16

В нашем районе летает вертолет. Кто-то взял напрокат? Делает облет мэр? Преступники сбежали? Странно, район все-таки далеко от центра, приземляться негде. Почему-то меня этот вопрос беспокоит...

Через два месяца я развелась. Официально.

Браки распадаются довольно часто. Каждая из нас мечтает, что почему-то именно ее обойдет стороной невезучесть, и тем больнее бывает осознание того факта, что она пополнила собой предлинный список разведенных женщин. Женщин разного возраста, национальностей и профессий, которых объединяет только одно – развод.

Одна моя старая подружка по универу, добившись, наконец, долгожданного повышения, с головой ушла в работу, чтобы удержаться на новом месте, пройти испытательный срок, доказать, что она достойна. Почти на полгода она забросила все. Дом, мужа, друзей – работы было выше крыши. Можно ее понять? Конечно. И она требовала этого понимания от других – от  своих родителей, которые почти забыли звук ее голоса и видели ее улыбку только на старых фотографиях. От друзей, которые должны были довольствоваться только брошенным полушепотом в трубку: «Слушай, я в данный момент безумно занята, давай созвонимся попозже, o’кей?» от любимого мужа, который несколько месяцев прожил практически самостоятельно, питаясь полуфабрикатами, а в постели довольствуясь крайне редкими и равнодушно-короткими ласками. И вот, примерно через полгода такой жизни, моя знакомая услышала о случайной измене своего мужа. Можно его как-то понять? Без сомнения. Но моя знакомая, с видом оскорбленной невинности твердя: «Это в то время, пока я пашу как папа Карло, он там трахается с какой-то бл…ю!», вышвырнула на лестничную площадку его вещи и захлопнула перед ним дверь, даже не слушая оправданий и не глядя в его плачущие глаза, уверяющие, что он ее безумно любит.

Сейчас, спустя почти два года, она страшно жалеет о своей несдержанности. Ее муж не посмел настаивать, а она не захотела перебороть свое ущемленное, по ее же собственной воле, самолюбие. Нынче у нее неплохой заработок, не последняя должность в стабильной компании и… глубокое одиночество.

Женька оставил мне квартиру, компьютер и переехал к матери. Себе купил новый комп. Забыл множество всяких своих мелочей, периодически приходит за той или иной вещью. Мне это так надоело, что я стала складывать все попавшиеся под руку принадлежащие ему предметы в коробку из-под нового компьютера. Когда эта коробка наполняется, я ему посылаю эсэмэску. Чтобы забрал. Он приезжает, забирает полную коробку, оставляя мне другую – пустую. Разговариваем теперь, словно чужие, будто бы и не прожили вместе все эти годы.

Позвонил мой бойфренд. Хотя какой он бойфренд, скорее уж стареющий плейбой. Недавно он выписался из больницы, куда попал не без моей помощи. Я думала, отделается синяками, а он со множественными повреждениями угодил в травматологию дней на двадцать. Пришлось немного с ним поработать, и все зажило как на собаке. Без последствий. Сегодня на него почему-то напало слащаво-лирическое настроение:

– Привет!

– Здравствуй, – отвечаю я без прежнего энтузиазма.

– Как дела?

– Нормально. А твое колено? А ребра?

– Не болят. Я хотел сказать, что скучал по тебе.

– Не стоило, – кратко отвечаю я.

– Ты стала другой.

– Я стала собой, – он мне уже наскучил.

– Ты такая темная и призрачная.

– Я определенная и уверенная.

– Твоя резкость – от нежелания со мной разговаривать, или ты надела очередную маску, через которую исследуешь мои мысли?

– Я настолько искусная актриса, что маски мне не нужны, я слишком неуловима для тебя.

– Когда ты успела превратиться в искусную актрису? Когда ты так изменилась? Ты была изысканной, как восточные пряности. А сейчас твой вкус медовых цветов сменился горечью осенних трав.

– Это – чтобы не быть приторной.

– Ты никогда не была приторной.

– Я была приторной и пряной, как избыток специй. Зато ты не изменился.

– Извини. Я начинаю злиться, когда ты становишься настолько далекой, что расстояние от меня до тебя измеряется уже не километрами, а парсеками, – говорит он.

– Знаешь, чего я хочу больше всего? Чтобы ты начертил на небе полоску, параллельную созвездию Большой Медведицы и сказал бы, что за той чертой я буду для тебя недоступной.

– И что тогда?

– Я тотчас же ее пересеку, – говорю я.

– Ты вредная!

– Нет. Равнодушная.

– Знаешь, на кого ты сейчас похожа?

– Предполагаю, что на привидение с темными провалами глазниц и бледным худым лицом, а может, на лимон, глядя на который, ты начинаешь морщиться, и во рту появляется избыток слюны, а соответственно, острое желание сплюнуть.

– Нет, ты похожа на куклу. Но, заплетя себе ленточки в волосы, ты не станешь умнее. Вышивая крестиком плюшевых мишек на заднем кармане джинсов, ты не станешь по-детски чистой.

– А знаешь, кого я вижу, глядя на тебя? – спрашиваю я.

– Кого? – он попался в мою ловушку.

– Подобие мужчины…

– Многогранность твоей речи и богатый запас слов меня всегда прельщали в тебе, – пафосно отвечает он.

– Не лги. Ты раб моего тела. И не более того.

– Мне нравится твоя родинка на пояснице.

– А мне нет. Скоро ее удалю. За нее в пятнадцатом веке меня бы живьем сожгли на костре.

– Ты выбрала для себя стезю ведьмы? Ну что ж, если тебе проще с этим жить…

– Да. Мне так проще.

– Не будь со мной такой эгоистичной, – говорит он.

– Ты путаешь эгоизм с эгоцентризмом, – говорю я.

– Можно я приду к тебе?

– Нет.

– Почему?

– Не хочу.

– Но я не могу без тебя. Почему тогда мы так редко бываем вместе? Почему ты всегда где-то далеко?

– Далеко? Да мы живем в одном городе, если помнишь.

– Почему же ты сейчас не со мной? И не хочешь быть со мной?

– Ну, не могу я сейчас быть рядом. Просто не могу.

– Знаешь, по-моему, любви нет, есть только одиночество. А если она и есть, эта любовь, то это не что иное, как яд, который медленно отравляет жизнь.

– Слушай, кончай занудствовать. Мне сейчас надо идти, я тебе потом звякну.

– Когда?

– Не знаю, потом. Быть может. Может быть.

– Не понял, хотя сказано красиво. Это все?

– Все. Пока, – и вешаю трубку.

Я умею, когда хочу, говорить бессодержательно, литературно и красиво. Я пока еще немного поиграю с ним и подыграю ему, а потом брошу навсегда. Уже решила. Надоел. Вроде не на что сейчас жаловаться, а все равно печально. А вот вчера у меня было такое состояние, что хотелось лечь поперек Ленинского, растянуться на солнышке и ждать, что будет. Нет, у меня не было депрессии и желания покончить с собой. Просто – было все равно. Лечь и смотреть. Что будет. Элементарно наплевать...

Вроде бы светило солнце, но все было каким-то серым... Обыденным. Эх, чего ж мне не хватает?..

17

Уволилась из транспортной прокуратуры.

А было так. С утра ничего не клеилось. Бывают такие дни. На юбку пролила йогурт. На самое видное место. Замыла в туалете. Видок еще тот, все могут подумать, что описалась! Повязала фартук, который я использую для мытья посуды после редких рабочих вечеринок. А тут – прибыло наше начальство. Шеф устроил мне возмутительный разнос. Кричал на меня! При всех! Велел зайти к нему в кабинет и там опять на меня орал, приказал передать дело о наезде. Это сейчас единственное дело, оставшееся у меня в производстве. Почти все закончено, и тут – на тебе, передавай! Закатила шефу безобразный скандал, обозвала его старым козлом и серой посредственностью. Думала, сейчас инсульт хватит мужика! Пока он хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу, я ему подсунула заявление об уходе. Он, наверное, думал, что я от него стану характеристику просить. Как же, разбежался! Тут же отдала подписанное заявление в отдел кадров, а копию сняла для себя. Доработаю сколько надо, и привет родителям!