Берта продержалась минуты три.

Наконец, вырвав у девчонки полотенце и отпихнув ее в сторону, она опустилась на колени и сама принялась ожесточенно тереть ванну, словно хотела выместить на ней обиду за свои сегодняшние злоключения.

Которые еще только начинались.

В комнате Гизелы хлопнула дверь и со скрежетом опустилась щеколда.

— Уезжаем, как только сядет солнце! — ворвалась в ванную виконтесса, все еще подозрительно оглядываясь.

«Это что еще за де… существо?» поинтересовалась она телепатически.

— Это Харриэт, — вслух ответила Берта. Девочка торопливо присела.

Гизела скользнула равнодушным взглядом по ее синеватой коже, местами начинавшей отслаиваться… Возможно, в другое время она бы испугалась, но пугаться было уже нечем. Нервов попросту не осталось.

— Ну, привет, Хэрриэт.

— Что еще стряслось? — встревожилась Берта.

Уж слишком спокойной казалась подруга. Неестественно спокойной, в таких-то обстоятельствах. А вот к горлу фроляйн Штайнберг нет-нет да и подкатывал истерический смешок. При том, что именно она слыла невозмутимой, будто кашалот.

— Я заблудилась… Да не смотри на меня так, тут такие коридоры, что хоть скачки по ним устраивай! Заблудилась и наткнулась на какую-то сумасшедшую! Она чуть вдогонку за мной не бросилась, представляешь?

— Не иначе как вы повстречались с миледи, — подсказала мертвая девочка, причем последнее слово произнесла как «майлайдей.» Ее густой кокни привел подруг в замешательство.

— Что?

Гизела взглянула на Харриэт, как обычно смотрят на проштрафившуюся прислугу. Хотя прислугой их замок не изобиловал, а смотреть так на Эвике значило рисковать здоровьем, но этот навык передался виконтессе от далеких предков.

Привидение стушевалось, зато фроляйн Штайнберг окончательно разобралась в ситуации. Ведь согласно английским романам, усадьба, на чердаке которой не резвится безумный родственник, — это посмешище на все графство.

— Твоя госпожа и правда помешана? — подступила она к Хариэтт.

— Иногда миледи говорит, будто у ней невры, — подумав, девочка поставила хозяйке диагноз. — А чего это такое — невры?

Берта даже обрадовалась. Теперь все стало по местам.

— Баррикадируем дверь. Того и гляди, ворвется сюда и шторы нам подожжет. Уж я-то знаю буйнопомешанных.

— Зачем ей что-то поджигать? — удивилась Гизела, следуя за подругой в ее спальню. — Постой! Не трогай ты этот шкаф! Кроме того, у нас же есть специалист по безумцам. Можно проконсультироваться.

Вернувшись к себе, она поудобнее уселась в кресле, поставила ноги на скамеечку, закрыла глаза и приготовилась к связи. Правда, приходилось долго ждать, раз уж ее творец сейчас на Континенте, и соединение барахлило… Во всяком случае, по словам принимающей стороны.

Наконец у нее в голове промычал сонный голос:

«Снова ты? Ооо, за что мне это!..»

«Изабель! — радостно воскликнула Гизела. Издевательски-радостно, но все равно. — Давно тебя не слышала, как ты там? Как Вена? Уже побывала в Пратере?»

«В прошлый раз ты выходила со мной на связь три часа назад, чтобы пожаловаться, что дороги в Англии не менее ужасны, чем в Трансильвании. Так вот, с тех пор я не была ни в Пратере, ни в Бельведере, ни где-либо еще! — и добавила едва различимо: — Почему же я не убила ее тогда? Могла бы выспаться спокойно.»

«Эй, я все слышу!»

«Извини. Итак, ты связалась со мной, чтобы сообщить нечто важное. Например, что Апокалипсис в самом разгаре. Другой причины будить меня я не вижу. Но если это рассказ о новом купленном тобой платье…»

«Нет, на этот раз все серьезно. Понимаешь, тут такое дело…»

За сотни миль отсюда, в небольшой венской квартирке, Изабель откинулась на подушку и посмотрела на Леонарда с мольбой:

— Можно, я разорву связь, а потом скажу, что были проблемы с межгородом? В прошлый раз она клюнула.

Но в глазах Леонарда не просто разгорался, а вовсю полыхал научный интерес.

— Это Гизела, да? А сестра рядом? Скажи, чтобы она собрала для меня кое-какие образцы — почв, илов и плесени. Из зон с повышенным антропогенным загрязнением.

«Гизела, собери плесень.»

«Что? Какую плесень? А, привет, Леонард!»

— Сохо, Ист-Энд, Саусварк тоже сг-годится. Желательно возле верфей…

«Я говорю: и вот, я зашла к ней, случайно перепутав комнаты… Что значит, как? Почему вы все это спрашиваете?! Я захожу, тут она…»

— Я ее ненавижу, — прошептала Изабель, поворачиваясь на другой бок.

— … и обязательно возле работных домов. Там должны быть штаммы экстремофилов, потому что нормальные бактерии в таких условиях не выживут…

— И тебя тоже!

Между тем, скрип шкафа, который Берта на пару с Харриэтт толкала к двери, вдруг стих.

— Это Изабель? — осведомилась вампирша, заходя в комнату. В ее голосе можно было растворять металлы. — Передай брату привет. Скажи, что его пробирки для сбора образцов благополучно разбились у нас в чемодане и теперь все платья в стеклянной крошке. Спасибо, что он их туда напихал! Мог хотя бы предупредить.

Тут Берта стрельнула глазами в свою спальню, лицо ее исказилось, и она метнулась туда, по дороге столкнувшись с Харриэт, юркнувшей в обратном направлении. Хотя глагол «столкнуться» едва ли описывает произошедшее. Привидение пронеслось сквозь Берту, в который раз замочив ей платье, и вбежало в стену, оставив на обоях грязный след.

Гизела пронаблюдала эту сцену со стоическим спокойствием.

«Берта передает привет Леонарду и говорит спасибо за пробирки… Итак, ты меня слушаешь? Стоило мне только туда зайти, как эта женщина буквально бросилась на меня. И ладно бы прогнать хотела, так нет, в любви признавалась, за руки хватала и просила остаться! Сумасшедшие — это ведь теперь по твоей части? Что мне делать, если ее встречу? У нас тут душа Шарко нет! И с хлороформом перебои.»

С тех пор, как они с Леонардом покинули Трансильванию, Изабель работала (или отбывала трудовую повинность, кому как угодно) в психиатрической клинике Св. Кунигунды. Служба ей даже нравилась. Пациентки были сплошь тихими, мирными и уравновешенными созданиями по сравнению с новообращенной вампиршей. К сожалению, будучи ее создателем, Изабель несла за Гизелу полную ответственность. Даже если ответственность заключалась в том, чтобы виконтесса случайно не обзавелась платьем некрасивым («Бордовый цвет или маренго?»), неподходящим («Воротники „Медичи“ мне вообще идут?») или немодным («Ну так сверься с каталогом!»)

Изабель нехотя поднялась из гроба и прошлась по комнате, вздыхая ароматы спирта и карболовой кислоты.

«Значит, она в тебя влюбилась. Поздравляю! А что ты хочешь от меня?»

Между тем из второй спальни доносилось сердитое шушуканье, причем теперь в нем явно различались мужские голоса. «Не вздумайте ее пугать,» чуть громче, чем намеревалась, сказала Берта. Затем скрип перетаскиваемой мебели возобновился, даже стал энергичнее.

— Что там у тебя происходит? — Гизела отвлеклась от разговора и покосилась на дверной проход, за которым мельтешило черное платье.

— Ничего, мое сокровище! — поспешно и как-то чересчур бодро отозвалась подруга. — Так, сама с собой разговариваю.

«Чума тебя дери, Блейк!»

«Простите, милорд.»

Если Берта действительно прочревовещала последние реплики, то в цирк Барнума ее примут без рекомендаций.

«Извини, Изи, там какое-то веселье без меня начинается. Я попозже свяжусь.»

«Можешь не торопиться!», — ответила вампирша и прервала связь, покуда ее подопечная не вспомнила еще что-нибудь не терпящее отлагательств.

— Разве я могла подумать, что она будет вот так надо мной издеваться? — пожаловалась она, возвращаясь обратно в гроб — двухспальный, выполненный по специальному заказу из хирургической стали и с одноразовыми простынями.

— А не надо было ее убивать, — улыбнулся Леонард. — Так что там насчет моей п-плесени?

Замерев в дверном проходе, Гизела увидела картину, от которой оторопела примерно на минуту.