную трубку. — Я помешал?

— Нет, — сказала она, тут же опустив трубку на рычаг. — Это… я смогу позвонить позже… Что ты хотел?

«Ты» она сказала нарочно. Подчеркнув даже некоторую интимность их отношений. Он невольно вздрогнул, оглянулся. В офисе они были одни. Это его успокоило…

«Бедный, бедный кролик…

Куда ты от меня денешься, — подумала Ирина почти ласково. — Влюбишься и женишься… Потому что так надо».

— Ирина, — снова начал он, — я хочу сказать тебе…

Он хотел ей сказать, что все происшедшее было просто… досадным недоразумением, что он любит свою жену, и Ирина прекрасно знала об этом.

Поэтому она встала, подошла к нему и, обняв за плечи, поцеловала в губы.

— Не надо, милый… — прошептала она, проводя по его щеке пальчиком. — Не надо ничего говорить… Я и сама все знаю… Я тебя тоже… люблю!

— «Так пойди же…»

Вот и привязалось. Женя уже спускалась по лестнице, а издевательские строчки все вертелись на языке.

«Уже иду, — огрызнулась Женя. Укладывать шпалы… Мести улицу. Колоть лед. Торговать рыбой мороженой…»

Коробку она заметила не сразу. Она стояла возле батареи, из-под какой-то китайской ерунды, с огромной надписью по бокам.

«КАЛИПСО», — прочла Женя. Клипсо-клипсо-калипсо… Из коробки торчало что-то белое. Типа меха. Женя подошла ближе. В коробке лежал огромный белый перс и смотрел на нее. Устало и печально. Почему-то Женя сразу решила, что это кот, а не кошка.

— Привет, — сказала она ему. — Что ты тут делаешь?

Он как-то кротко вздохнул и закрыл глаза.

Наверное, вышел погулять, решила Женя. А теперь потерялся. Или хозяева ушли на работу, и бедный кот не может попасть домой…

Кот был ухоженный, чистый и явно домашний.

Только глаза были печальными. Как будто бедняга познал несправедливость и предательство.

— Жди, они скоро вернутся, — пообещала она ему.

Он приоткрыл левый глаз, и Жене показалось, что он не верит ей.

— В любом случае я-то точно вернусь, — прошептала Женя, и снова ей показалось, что кот все прекрасно понимает, но ее слова тоже не вызывают в нем доверия.