— Но этот русский перебежчик рассказывает все в таких подробностях. Уверяет, например, что немцы разработали метод переброски танков по стальному настилу над «зубами дракона» на линии Зигфрида!.. Разрешите доставить его вам. Должны же вы его выслушать хотя бы!

— Хорошо, можете доставить к нам его сразу после завтрака… А о Гленне Миллере вы слышали? Вот потеря!.. Даже подумать страшно… Король джаза! Одна «Серенада» что стоит!..

— Но этот человек пришел с той стороны, рисковал жизнью…

— Кстати, мы вообще не очень-то верим людям с той стороны. Слишком часто за ними стоит нацистская контрразведка. Мало бельгийцы и особенно голландцы нам голову морочили!..

Разговор по телефону шел «клэром» — открытым текстом, и Худ не подозревал, что каждое слово было аккуратно записано немцами на магнитофонную ленту…

Эрик Худ отвел перебежчика в один из домиков деревни, где располагалось караульное помещение, и приказал накормить его рационом «Си».

Голодный перебежчик открыл короб из крепкого коричневого картона и обнаружил в нем консервную банку с колбасным фаршем, кекс с черносливом, лимонадный порошок, кофе с сахаром…

— Елки-моталки! — восхитился он, вскрывая банку консервным ножом, оказавшимся в коробке. У этих джи-ай не война, а обжираловка! Нет, ни в вермахте, ни у Власова так не кормили! А уж что говорить о голодных днях партизанской блокады!

— Во время высадки, — рассказывал один джи-ай приятелям, вот этот осколок — я храню его как амулет — прошил мне левое плечо. Дружки, приходившие ко мне в полевой госпиталь, с завистью говорили, что такая рана стоит миллиона долларов: и в Штаты отправят, и калекой не останусь. А я, дурак, героя из себя корчил, наотрез отказался возвращаться домой, в Париже хотел на баб посмотреть. Ну, доктора залатали меня, и вот я с вами, бедолагами, тут и мыкаюсь. И черт знает, чем все кончится в этой проклятой Германии! Гулял бы сейчас себе по Бродвею…

В живописных горах Эйфель высоко над Рейном торчали на фоне затянутого снеговыми тучами декабрьского неба хитроумные антенны дивизиона особого назначения — станции радиоперехвата СД — контрразведки СС, которая круглосуточно вела разведку в эфире, сосредоточившись на 1-й американской армии в Арденнах. Радист, записавший разговор Худа, передал пленку с записью переводчику, а тот перевел, отпечатал разговор и послал его по инстанции. Ввиду особой важности материала о нем доложили командиру дивизии, и тот приказал направить шифрорадиограмму-молнию в СС — бригаденфюреру Вальтеру Шелленбергу, шефу отдела иностранной разведки.

Почти во всех инстанциях вплоть до Шелленберга немецкие контрразведчики задавали один и тот же вопрос: «Называли ли американцы в этом разговоре фамилию предателя-власовца?» Но ответ был один и тот же: «Нет, не называли. Обер-лейтенант Худ называл его Верноном».

СС-бригадефюрер Вальтер Шелленберг — в тридцать три года он был самым молодым генералом СС — приказал немедленно приступить к розыску власовского поручика, назвавшего себя советским разведчиком, во всем районе Арденн и Эйфеля. Затем он перешел к более серьезным делам: стал читать очередную сводку радиоперехвата.

Адмиралу Канарису еще с сентября 1941 года удалось начать перехват трансатлантических радиотелефонных переговоров Черчилля и Рузвельта. Перехват этих интересных для абвера бесед вела мощная радиостанция в голландском городе Эйндговен с техническим филиалом на побережье близ Гааги. Именно эта операция по радиоперехвату (кодовое название «Нептун»), которую поспешил отобрать у абвера Шелленберг, впервые раскрыла секретные планы капитуляции Италии перед союзниками и отчасти планы вторжения во Францию. Шелленберг вовремя принял меры, чтобы передать всю операцию гамбургской радиостанции, в связи с появлением союзников в Голландии.

Однако союзники сменили в феврале 1944 года свой шифр, зная, что к ним внедрилось слишком много «кротов» — агентов германских разведслужб, а потом они разбомбили и подстанцию под Гаагой. И теперь немецким разведчикам никак не удавалось подслушивать переговоры Черчилля и Рузвельта.

Зато дислокацию англо-американо-канадских войск легко можно было установить по их безудержной болтовне «клэром» в эфире, особенно по разговорам связистов ВВС в сухопутных войсках.

Подобные операции немцы проводили, разумеется, и против Советского Союза. Но с осени Шелленбергу пришлось начать эвакуацию станций подслушивания из Восточной Пруссии в Гамбург. Качество перехвата заметно ухудшилось. Это было особенно досадно, поскольку в глазах Шелленберга в советско-американобританском треугольнике Советский Союз был, несомненно, основанием. Судя по всем данным радиоперехвата, Красная Армия готовилась к новому грандиозному наступлению на многих фронтах. Но вот беда — фюрер и слышать не хотел ни о каком русском наступлении, потому что оно никак не устраивало его, не входило в его расчеты. И с этим Шелленберг ничего не мог поделать.

Перед сном Эрик Худ вышел на крыльцо. За облаками не видно было звезд. Кругом было тихо. Лишь с немецкой стороны доносился далекий гул авиационных моторов. И отчего крауты не экономят дефицитный бензин?

Он не знал, что таким образом самолеты заглушали своими моторами продвижение танков, выдвигавшихся на исходные позиции. Почти четверть миллиона солдат и офицеров ждали приказа к наступлению за линией Зигфрида, тысяча танков, девятьсот самолетов, более двух тысяч тяжелых орудий.

В полночь полки и дивизии трех армий вермахта и СС построились по команде под черным небом. В темноте офицеры читали приказ генерал-фельдмаршала Герда фон Рундштедта:

«Солдаты Западного фронта! Пробил ваш великий час! Огромные атакующие армии выступают против англо-американцев. Мне не нужно что-либо добавлять. Вы сами чувствуете, что происходит. Все поставлено на кон! На вас лежит святая обязанность сделать все ради достижения сверхчеловеческих целей вашего фатерланда и вашего фюрера!»

В этот день солнце в Арденнах должно было взойти в 8 часов 29 минут, но оно не взошло. По крайней мере, его не было видно весь день.

Ровно в 5.30, за три часа до рассвета, на деревню Шлаузенбах обрушился шквал огня. Через лес летели огненные параболы реактивных снарядов из минометов «небельверфер». С трескучим грохотом, разрывая барабанные перепонки, рвались 14-дюймовые снаряды.

— Иисусе Христе! — сказал, одеваясь трясущимися руками, капитан Менке. — Он был прав, этот перебежчик. Лопухи мы! — Он бросился к телефону. — Алло! Алло! Надо срочно просить командира дивизии генерала Джонсона о помощи! Проклятье! Связи нет… Где рация?..

Но радисты тут же убедились, что немцы глушат все американские волны маршевой музыкой. Немцы наступали и в эфире!

Ракеты и фосфорные снаряды 150-миллиметровых пушек подожгли деревню Шлаузенбах от края до края.

В предрассветной мгле дым перемешался с туманом. В горле першило от едкого запаха сгоревшего кордита. Превозмогая тошнотворное чувство страха, Эрик бежал за командиром на КП. Кругом в панике носились батарейцы. Почти все они были в теплых подшлемниках — каски давно побросали, ведь все ждали скорой победы. Только Эрик был в каске с двумя белыми полосками первого лейтенанта.

— Капитан! — крикнул Эрик. — Я побегу к четвертому орудию!

Капитан повернул к нему потное, растерянное лицо, дико скосил безумные глаза, судорожно махнул рукой.

— Держись, Принстон! Это тебе не в регби с Йэлом играть!..

Больше они друг друга не видели.

— Заряжай! Приготовиться! — скомандовал Эрик расчету.

Судя по оглушительной канонаде, немцы и впрямь затевали что-то серьезное. Казалось, канонада длилась несколько часов. На самом же деле она внезапно смолкла в 6.30, и прямо перед деревней вспыхнули десятки прожекторов. Туман засветился. В неверном неземном свете лица солдат были страшными. Кошмар только начинался.

Эрик оглянулся на гаубицу, отливавшую тусклым блеском. Кургузая, горбатенькая, она показалась ему беспомощной. Наводчик, заряжающий, подносчики — все были растерянными.