— … кем бы мы это сделали, олух?! Там был микрокосм! Ты не понял?!..

Слова прервались новой порцией грохота и криков. Что-то разбилось, кто-то куда-то побежал, раздался отчаянный крик, полный боли. Запах гари усилился. Она застонала, закрывая глаза, и под конец успела почувствовать, как взлетает вверх — то ли на чьих-то руках, то ли сама по себе. В последнем усилии ее рука скользнула по шее. Крови не было. Разреза не было. Только была, почему-то, боль, но теперь далекая, словно прихваченная с собой из другого мира.

Реальности, реальности…

— …допрыгались?!.. я ведь предупреждал!..

— … в сердце!..

— … технику закрывайте!.. технику! Вся ж работа на фиг!..

Помни, помни, помни…

И снова грохот. Снова крики. Жуткий звериный вой…

Потом только тьма, и наполняющий ее настойчивый, ласковый, повелительный, обволакивающий, успокаивающий голос, проникающий в мозг, в кровь, превращающий ее в себя, становящийся ею — и телом, и уплывающим в бесконечную даль сознанием.

— … сон… всего лишь страшный сон… тише… страшный, страшный сон… глупый сон… глупый…

— …тише!.. Да успокойтесь же! Девушка!

Не открывая глаз, она отчаянно отбивалась от чьих-то рук, пытавшихся удержать ее.

— Не трогайте меня!.. горло!.. Не трогайте мое горло!..

— Что с вами?..

— Может, у нее астма? Приступ…

— А может, эпилепсия?..

— …уйдите! Не видите — человеку плохо!

— … да просто кошмар…

Голоса гудели вокруг нее — обыденно-встревоженно, к голосам добавился ощутимый запах лекарств и легкий хлорный. Алина перестала отбиваться, обмякла и открыла глаза. Перед ней маячило незнакомое мужское лицо, чуть поодаль плавали еще несколько лиц — мужских и женских, смотревших на нее с опаской. Кто-то аккуратно, но крепко удерживал ее руки.

— Девушка!..

Алина вздохнула и откинулась на жесткую спинку стула, растерянно-испуганно поводя глазами в обе стороны. Длинный больничный коридор, бледно-желтые стены, ряд дверей с номерами и табличками, пожилая женщина в синем халате, стоявшая неподалеку возле железного ведра, наполненного водой и пеной. В руке у женщины была швабра.

— Так звать сестру, нет?! — сварливо спросила она. Мужчина, державший Алину за руки, покачал головой.

— Не надо. Просто человеку страшный сон приснился. Наверное, нервы не в порядке.

— Так ей не к терапевту, а к невропатологу надо! — буркнула уборщица. — Ишь, концерт устроила! Перепугала всех!..

— Да ладно вам!.. — мужчина махнул на нее рукой, потом снова посмотрел на Алину, которая часто-часто дышала, словно вытащенная на берег рыба, чувствуя, как по лицу, по шее и за воротник стекают крупные капли пота. — Ну, вы как? Может, позвать врача?

Алина замотала головой, потом просипела:

— Где я?

— В поликлинике, — ответил он печально-ласково. — Забыли разве? Вы ж за мной занимали!

Дверь кабинета отворилась, и в коридор выглянула девушка с коротко остриженными черными волосами.

— Что за крики?

— Да вот девочке кошмар приснился, — услужливо сообщила одна из зрительниц, стоявшая в сторонке. Медсестра перевела взгляд на Алину.

— Вы? Зайдите.

— Нет, — поспешно сказала Алина, — спасибо. Я потом… я не сейчас… извините пожалуйста.

Медсестра недоуменно-недовольно пожала плечами и захлопнула дверь. Небольшая толпа вокруг начала рассасываться, и на мгновение в ней вдруг мелькнули чьи-то глаза, показавшиеся Алине страшно знакомыми. Ярко-голубые глаза за стеклами очков. Но они тут же исчезли, как исчезло и само чувство узнавания. Хрипло дыша, она стянула на груди расстегнутое черное пальто, потом встала. Сумочка свалилась с ее колен и повисла на перекинутом через локоть ремешке.

— Вам помочь? — спросил мужчина. — Вам бы лучше на свежий воздух.

— Нет, спасибо, я сама, — вяло произнесла Алина, потирая шею. — Скажите… скажите, а я здесь давно?

Он удивленно пожал плечами.

— Минут пятнадцать. Вы очередь за мной заняли — разве не помните? Заняли, а потом пригрелись, задремали… Наверное, вам очень страшный сон приснился? Надо бы вам попить успокаивающего… валерьяночки…

— Да… — прошептала Алина, — страшный. Нервы… наверное, просто нервы. Устала.

— Да молодые-то сейчас быстрее пожилых старятся, — заметила сидевшая неподалеку старушка и снова уткнулась в изучение своей медицинской карты. — Чего удивляться, когда кругом такое…

Алина отвернулась, не слушая уточнений, и побрела по коридору к лестнице. В висках у нее громко, болезненно стучало. Негнущиеся ноги цеплялись за пол носками потертых сапожек. Сумочка хлопала по голени.

Сон… сон… кошмарный сон…

Четыре дня за пятнадцать минут?!

И что? Случаются и более странные вещи.

Да, сон — это очевидно, как и то, что она находится в поликлинике. Вчера приболела, попросила Женьку подменить, а сама весь день провалялась на диване, сморкаясь и кашляя. С утра было получше, но отчего-то сильно разболелась спина, и на работу она все-таки не пошла, сказав Тамилке, что выйдет после обеда. А потом отправилась в поликлинику… заняла очередь, а потом прожила четыре восхитительных и жутких дня? задремала на пятнадцать минут, чтобы проснуться самым несчастным человеком в мире.

Неужели это действительно был всего лишь сон? Сон, в котором ее убили…

Может, лучше б и убили там, такой… чем просыпаться в этой жизни! Лучше бы она была сном!

В вестибюле толпились люди — в осеннюю пору поликлиники, как правило, становятся особенно обитаемыми. От окошка регистратуры тянулся длинный хвост очереди, чихающий, кашляющий и ругающийся — в основном, пронзительными старушечьими голосами. Хвост поменьше вырастал из стеклянной аптечной будки, состоявшиеся и потенциальные больные курсировали между лестницей и тяжелыми двустворчатыми дверьми, а среди них крутилась нянечка, пытаясь изгнать проскользнувшую внутрь облезлую дворнягу. Дворняга издевательски тявкала, цокая когтями по цементному полу, нянечка простуженно ругалась. Где-то в очереди голосил ребенок. Вестибюль заполнял цветистый аромат лекарств, смесей туалетной воды и духов, хлорки, псины и табака. Кто-то наступил Алине на ногу и, не заметив этого, пошел дальше. Привычная, до боли знакомая реальность.

Состоятельная владелица ресторана… Приснится же такое! Состоятельная, ага — новые сапоги купить не на что! Эх, если бы сбылась моя мечта!..

Только дело сейчас вовсе не в этом. Не в этом!

Перед обшарпанным трюмо причесывались и надевали шапочки и беретики несколько женщин. Она подождала, пока одна из зеркальных створок освободится, и подошла к ней, вытаскивая из сумочки расческу. Внимательно посмотрела на свое отражение. Светло-каштановые волосы средней длины, чуть вьющиеся на концах, сейчас тусклые от холода. Правильные, но не очень-то выразительные черты лица. Кожа бледная, нос чуть распух и облез от насморка. Темные брови, темные ресницы. Зеленовато-карие глаза. Небольшие тени в подглазьях. Фигура скрыта черным пальто, но она-то знает ее — ни худая, ни толстая. Обычная. Вся насквозь обычная. Незапоминающаяся. Некоторые мужчины считали ее симпатичной, но большинство людей, как правило, редко узнавали ее при повторной встрече. «Ничего», — характеризовала ее внешность Женька. Тамила была в своем суждении более точна, раз и навсегда сказав: «Ничего особенного. Стандартная волжанская мышь!»

Во сне она выглядела иначе. Алина хорошо запомнила свои отражения в зеркалах особняка — хорошенькая рыжеволосая и зеленоглазая девушка каждый раз смотрела на нее из зеркальных глубин… там… Странно — она ведь никогда не представлялась самой себе зеленоглазой и рыжеволосой. Скорее наоборот — гнала от себя подобные представления. Алина закусила губу, пристально глядя в глаза своему настоящему отражению. Верно говорят, что во снах все неправильно и алогично. Поэтому, она и не узнала во сне того лица, хотя сейчас отлично осознавала, что там у нее было лицо Оксаны Щегловой — девушки, погибшей на ее глазах много лет назад.