Дальше.

Все дальше и дальше.

Без отдыха и без цели.

Просто переставлять ноги одну за другой — сколько времени он уже делает это, сказать нельзя.

Одно он знал совершенно точно: времена, когда он, будучи князем благородного происхождения, наслаждался богатством и почетом, безвозвратно канули в прошлое.

Чтобы удостовериться в этом, было достаточно одного только взгляда на его казавшуюся хрупкой фигуру: его некогда дорогая одежда висела клочьями, сапоги из тонкой кожи потерлись и износились, его благородно-бледная кожа была исцарапана и покрыта ранами. И когда Лорето, князь Тиргас Дуна, вновь принимался скорбеть, думая о своем жалком положении, воспоминания возвращали его к тому моменту, когда была решена его судьба.

— Лорето, — сказал Улиан, председатель и выразитель мнения Высокого Совета эльфов с тех пор, как мудрый Айлонвир отправился к Дальним Берегам, — ты покрыл позором себя и свой народ. Ты предал не только нас, но и своих пращуров, и всех эльфов, которые когда-либо бродили по земле. Поэтому наказание будет таким: ты навечно изгоняешься из Тиргас Дуна. В огне жизни и воде бессмертия тебе отказано — Дальних Берегов не увидеть тебе никогда…

Слова звучали в сознании Лорето, словно припев песни из придорожного трактира, забравшийся к нему в уши и не сумевший найти дорогу обратно. В воспоминаниях эльф видел древние и тем не менее кажущиеся юными черты лица Улиана, произносившего слова приговора, и выражение его глаз казалось Лорето доказательством того, что председатель Совета ликовал, вынося свой вердикт. Более того — Лорето показалось, что тому доставляет огромную радость отправлять одного из величайших и прекраснейших сыновей рода эльфийского в изгнание, словно какого-нибудь преступника без роду без племени.

— Кто кого предал? — в который раз спросил Лорето и испугался хриплого звучания своего голоса, в котором не осталось ничего от былой мягкости.

На миг утомленный от долгой ходьбы эльфийский князь потерял бдительность. Одна из его ног зацепилась за корень, и Лорето упал. Он растянулся во весь рост и ударился подбородком о камень, выступавший из лесного грунта. Коснувшись лица рукой, Лорето посмотрел на кончики пальцев и обнаружил, что они в крови. Кровь напомнила ему о собственной смерти и о том, что он никогда больше не увидит Дальние Берега и не сможет провести там жизнь в вечной гармонии и радости — хотя именно этого он жаждал сильнее всего.

Настолько сильно, что готов был пожертвовать ради этого всем остальным. Даже своей любовью к Аланне, верховной жрице Шакары. Однако судьба распорядилась иначе…

— Незадолго до твоего отплытия к Дальним Берегам, — снова услышал он голос Улиана в своих воспоминаниях, — Высокий Совет эльфов дал тебе поручение — поручение, которое ты торжественно поклялся выполнить, Лорето. Ты должен был защитить запретный город Тиргас Лан от незваных гостей, ибо Аланна, священнослужительница Шакары и хранительница тайны Тиргас Лана, была похищена двумя чудовищами, и Мы, Высокий Совет, имели все основания предполагать, что она заключила с ними союз. Оказалось, однако же, что все гораздо хуже: была сплетена интрига, цели и последствия которой имели размеры поистине апокалиптические. Темный Эльф вернулся, и полчища зла вторглись в древний эльфийский город Тиргас Лан. Но вместо того, чтобы храбро сразиться с врагом и отвоевать Тиргас Лан, ты приказал своей армии отступить и трусливо бежал.

— Это неправда, — решительно возразил Лорето. — Клянусь честью, я приказал воинам сражаться с орками и другими темными силами.

— Но тогда, когда исход битвы был уже предрешен и ты собирался присвоить себе эльфийскую корону. Ты противоправно пытался завладеть ею, после того как пророчество Фаравина уже свершилось.

— Да, но его исполнил человек! — громко воскликнул Лорето, не обращая внимания на тот факт, что Улиан уже не мог его слышать и только деревья были свидетелями его защитительной речи. — Я не хотел верить, что предсказание Фаравина касается… человека, к тому же ничтожного охотника за головами, который зарабатывал себе на жизнь тем, что снимал скальпы с других существ, в то время как я, Лорето, украшение рода эльфийского, должен был остаться ни с чем! Этого не могло, этого не должно было случиться! И этого не может и не должно быть! Я король, не он! И почему только вы не хотите этого понять? Разве вы не видите, что здесь происходит? Разве вы не понимаете меня?..

Голос изгнанника сорвался, слезы гнева и отчаяния выступили на глаза, как уже много раз до этого. Но никто не слышал его мольбы; вокруг не было ничего, кроме густого леса, равнодушно поглощавшего крики Лорето. Не было ни дороги, ни тропы. Бывший князь Лорето просто шел себе и шел. Ему было безразлично, в каком направлении двигаться, и каждый раз, натыкаясь на поселение, он сворачивал в одиночество лесов и гор. Эльф не нуждался в обществе, и меньше всего — в обществе людей… и орков! Орков, которые несли немалую долю вины за его судьбу, он тем более не желал видеть.

Результатом его бесцельного шатания стало то, что он перестал понимать, где находится. Однако Лорето это не волновало. Он уходил все дальше и дальше, гонимый уязвленной гордостью и безграничной яростью, которой не мог найти выход.

Поначалу Лорето хотелось, чтобы откуда-нибудь появился тролль и покончил с его жалким существованием одним ударом своей мощной палицы. Однако когда в подлеске действительно начинало что-то поскрипывать и потрескивать, он быстренько поворачивал в другую сторону. Князь проиграл — нельзя отрицать. У него отняли все, что когда-либо имело для него значение, — тоже неоспоримый факт. Но это не значит, что когда-нибудь он не вернется… Вернется, чтобы получить обратно то, что ему причитается, и отомстить тем, кто причинил ему зло: человеку Корвину, который бесправно завладел короной, эльфийке Аланне, которая когда-то была его возлюбленной и которая позорно предала его, и двум отвратительным оркам, подло перечеркнувшим все его планы.

Имен этих уродов Лорето уже не помнил, но внешность их неизгладимо впечаталась в его память; двух орков, толстяка и худощавого, он узнает из тысячи. Мысль о том, чтобы однажды найти их и отомстить, придавала эльфу какие-то ужасные силы, которые росли в князе день ото дня. И ярость уже совсем скоро переросла в лютую ненависть — нечто, совершенно не присущее эльфам. Лорето ранее полагал, что не способен испытывать ничего подобного. Со временем он понял, что ошибался: с каждым шагом по влажному, топкому лесному грунту, с каждым падением, когда он разбивался в кровь, с каждым вздохом, когда он чувствовал горькое дыхание изгнания, эта ненависть крепла.