Опасаться за Ирку особенно не приходилось. Вряд ли ему грозила женитьба на обманщице-тузексовке. Но береженого и Бог бережет…

Когда дело подошло к полуночи, все мы уже были порядком под газом. По комнатам разошлись в начале второго. Ярмила уснула под креслом на ковре. Ирка принес из соседней комнаты клетчатое одеяло и, заботливо прикрыв Ярмилу, пропел:

— Отдыхай с миром!..

— Аминь! — откликнулась Pea.

Мирка, на вид самая трезвая из нас, сунула Ярмиле под голову подушку, а Ирка кратко, но исчерпывающе, подвел итоги вечера.

— Вот это покуролесили! Разве умные, культурные люди так себя ведут?…

— Еще древние греки и римляне напивались до смерти, — отозвался Войта. — И древние славяне тоже.

— Пили всегда и везде. Людям свойственно травить себя, такова уж натура человеческая, — философски заключил Ирка.

— И любовь существует извечно, — вмешалась Андреа. Получилось это у нее невпопад, видимо, ей просто надоело молчать.

Саша откровенно повисла на Ирке.

— Пошли спать, ну, пожалуйста, — взмолилась она. — Меня уже ноги не держат.

— Ясненько. — Ирка ткнул пальцем на балкон. — Там наверху две комнаты. Спальня и еще одна спальня. Только для супружеских пар! Пан и пани из Дубенца, прошу вас! Направо от лестницы. А пан доктор Кабеш со своей тициановой красавицей — тоже направо, но поближе. У меня будет гнездышко с левой стороны, а для остальных все приготовлено на первом этаже…

— Доброй вам ночи, спите без задних ног! — произнес Войта и стал подниматься по лестнице. Валерия направилась следом за ним, но на третьей ступеньке остановилась, вернулась назад и всех по очереди поцеловала. Последнего — Ирку, который ее по-приятельски похлопал по спине и пожелал:

— Пускай тебе снятся розовые сны, дорогая.

— Так и будет, — ответила Валерия. — У меня ночная рубашка розовая.

Войта приостановился, ухватился одной рукой за перила, а другую воздел к потолку и провозгласил:

— Жена, не кокетничай! Я все слышу!

Я обнял Мирку за плечи.

— Мы тоже отчаливаем. Всего доброго!

— Доброй ночи! — ответил Ирка, и все остальные его поддержали.

Перед тем, как лечь в широкую супружескую постель, я прошел в ванную, напустил в раковину студеной воды и несколько раз подряд окунул туда лицо. Хмель не совсем выветрился, но чувствовал я себя более или менее сносно. Надраив лицо полотенцем, я выполоскал рот и направился в спальню. Гася в ванной свет, посмотрел на часы — двадцать пять минут второго. На лестнице света уже не было, только в темноте виднелась чья-то сигарета. На перилах, опустив одну ногу вниз, а другую, согнутую в колене, поставив на поручень, сидел и покуривал Ирка.

— Ты что тут делаешь? — спросил я его.

— Как ни странно, размышляю, — улыбнулся он.

— И о чем же?

— Да так, обо всем понемногу.

— Ты как, в порядке?

— Спасибо, никаких проблем.

— Так слезь с перил, балда! Чуть качнешься — и рухнешь вниз, как перезревшая груша. Не забывай, выпили мы все крепко.

Ирка громко рассмеялся.

— А я как раз и стараюсь протрезветь. Удивительная вещь, дружище. Помню, в Таборе после четырех бутылок «бикавера» я прошелся по перилам моста через Лужницу и, когда добрался до берега, мог выпить еще столько же. К тому же и на переговорах с нашими заграничными партнерами без выпивки не обходится. Порой многое зависит от того, у кого голова крепче или кто быстрее протрезвеет.

Внизу в холле хлопнула дверь. Ирка спрыгнул с перил.

— Ну, ладно, пошли спать, — сказал он громче, чем требовалось. — Спокойной ночи, Гонза! — Хлопнул меня по плечу и открыл дверь своей комнаты. Зажег свет и остановился на пороге.

— Приятно провести время! — подмигнул я ему и с некоторым злорадством подумал, что если красавица Александра не поторопится, то Валерия может ее обскакать. Тем более что Ярмила спит как убитая.

Мирка меня ждала. Стояла у открытого окна и смотрела в сад. Босая, в одной ночной рубашке, которая скрывала прелести женского тела настолько, чтобы посильнее разжечь мужское воображение.

Я разделся и рухнул в постель. От резкого движения у меня закружилась голова, а тяжесть в желудке так усилилась, что я невольно посочувствовал сказочному волку, которому вместо Красной Шапочки и ее бабушки зашили в брюхо камни. Мирка погасила свет и устроилась рядом со мной.

Я услышал в коридоре тихие шаги. Кто-то прошел от лестницы к Иркиной комнате. Но я уже ни на что не реагировал. Уснул мгновенно и крепко.

Проснулся я от головной боли и чего-то еще: какого-то шума, шагов, кошмаров, словом, черт знает чего. На дворе светало. Я протер глаза и взглянул на запястье: было только полчетвертого. Мирка лежала навзничь, слегка приоткрыв рот, и дышала ровно и глубоко. Я встал и подошел к окну. Влажный летний ветерок легонько колыхал штору. Я набросил на плечи рубашку и отправился в конец коридора к ванной. Возвращаясь оттуда, услышал какой-то шум, остановился у перил, и передо мною внизу, в полумраке холла, открылась довольно смешная картина. Ярмила проснулась на своей импровизированной постели и, поднявшись на колени, пыталась выпутаться из одеяла. Наконец это ей удалось, она встала, залезла пальцами в свои расхристанные волосы, потянулась и сладко зевнула. Потом протерла глаза и стала оправлять смявшееся платье.

Я облокотился на перила и негромко окликнул ее:

— Доброе утро, Яринка!

Она поискала меня глазами, потом сказала:

— Привет! — И снова зевнула. — Куда вы все подевались?

— Все в постелях, где же еще? Ты у нас одна предпочитаешь спать на ковре.

Тем временем Ярина пересекла холл, направляясь к английскому камину. Я поглядел туда — и у меня подломились колени. В этот миг раздался испуганный вскрик Ярмилы, она попятилась, закрыла ладонями рот и — рухнула, как подкошенная. Я не обратил на это внимания, просто перепрыгнул через нее, спеша дальше к неподвижной фигуре у каменного основания камина.

Это был Ирка: в расстегнутой рубашке и серых брюках, он лежал на спине, неловко изогнувшись, ноги слегка поджаты, левая рука закинута назад, правая, с растопыренными пальцами, напряжена и выпрямлена — видимо, он пытался в последнюю минуту ослабить удар. Глаза открыты, а на лице сохранилось выражение боли да, пожалуй, страха, если, впрочем, он успел испугаться. Рядом с его правой ступней лежал потухший окурок. Трудно было упасть неудачнее. Голова попала прямо на острую грань каменного основания камина, на виске виднелась страшная рана, а затылок лежал в луже засыхающей крови, которая растеклась по полу и рыжевато-коричневыми пятнами выпачкала расстегнутый воротник белой рубашки.

Я наклонился к нему и укоризненно произнес:

— Говорил же тебе, голова садовая: не садись на перила… Потом встал во весь рост, вытер глаза, набрал полную грудь воздуха и заорал:

— Вставайте! Слышите? Беда!..

Еще мгновение в доме стояла тишина, на мой крик отозвались эхом только стены холла, потом откуда-то из нижней комнаты раздался сонный голос Рудлы:

— Чего надрываешься, балда? Пить надо меньше…

— Скорее сюда! Все! — отчаянно кричал я. На балконе появился Войта. Он, как и я, был в плавках и незастегнутой рубашке.

— Спускайся вниз, — позвал я его. — Ирка умер.

— Ты что, сдурел? — заикаясь, отозвался Войта и бросился вниз. Сразу же следом за ним выскочил в холл Рудла, остановился позади меня, несколько раз громко проглотил слюну и наконец выговорил:

— Как… как это случилось? Я пожал плечами:

— Откуда я знаю?

— Ах ты, господи! — всхлипнул Войта и схватился за голову. — Я же его остерегал…

— Остерегал?!

— Ночью, когда шел из ванной… А он как раз сидел на перилах…

— Выкладывай, — прервал я его. — Что ты ему сказал?

— Чтобы он не валял дурака. Вдруг закружится голова, и он свалится оттуда.

— А он тебе ответил, мол, не волнуйся, однажды в Таборе, после четырех бутылок «бикавера», я перешел по перилам мост через Лужницу.