Вартанян старался шагать след в след Дорофееву. Видел в двух шагах впереди себя широкую дорофеевскую спину, едва различимую на фоне ночной черноты, — и от этого на душе было спокойнее. Худо, если бы пришлось идти этим страшным ночным лесом одному. Куда пришел бы? Что могло бы случиться?

На ходу Вартанян уже несколько раз совал руку за пазуху, словно желая еще и еще раз убедиться, на месте ли знамя, хорошо ли лежит. Пальцами ощупывал скользкий шелк с шершавинками шитья, невольно старался угадать, буквы какой надписи трогает. «За нашу Советскую Родину!» — на одной стороне. А на другой — «Ордена Красного Знамени стрелковый…»

Все еще будто не верилось Вартаняну, что у него под гимнастеркой, на сердце, — святыня полка. Раньше он видел знамя только издали. Не помышлял, что когда-нибудь придется прикоснуться к нему. С каким трепетом смотрел на знамя Вартанян, присланный в числе других новобранцев для пополнения в стоявший на формировке полк! Как подтягивался весь, когда проходил мимо штабной землянки, возле которой стояло завернутое в чехол знамя, а рядом неподвижный, словно окаменевший, часовой. Ладонь Вартаняна сама поднималась к пилотке, и ноги сами переходили на чеканный шаг. Потом, когда все новобранцы прошли первичное обучение, Вартанян принимал перед знаменем присягу: «…Клянусь… до последнего дыхания быть преданным…» А незадолго до отправки на фронт Вартаняну, попавшему в состав полкового караула, довелось стоять часовым у знамени. Строго и гордо смотрел он на проходивших мимо бойцов. Те отдавали честь, и Вартаняну казалось: они отдают ее не только знамени, но и ему.

Давно уже затих шелестевший ветвями ветер. Перестал накрапывать дождь. Все явственнее различались очертания разлапистых оголенных кустов орешника, которыми они сейчас продирались, прямых стволов сосен впереди, их лохматых крон, смутно, но все более приметных на фоне ночного неба. Расходились тучи или уже приближался рассвет? Раза три-четыре Дорофеев останавливался, прислушивался: где-то справа временами прокатывалась отдаленная пулеметная стрельба. Она вспыхивала быстро и так же быстро гасла. Однажды слева донесся рокот мотора — танк или тягач? И чей?

Слушая эти звуки, Дорофеев все больше сомневался: правильно ли взято им направление? Идут они уже часа три. Может быть, он ведет всех не к своим, а, наоборот, к немцам в тыл? Или вдоль передовой… А это особенно рискованно: каждую минуту можно натолкнуться на врага.

Дорофеев обрадовался, когда услышал впереди несколько довольно далеких, но гулко прокатившихся по лесу разрывов. Ухом бывалого солдата определил: именно разрывы, а не выстрелы. Свои голос подают? Или немцы? Кто бы ни стрелял — передовая там.

Дорофеев ускорил шаг.

Вошли в густой, молодой ельник. Уже заметно светало. Острые силуэты елок из черных становились серыми, серовато-зелеными, зелеными. Небо открывалось ясное: предрассветный ветерок увел ночные тучи, предварительно вытряхнув из них нещедрый ноябрьский дождик, последыш осенних дождей. Воздух был напоен тем бодрящим, арбузным запахом, которым всегда пахнет лес после дождя, на рассвете. В мягком свете прозрачного утра все виднее становилось, что на юных, по плечи человеку, елочках, на их мохнатых лапках стеклянными бусинками густо висят капли недавнего дождя.

Земля под елочками была хотя и влажная, но плотная, густо покрытая увядшей травой.

— Привал надо… — попросил Галиев, прихрамывавший все сильнее.

— Перекур! — объявил Дорофеев, опускаясь наземь. Присели и остальные.

Плотная хвойная стена надежно скрывала их. Снимали сапоги, выкручивали портянки, переобувались. Попытались закурить, но не смогли: спички Дорофеева отсырели, у остальных огня не нашлось. Возбужденные непрерывным ощущением опасности, казалось, не замечали ни холода, ни усталости. Только Галиев морщился, как от боли, да Вартанян ежился, постукивая сапогом о сапог, грел дыханием пальцы. Дорофеев пошутил:

— Что, брат? У вас, поди, еще и сейчас босиком ходят? Тут тебе Житомирская область, не Ереван.

— Ереван? Там такого леса нет! И не надо! — в сердцах, дернув головой, ответил Вартанян.

Дорофеев хотел отпустить еще шуточку. Но замолк на полуслове: близко, все громче слышен автомобильный мотор. Дорофеев тревожно махнул рукой, все припали к земле. Мотор проревел рядом. Дорофеев успел заметить: за вершинами елочек, всего в каком-нибудь десятке шагов, промелькнули желтоватая кабина грузовика, огромный кузов и над ним, в ряд, немецкие каски. Следом за этим грузовиком — еще, еще, еще. Грузно тряслась земля. Несло бензиновой гарью.

Прошла последняя машина. Дорофеев приподнялся. Еще дрожала над его головой вершина елочки. С ее хвоинок на рукав шинели скатывались капли-бусинки.

Дорофеев перевел дух. «Ну и угораздило нас…»

— Уходить немедленно надо! — беспокойно вертя головой, проговорил Прягин, встал; медленно, опершись прикладом оземь, поднялся Галиев. Порывисто вскочил Вартанян…

— Куда? — остановил всех Дорофеев. — Обождите, посмотрю. — Согнувшись, скользнул туда, где только что прошли грузовики. Все снова сели.

— Завел нас повар-командующий! — проговорил Прягин, когда Дорофеев скрылся за елочками. — Надо обратно поворачивать.

— А куда? — с тревогой оглянулся по сторонам Галиев. — Позади — немец, тут — тоже…

Вартанян большими, широко открытыми черными глазами напряженно смотрел вслед скрывшемуся за елочками Дорофееву. Сунул руку за борт шинели, потрогал тугой шелковый сверток.

Качнулись елочки, показался Дорофеев.

— Дорога тут. Проселок. Мы почти на ней сидели. Давайте мигом через нее.

— А потом в каком направлении? — недоверчиво спросил Прягин.

— На восток. Так вернее.

— Где восток? Запад где? — медленно, как все, что он делал, развел руками Галиев. Показал на лейтенантскую планшетку на боку Вартаняна: — Карта есть?

— Нету… Командирам взводов не выдают, — за Вартаняна ответил Дорофеев.

— А компас?

— Видишь? — Дорофеев ткнул пальцем в планшетку, показывая на оставшийся от компаса полуоборванный ремешок. — Да ничего. В лесу по деревьям понятно. Учили вас, поди? — Дорофеев решительно махнул рукой. — Заседать некогда. Рванем через дорогу, пока немца нет. Быстро!

Следуя за Дорофеевым, торопясь, прошли меж елочек. Перебежали пустынный проселок, поперек рубчатых автомобильных следов, отчетливо отпечатавшихся на влажной земле.

За проселком был такой же густой ельник. Его проходили почти бегом — побыстрее уйти от дороги. Вскоре ельник кончился. Начался смешанный лес: береза, сосна, все чаще меж деревьев раскидистые, уже давно голые, черные кусты орешника.

Дорофеева тронули за рукав. Это Вартанян. Он тревожным взглядом показал вправо. Дорофеев увидел: качнулась вершина одного орехового куста, другого…

— Ложись! — шепотом скомандовал Дорофеев. — К бою!

Но сам не залег. Пригнувшись, пытался рассмотреть, кто там, за орешником. Вот снова качнулись ветки, хрустнул валежник, фыркнула лошадь. Какой-нибудь немецкий обозник? Не страшен. Но лучше не подымать шума…

Дорофеев уже хотел дать товарищам знак: уходить тихо. Но приметил меж черными оголенными кустами идущего человека, за ним в поводу — двух лошадей. Желтоватая плащ-палатка, шинель… Наш! Как его сюда занесло? Окликнул негромко:

— Эй, солдат!

Ведущий лошадей обернулся, выпустил повод. Лошади не отошли от него ни на шаг. Перекинул в руки висевший на плече карабин. Из-под капюшона плащ-палатки, из-под косматых с сединой бровей глянули настороженные глаза.

Дорофеев вышел из-за куста.

Глаза солдата округлились. Он опустил карабин. Величайшее изумление выразилось на всем его лице — в глазах под косматыми бровями, в многочисленных стариковских морщинках, в больших, обвисших усах. Он растерянно пошевелил губами, наконец произнес:

— Кого бачу… Повар наш?

— Повара все знают, — Дорофеев подошел ближе. — Однако и ты мне знаком. Вот только фамилию запамятовал.

— Ну як же? Сагуляк я. С обозу, — напомнил солдат. — У вас же на довольствии…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: