Эрик взглянул на ручные часы. Почти 22.00. Неужели все это правда? Ведь два месяца стоит на Арденнском фронте почти гробовая тишина. «На Западном фронте без перемен». Одни только поиски разведчиков, которые не выявили никаких сюрпризов. На американской стороне полвойска из желторотых необстрелянных новичков, другая половина вот-вот будет заменена отдохнувшими частями. Нет резервов. Нет эшелонированной обороны. Так тихо на той стороне. Правда, выпускник Вэлли-форджа Эрик Худ знает, что именно на этом участке крауты прорывали фронт и в 1940 году, и в 1914-м, и еще в 1870-м! Американцы даже не окопались на Арденнском плацдарме. На передовой нет ни окопов, ни дотов. Непонятную беспечность с самого начала проявил командующий их 8-м корпусом генерал-майор Трой Мидлтон. Ни разу не приезжал он в их 106-ю дивизию.

Эрик прошелся по комнате, нервно пожевывая плитку жесткого армейского шоколада, который фронтовые остряки прозвали «секретным оружием Гитлера». Неужели и в самом деле крауты пойдут в наступление? Неужели есть еще силенки у фюрера?.. А он, Эрик, собирался поехать в воскресенье в Люксембург, посмотреть этот чудесный город, сняться на память на развалинах замка, принадлежавшего предку президента Франклина Делано Рузвельта — бельгийскому графу Клоду де Ланно! И в Аахене он надеялся побывать — в древней столице императора Карла Великого…

— Но почему наши разведчики, — спросил капитан Менке, — ничего не знают об этом фантастическом наступлении немцев?

— Запрещены всякие переговоры по радио, — отвечал перебежчик, — связь только через фельдъегерей-мотоциклистов, и весьма ограниченная, кодовая — по телефону. Части передвигаются только ночью, с погашенными фарами…

На полевом столике перед капитаном была разложена топографическая карта под целлулоидом. На двух довольно широких койках лежали спальные мешки цвета хаки, на молниях, с пуховой подкладкой. В углу под складным полевым зеркалом стоял полевой складной рукомойник. На стене висели фотографии полуобнаженных американских кинозвезд.

— Как вам удалось перебраться через минные поля краутов? — скептически спросил капитан, всем своим видом давая понять, что он ни на йоту не верит перебежчику.

— По танковым минам я полз смело, — отвечал Вернон. — От тяжести человека они не взрываются. Даже под лыжами. И особенно если человек ползет, распределяя свой вес по земле. Сложнее было на поле, нашпигованном противопехотными минами. Вот я прихватил образчик прыгающей мины. — Он вынул из кармана и положил на столик металлический цилиндр, похожий на авторучку со стальными усиками. — Противопехотка натяжного действия. Подпрыгивает и наносит удар ниже пояса.

Рассчитана на то, чтобы не убить, а тяжело ранить бойца. Немецкие минеры считают, что с ранеными больше возни, чем с трупами. Раненый приковывает к себе одного-двух здоровых бойцов. Не бойтесь, я разрядил ее.

— Не слишком ли вы рисковали на минных полях? — саркастически улыбнулся капитан. Чтобы получше разглядеть мину, он нацепил на нос металлические армейские очки. Такие очки выдавались и в вермахте.

— Я сам старый минер.

— Вот как? И в какой же армии вас обучали минному делу?

— В Красной Армии.

Капитан снял очки, положил на столик противопехотку.

— Ну ладно! — сказал он задумчиво. — К нам еще никто с той стороны не перебегал. Передадим тебя майору, который у нас разведкой командует в штабе полка. Наши глаза и уши, правда, немецкого происхождения. Предки из Германии. Но по-немецки он ни бельмеса, поэтому всегда приказывает нашему взводу разведки захватить не просто краута-языка, а краута со знанием английского языка. — Засмеялся капитан и позвонил в штаб, но майора не было на месте.

Взгляд капитана упал на коробку мини-шахмат, стоящую на краю стола.

— Постойте! Вы говорите, что вы русский?

— Да, сэр.

— Значит, играете в шахматы?

— Нет. Как сказал Байрон, жизнь слишком коротка для шахмат.

— Байрон так сказал? Скажите пожалуйста! Но какой вы русский, если не играете в шахматы? А про Алехина вы слышали?

— Конечно. Чемпион мира по шахматам. Русский эмигрант. Наша гордость.

— Гм. А вы — коммунист?

— Я член Лиги молодых коммунистов. Так звучит комсомол по-английски.

— Гм. А в шахматы, значит, не играете. Странно.

Капитан протянул перебежчику початую пачку сигарет «Лаки страйк». Кремлев с удовольствием закурил — сигареты были несравненно лучше, ароматнее и крепче немецких.

— Интересно, что немцы знают о нас.

— Очень много. Например, у Монти имеется собака дворняжка по прозванию Гитлер, а своего белого терьера он назвал Роммелем. Собаку Паттона — бультерьера зовут Вилли.

— Ну, а про Монти и Паттона крауты что говорят?

— Монти — окопник первой мировой. Привержен к позиционной войне. Осторожный, обстоятельный, медлительный. Собак войны, британских дворняжек, английских терьеров, он держит в намордниках на коротком поводке. Паттон — лихой кавалерист первой мировой, пересевший с жеребца на танк. Своих собак войны, злющих американских бультерьеров, он непрестанно науськивает на краутов и учит их хватать не за пятки, как Монти, а за горло, за аорту. Действует Паттон без оглядки, по-кавалерийски, нахрапом и наскоком. Монти пытается воевать малой кровью, Паттон же — не жалея солдат. Монти и Паттон по-собачьи грызутся друг с другом за славу и чины, сцепились еще в Сицилии, да так, что шерсть летит во все стороны. Монти постоянно втыкает палки в гусеницы танкам Паттона, и это краутам очень нравится.

Американцы переглянулись, пряча улыбки, с видом глубокого удовлетворения.

— Крауты считают, — продолжал Вернон, — что они легко устроили бы союзникам второй Дюнкерк, если бы ими командовал только Монти. С Паттоном им справиться труднее, но и его они одолеют.

Американцы нахмурились.

— Ну а что крауты говорят про нашего Айка?

— Один немецкий генерал, большой острослов, сказал, что фельдмаршал Монтгомери — лучший полководец вермахта, а генерал Эйзенхауэр — лучший генерал Черчилля, потому что он идет на поводу у Монти.

— А что говорят эти мерзавцы о нашей Первой армии и о нашей дивизии?

— Что в Арденнском лесу вы, раззявы и ротозеи, спите очарованным сном. Что ваша разведка навеяла вашему командующему генералу Кортнею Ходжесу золотой сон. Что Ходжес был исключен за неуспеваемость с первого курса военной академии в Вест-Пойнте.

— Сукины дети! — выругался капитан. — Наш Ходжес лучше Паттона! Ничего! Мы собьем с этих немецких овчарок остатки армейской спеси!

Перебежчик тяжко вздохнул, с сомнением покачал головой.

— Вижу я, — сказал Вернон, — как беспечно вы тут устроились. Никаких окопов, укрепленных огневых точек…

— «Копай или подыхай»! — презрительно фыркнул капитан. — Так было в первую мировую. И вообще мы, американские джи-ай, считаем, что рыть окопы ниже нашего достоинства.

— И никакой сторожевой службы!

— Ребята смотрят кино или слушают бейсбол по радио, — ухмыльнулся капитан. — Им не до краутов.

Лейтенант был явно встревожен. Он весь подался к перебежчику.

— А где у вас доказательства, что Гитлер готовит нам неприятный сюрприз?

— Судите сами, — отвечал перебежчик, — один их разведчик, полковник у Власова, сказал мне, что нет на свете больших растяп, чем американцы. Вас опьянили легкие победы над седьмой армией вермахта во Франции и Бельгии. Вы забыли, что у вас всего тридцать пять дивизий вместе с британскими на Европейском континенте, благо основные силы немцев прикованы к Восточному фронту. Но все же у Гитлера намного больше дивизий в Европе. Он вам еще покажет кузькину мать. Это непереводимое русское выражение. По-французски: «маман де Кузьма». Смысл: покажет что к чему. Начальник разведки Эйзенхауэра генерал-майор Кеннет Стронг еще одиннадцатого августа заявил, что война кончится в ближайшие три месяца, то есть до одиннадцатого ноября, а война все продолжается, и не лучшим для вас образом. Правда, как сказал этот полковник, войну за вас уже выиграл американский военторг. Как вам известно, интенданты военторга письменно объявили вам два месяца назад, что все рождественские подарки, присланные сюда из Штатов, будут возвращены отправителям, поскольку вы сами к этому времени вернетесь победителями в Америку! Так это или нет?