— Обязательно.

Ей показалось, что в его голосе прозвучала неуверенность, и внезапно спросила:

— А сколько тебе лет?

— Двадцать семь, — ответил Виталий немного недоуменно, и снова уставился на реку. Алина постаралась, чтобы услышанное не отразилось на ее лице. Господи, в этой реальности она была даже старше его на год. Какой кошмар!

Пока они говорили, он так ни повернул головы.

— Как на два часа?! — встревоженно вскричала в трубке далекая Женька. — Что случилось?! Тебя кладут в больницу?! Что-то серьезное?!

Женька была редкостной максималисткой и ей всегда в голову приходили самые зловещие версии. Если бы Алина сказала, что задержится до вечера, она бы решила, что подруга уже находится при смерти.

— Нет, ничего не случилось. Просто мне нужно кое с кем поговорить. Много народу? Без меня справишься?

— А это важный разговор?

— Очень.

— С мужчиной?

— Ага.

— Тогда справлюсь.

— Солнце, я тебя обожаю! Тебе цены нет!

— Судя по моей зарплате, Толик тоже так считает, — с невеселой усмешкой заметила Женька и отключилась. Алина спрятала телефон — как раз в тот момент, когда вернувшийся Виталий сел на скамейку, держа левой рукой за горлышки пару открытых бутылок «Невского», увидев которые она сразу же вспомнила нежную любовь Кривцова к этому сорту пива. Похоже, от пережитого ей уже никогда не избавиться.

— Держи.

— Спасибо.

Мэй недоверчиво обнюхала ее колено, и когда Алина, не выдержав, протянула к ней руку, отскочила назад.

— Бух!

— Подумаешь, какая цаца! — насмешливо сказала Алина. Мэй возмущенно взглянула на Виталия, не понимая, как хозяин допускает, чтобы с ней разговаривали таким тоном. Потом отошла, презрительно виляя пушистым задом. Виталий глотнул пива, потом задумчиво пробормотал:

— Знаешь, если говорить откровенно, окликнув меня, ты, возможно, сделала большую глупость. Они могут подумать, что ты ничего не забыла.

— Переживаешь за себя? — насмешливо спросила Алина. — Ну, извини. Тогда чего ты тут…

— Дурочка! — беззлобно ответил Виталий. — Что я? Это ведь ты можешь оказаться в опасности. Это ведь ты пришла в себя.

— А ты?

Он покачал головой.

— Нет. Я ничего подобного не помню. Я… умер… и проснулся у себя дома.

— В пятницу днем?

— Нет, рано утром, около шести. Но четверг… в четверг я неважно себя чувствовал и весь день проспал.

— Ты уверен, что это было не в среду?

— Вроде да. Значит, и ты тоже приболела?

— Да.

— Покажи еще раз ту бумажку.

Алина неохотно протянула ему скомканный платок. Виталий развернул его, потом хмыкнул. Она заметила, что он все делает левой рукой, почти не прибегая к помощи правой.

— Эля… Черт возьми, какой бред! Эксперименты, сны… Кому и на кой черт все это понадобилось?! Не понимаю.

— Может, когда мы найдем остальных… — с энтузиазмом начала Алина, но Виталий неожиданно посмотрел на нее с такой скукой, что она сразу же замолчала.

— А зачем?

— Ну… как зачем?

— Так — зачем? Для чего? И кого именно? Всех остальных, чтобы убедиться, что они существуют? Тех злых дяденек, чтобы поквитаться с ними? И как ты это сделаешь? Убьешь их?

— Я…

— И, опять же, если они существуют.

— Они существуют! Я же видела… И записка…

— Записка, — повторил Виталий с холодной иронией. — Послушай, Алина. Если ты рассчитываешь, что я буду этим заниматься, то напрасно. И тебе не советую. И так хватило…

Алина растерянно посмотрела на него.

— Но почему ты так?.. Неужели тебе все равно?! Я тебя не узнаю…

— А ты и не можешь меня узнать! — резко перебил ее Виталий, и Мэй, встревоженная его изменившимся голосом, внимательно поглядела в их сторону. — Потому что ты меня не знаешь! Совсем не знаешь! Послушай, я все понимаю, но то, что было там… в конце концов, это был всего лишь сон. Пусть и коллективный, пусть и реальный тогда, для нас, но всего лишь сон.

— Да, конечно, ведь так мы — совершенно посторонние люди, — упавшим голосом сказала Алина. — И я в этой реальности не рыжеволосая и не зеленоглазая, и фигура у меня не та, и лицо не совсем такое… и вообще, я… не та.

— Аля, ты ведь сама все понимаешь, — негромко произнес он, не отводя сощуренных глаз от реки.

— Нет! — воскликнула Алина. — Не понимаю! Вспомни, что ты мне говорил! Не важно, куда мы попадем! Не важно, кем! Главное, что уедем людьми. То, что снаружи… это пустяки. Мы знаем, кто мы на самом деле. Такого не придумать и не представить. Оно всегда настоящее. В любом месте!

— Ты так хорошо запомнила, что я сказал? — Виталий отхлебнул из бутылки и поставил ее на скамейку. — Я польщен. Но мы не просто уехали. Мы проснулись. И все сейчас по-другому, Алина — и жизнь другая, и мы другие. Я другой!

Он протянул ей правую руку в черной перчатке и неожиданно предложил:

— Возьми меня за руку. Ну, смелее.

Алина недоуменно посмотрела на него, положила ладонь на его запястье и вздрогнула — рука под ее пальцами оказалась твердой, неживой и холодной даже сквозь кожу перчатки.

— Это протез, — спокойно сказал Воробьев и так же спокойно вернул руку на свое колено. — Ладонь с пальцами и пятнадцать сантиметров от запястья. Я потерял ее в той мясорубке, куда нас, необученную зелень, тогда сунули. Самое смешное, что от своих же прилетело… связь была отвратная… — он хмыкнул. — Так что Алина, другой я здесь. Совсем другой. И снаружи, и изнутри. Это тому мне все было надо, а здесь мне это не интересно. Здесь я просто живу и живу неплохо. И здесь я бы не удержал тебя этой рукой.

Алина отвернулась, закусив губу и чувствуя, как по щеке медленно ползет слеза. Сердце словно сжимали чьи-то безжалостные пальцы, ей было трудно дышать.

— Неужели ты думаешь, что это имеет какое-то значение? — наконец хрипло произнесла она. — Не-ужели ты действительно так обо мне думаешь.

— Ничего я не думаю, — Виталий устало вздохнул, — я просто пытаюсь…

— Будь я внешне той же самой, ты бы вел себя совсем иначе — я уверена. Лицо… всегда важно лицо! Знаешь, чье лицо у меня было в этом… сне?! Лицо той девчонки, которую убили у меня на глазах! Ты полюбил мертвеца, Виталий! И сейчас ты думаешь о лице, которого не существует! Не о человеке, а о лице!

Виталий закурил и повернулся к ней — впервые за все время их разговора. Его лицо казалось уставшим и равнодушным, глаза смотрели и на нее, и в то же время куда-то сквозь нее, словно где-то там он пытался увидеть человека, которого нет. Алинин взгляд скользнул по его иссеченной шрамами щеке, по пятну ожога, опустился к неподвижно лежащей на колене руке, снова поднялся к лицу, а потом опять метнулся в сторону лестницы, и в голове у нее мелькнула мысль — мелькнула и погасла, словно вспышка во тьме.

Господи, как я люблю этого человека!

Она не разделяла на того, кто остался за порогом ее сна, и того, который сейчас сидел рядом с ней — спокойный и равнодушный. Он не разделялся. Он был один и тот же. И от этого было еще хуже. Зачем только она его встретила?! Нужно было сразу садиться на трамвай и ехать в «Чердачок», и ничего бы этого не произошло!

— Знаешь, тогда ночью я прочитал твою книгу, — Виталий потрепал по загривку подошедшую к нему Мэй, и та хрюкнула, недовольно косясь на Алину. — Она замечательная. Правда. А здесь… ты ее еще не написала?

— Здесь?! — Алина усмехнулась. — Здесь я всего лишь официантка в дешевом баре! Здесь я никогда не напишу никакой книги! Здесь я ничто! Впрочем, мне некого в этом винить, кроме самой себя. Только я виновата в том, что моя жизнь сложилась именно так. Только дело в том, что раньше меня это устраивало, а теперь… Во всем, что случилось, есть только одна положительная сторона… Я больше не боюсь, что мне перережут горло. Я больше не боюсь смерти. Как может бояться смерти тот, кого и так уже нет?

— Тебе нужно просто забыть обо всем этом, — Виталий легко дотронулся до ее руки. — Пройдет время, и ты забудешь, и все образуется. Я знаю — ты хороший человек, Аля, и все у тебя еще будет хорошо. Поверь мне…