Ивашку дёрнули за рукав, он обернулся:

— Что ещё?

Пришелец остекленевшими глазами уставился на теремок, и Ивашка проследив его взгляд, снисходительно объяснил:

— Не обращай внимания, традиция, однако. Бояны ведь издавна распевают: «Живёт моя зазноба в высоком терему…» А у нас чай не Европа какая-то, традиции чтим.

— А как она и петь успевает, и командовать сразу? Да ещё и голос меняет.

— Тю, диковинку нашёл. Да этих причиталок в каждой избе по три-четыре валика хранится. С тех пор как Эдька Сонов сын из Тмутараканского княжества свой агрегат привёз, «песнехран» называется, так только ленивый им не пользуется. Он всё пытался его как-то по иноземному назвать, «фонограф» что ли, только не прижилось. Ладно не дергайся, вона дядько идёт.

Подошедший дядько кивнул племяшу, и мельком глянув на прогрессора, коротко спросил:

— Ну?

— Дядько, вот к князю привёл. Чудной человек, из огненного круга вывалился. Учить всех собрался. Дозволь пройти.

— Не спеши. Кручина у князя. Привезли ему какие-то свитки из-за моря, ноты называются, что-то там ещё про дипломы говорилось. Так он видно музыкой занялся, кручинится над энтими нотами, мне сказал, чтобы я дружинника послал за Спесем.

— Ой-ой-ой. — запричитал ученик волхва. — Дядько, нескоро мы их увидим. Ты же им третьего добавил.

— Мда-а-а… — задумчиво почесал в затылке десятник, — Значитца треугольник получился, конструкция стойкая. А ежели ещё одного послать?

— Никак нельзя! Это же получится, что ты им ещё одну вершину добавишь. Только уже в пространстве. — Присев на корточки Ивашка быстро сконструировал макет из подобранных палочек и четырёх редек, отобранных из корзины пробегающего мимо кухонного мальчонки.

Грузно опустившись рядом, дядько некоторое время смотрел на получившеюся фигуру, потом задумчиво добавил ещё одну редьку в основание, и недовольно пробасил:

— Тут моего десятка пожалуй не хватит. Опять квадратура круга получится, все же упьются и в основание полягут.

Странный звук прервал конструктивную беседу, и собеседники подняли головы. Прибывший стоял с вытаращенными глазами, и беззвучно открывал и закрывал рот. Наконец-то ему удалось выдавить несколько слов:

— А геометрию Лобачевского не пробовали применить?

— Не знаю никакого Лобачевского, — насупился десятник, — А ежели ты о Лобастом татарине, так он ещё прошлой весной сам убедился, что параллельные прямые не только пересекаются, но и скрещиваются.

— Это ты про Марфушу, что ли? — расхохотался Ивашка, — Как она любила говорить: «Отстань, ты мне глубоко параллелен»? Сколько у них малых-то?

— Уже трое, да и опять она на сносях. Так что Лобастому не до геометрии, только успевай зарабатывать. Хороший сапожник из него получился. Ладненько, пошли к князю, небось он уже наигрался в музыку с дипломом.

В горницу к князю ввалились втроем. Хозяин сидел за дубовым столом, и вертел в руках какую-то раскрашенную верёвку с узелками. Завидев десятника, он встрепенулся:

— Ну что? Скоро ли Спесь придёт?

— Нет, княже, — смущенно потупился дядько, — С волхвом они, это… празднуют что-то. Может быть завтра с утречка попробую…

— А-а-а. Понятно, ну ладно, иди служивый. Да скажи там, чтобы валик сменили. С утра слушаю, уже наизусть выучил, скоро сам причитать буду. Так, а вы с чем на мою голову? Что за вести принесли? Впрочем, можете не говорить, ничего хорошего…

Ивашка не удержался, и всё-таки спросил князя о верёвке. Тот хмуро посмотрел, и отбросил её в сторону, как удавку.

— Тьфу на них. Вот с караваном передали, то ли бриты, то ли какие небриты. Скотты натуральные, побери их Велес. Говорят из-за моря прислали, вот и гадай теперь. То ли самому на ней повеситься, то ли Спеся повесить? Говорил же я ему, не лезь в устья, иди наверх по реке. И штукенцию энту от желтолицых подарил, чтобы планы составлял. Компаса называется, а всё равно читаешь его лоции и диву даешься. «На три лаптя правее светила, плыли долго, брага кончалась… Пристали к берегу, кого-то били, потом пили, хмельное дрянное, опять побили, поплыли дальше».

— Так княже, ходил он наверх, — с вежеством поправил владыку Ивашка, — Он же волхву рассказывал…

— Да помню я! — С досадой отмахнулся князь, — А ты хоть помнишь, что он рассказывал потом?

— Да, — неохотно согласился ученик волхва, — Опять пили, били, снова пили. Но судя по его синякам, и заплывшему глазу, народ там крепкий живёт.

— А толку-то. — продолжал жаловаться властитель, — После его путешествий мне вон списки шлют. И все ругательные. Куда бы его отослать лет этак на десять? Вот, ты — обратился он к попаданцу, — Человек новый, может посоветуешь что?

— А вы его в Антарктиду отошлите, пусть там флаг княжеский поставит. На будущее пригодится.

— Эт что такое? — удивились оба аборигена.

— Ну континент такой, земля. Она ещё льдом вся покрыта. — заспешил с объяснениями пришелец. — Там ещё зверюшки живут забавные. Пингвины называются, все черные, а пузо белое, плавают здорово.

Князь и Ивашка грустно переглянулись, и сожалеюче вздохнули:

— Лет пять назад, али более привозил Спесь такую зверюшку. Шибко ругался, обещал что туда больше ни ногой, ни веслом. Жалко зверя, летом от жары помер. Ну ладно, разберемся. У тебя-то что за забота мил-человек?

На глазах у Ивашки, выпаданец разом принял горделивую позу и стал вещать. К середине речи и князь, и ученик начали скучать. А к концу патетического выступления о славных победах, под руководством бога Прогресса, и верного архангела его, в светлом круге появившегося, откровенно зевали.

— Что-нибудь нового услышал? — спросил князь у Ивашки, когда «великий архангел» наконец-то смолк.

— Ничего реального. — Прикрыл ладонью зевок юноша, — Все отхожие ямы давно забетонированы, и зачем крепость из него строить? Дерево, не в пример лучше будет. Оно же живое. Дамасскую сталь коваль скует, если надо будет. Только возни с ней много. А по остальному… Рыбы в реках и озерах столько, что весной и Спесь на берегу сидит, по реке проплыть невозможно. Решай сам, княже. Только вот, как хромой Петс помер, ямы-то чистить некому…

Спесь сидел на палубе и грустно чесал давно нестриженую голову. Ладья, созданная по особому проекту, ходко бежала по течению. Почти вся команда отсыпалась после тёплых, и временами горячих, проводов. Очередная «експедиция» началась успешно… То есть, никто ничего не помнил. Над раздольем реки зазвучала песня, и Федоров сын с надеждой поднял глаза. Но увы, оказывается это храпел привязанный, по традиции, к мачте скальд. Сонов Эдька всё пытался свой «песнехран» всучить, но на кой лях он нужен в море? Ни выпить, ни подраться с ним. То ли дело Эйрик, прибившийся к ватаге в одном из походов. Как запоет, особенно с похмелья, так даже раки из воды выскакивают на берег и драпают куда подальше. Интересно, а кто на руле? С трудом повернув голову, отчего в ней закружилась карусель, Спесь воззрился на корму. На руле был Гриць. Самый могучий и стойкий ватажник. Только сейчас он просто лежал на правиле, распугивая волны могучим храпом. Паническая мысля попыталась достучаться до сознания, но потом обиженно сплюнула, и навсегда исчезла из головы.

Неожиданно ладья остановилась, да так резко, что даже храп Гриця на секунду прервался. Спесь, Федоров сын с трудом поднялся и добрался до борта. Оказывается ладья на полном скаку уперлась в здоровенную белугу, вольготно развалившуюся на стрежне.

— Вот я тебя! — грозно крикнул (по крайней мере, попытался) Спесь, делая вид что тянется за острогой. — Тебе шо положено? По дну ползать, питаться, так сказать. А людишкам не мешать, и судовождению помех не творить! В уху пойдешь?

Белуга широко зевнула, потом лениво встала на хвост, и покрутила плавником у виска. После чего неслышно, но тем и обиднее, рассказала Спесю, что она думает о судовождении, лично о нём самом, и в общем о его ватажниках. Не дожидаясь ответной реакции, и сверкнув на солнце влажными боками, грациозно перевернулась и ушла на положенную ей глубину, послав на прощанье хвостом добрую бочку прохладной воды. Омовение бодряще подействовало на команду, некоторые даже открыли один глаз.