– Разобрался? – скептически повторил он, – ну расскажи мне, в чем ты разобрался. Я начал докладывать результаты, стремясь поскорее покончить с этим не слишком меня занимающим вопросом, и был довольно жестко остановлен:

– Меня не интересует беллетристическое изложение твоих не слишком успешных потуг. Изволь изложить все по порядку: описание, происхождение, количественные характеристики. Начни с секвенции эха. Рассказывай так, словно про эхо я от тебя сейчас слышу впервые.

– Пожалуйста, – пожал я плечами. – Если интересно услышать про то, что уже известно, доставлю тебе такое удовольствие.

Я, благо компьютер был включен, быстро отыскал в реестре секвенций описание эха и начал:

– Секвенция эха относится к так называемым зеркальным секвенциям. Известно около десятка явных упоминаний этой секвенции в различных письменных источниках и примерно столько предположительных. Первым свидетельствам об эхе около двух тысяч лет. Последнее упоминание обнаружено в лабораторном дневнике примерно трехсотлетней давности. После этого, судя по всему, рецепт был утерян и снова всплыл в сороковых годах двадцатого века.

– Тебе интересно меня слушать? – иронически поинтересовался я, прекрасно помня, что большинство сведений об эхе добыто самим Петровым.

– Продолжай, – кивнул он.

– Продолжаю, – согласился я. – Секвенция порождает зеркальную копию жившего или живого, причем копия всегда живая. Мираклоид секвенции, то есть живая копия, относительно устойчив. Время существования мираклоида около четырех часов. В момент исчезновения мираклоида все его воспоминания возвращаются к оригиналу. Во всяком случае, так происходит, когда копируется человек. Обретет ли воспоминания своего дубля скопированный червячок или, скажем, птичка, я не выяснял, – ехидно добавил я и взглянул на своего друга. Тот тяжело вздохнул и скомандовал:

– Дальше.

– Слушаю и повинуюсь, – я начал догадываться, что у Петрова ко мне есть какие-то существенные претензии. – Если эхо повторно применить к зеркальной копии, то мираклоид получается абсолютно устойчивым. То есть, живет себе как обычный человек, подчиняясь обычным законам природы. Еще могу добавить, такая копия обладает абсолютным здоровьем.

– Это всё?

– Нет, почему же. Я только начал. Время безразличия секвенции около двух часов. То есть, уже через два часа секвенция эха может быть выполнена повторно. Для выполнения секвенции необходимы шесть стандартных пирамидок трех типов, по две каждого. Или тебе будет приятнее, если я назову пирамидки по-научному: тетраэдры? Типы пирамидок по нашей классификации A, D и Y. Кроме того, необходим еще один тетраэдр, являющийся расходным материалом. Секретом изготовления такого тетраэдра, насколько мне известно, владеет весьма ограниченное число людей, все из которых в настоящий момент находятся в этом кабинете. По нашей классификации этот секретный тетраэдр относится к типу T и назван так в честь молодого и чертовски талантливого исследователя, открывшего этот секрет[2].

– Я бы не сказал, что ты сделал это открытие. Это называется совсем не так. Сложно назвать открытием тот факт, что роза пахнет розой.

– Но я единственный человек в мире, который может ощутить аромат этой розы, – возразил я.

– Дару, который достался тебе случайно, можно радоваться, но не гордиться, – нравоучительно произнес мой друг. – Даром граспера тебе так же глупо гордиться, как своим двухметровым ростом или длинным носом.

Я потрогал свой нос (не такой уж он и длинный) и скромно заметил:

– Если помнишь, я не совсем граспер. Если уж быть точным, то я – суперграспер.

– Верно. И рост у тебя не два метра, а два метра и полтора сантиметра. Ты всё рассказал, что собирался?

– Ничего подобного! Я же говорю, что только начинаю рассказывать. Еще для выполнения секвенции эха нужно некоторое количество золота, которого человек не касался более семисот лет. В качестве такого золота мы успешно использовали монеты из кладов. Само выполнение секвенции заключается в следующем: из шести пирамидок типов A, D и Y составляются два треугольника, обращенные друг другу вершинами D, между треугольниками размещается одна пирамидка типа T, рядом с ней кладется золото, которое поджигается и, как ни странно, горит – горит белым пламенем. В этот момент во втором треугольнике появляется зеркальная копия того, кто находится в первом. Замечу, что в первом, как я уже говорил, может находиться не живое существо, а его фрагмент, – я набрал в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить свой рассказ и обнаружил, что уже рассказал всё, что знал. Потому скромно продолжил:

– Вкратце, это – всё. Если у слушателей появились вопросы, они могут не стесняться.

Выяснилось, что у слушателей появилась масса вопросов и заданы они были в совершенно неподобающем тоне:

– Какая у эха продолжительность периода внимания? Если ты составишь из пирамидок первый треугольник сегодня, а второй через год, секвенция выполнится?

– Какие ограничения на размер треугольника? Что случится, если расстояние между тетраэдрами будет не полтора метра, а полтора километра? А если тысяча километров?

– Сколько живых или живших, находящихся в первом треугольники продублируются во втором?

– Почему, при изготовлении твоей копии во втором треугольнике появился голый Траутман, а не, скажем, свинья? Такое могло произойти, если бы на тебе были надеты ботинки из свиной кожи, а они явный пример когда-то жившего?

Он перевел дух и продолжил:

– Правда ли, что зеркальная копия состоит из правых изомеров, как мы с тобой когда-то предположили?

– Какое расстояние может быть между треугольниками? Если второй треугольник будет находиться за тысячу километров от первого, секвенция сработает? А если второй треугольник отправить, например, на Луну? Объявится ли на Луне двухметровый блондин с голым задом?

Мне показалось, что поток вопросов иссяк, но я ошибся.

– Какое минимальное количество золота необходимо для выполнения секвенции? Мы можем этот несчастный динарий разделить на две части? А на двадцать две?

– Задать тебе еще с десяток вопросов или ты пока поработаешь над уже высказанными? В чём, позволь тебя спросить, заключалась работа, которой ты усердно занимаешься уже две недели?

Вот тут-то я и обиделся:

– По-твоему, я должен был организовать доставку пирамидок на Луну?

Честно говоря, я понимал, что Петров во многом прав. Действительно я увлекся другой работой, не разобравшись до конца с эхом. Но в тот момент осознание собственной вины только усилило обиду. Сейчас, идя по мокрой Москве, я понимал, что вместо того чтобы дуться, нужно продумать и написать план исследований, тем более что мне уже пришло в голову несколько любопытных идей. Я достал мобильник, набрал номер Петрова и сообщил ему, что в ближайшее время он получит ответы на свои вопросы. Петров немного помолчал, а потом, извиняющимся тоном признал, что был несколько резковат. Я дал ему понять, что его извинения приняты, и принялся раздумывать над планом исследования эха. Еще я думал о том, что Петров человек, безусловно, вспыльчивый, но мужик неплохой и настоящий друг. Зазвонил мобильный. Настоящий друг сообщил мне, что я пока могу не ломать голову над проблемой межпланетных путешествий, и громко захохотал неприятным каркающим смехом. Пока я подыскивал достойный ответ, он, как ни в чем не бывало, попрощался, пожелал мне приятного вечера и дал отбой. Интересно, он правда решил, что я собирался отправлять тетраэдры на Луну?

Оказывается, заниматься исследованиями по плану может быть страшно интересно! Наверное, из-за того, что я когда-то с успехом выполнял обе зеркальные секвенции, у меня сложилось впечатление, что я знаю о них всё или почти всё. Тем неожиданнее оказалось удовольствие от экспериментов, которыми я с увлечением начал заниматься на следующий же день после размолвки с Петровым. Начал я с того, что по памяти записал полученные вопросы и добавил к ним несколько своих. На следующий день по дороге на работу я решил, что буду в первую очередь заниматься секвенцией эха, в основном из-за того, что эхо можно выполнять каждые два часа – такой небольшой период безразличия у этой замечательной секвенции. От немедленного ответа на вопрос, не состоят ли зеркальные копии из правых изомеров, я тоже решил отказаться. Во-первых, я не слишком хорошо представляю себе, что такое правые изомеры, а во-вторых, как мне по телефону объяснил знакомый химик, для исследования нужно получить «тонкодиспесную смесь» исследуемого вещества. Я представил себя, изготавливающего из продублированной лабораторной крысы эту самую смесь, и мне не понравилось. Одним словом, эту часть эксперимента я отложил «на потом». Зато в первый же день мне удалось получить два других ответа. Во-первых, оказалось, что из двух образцов органических тканей (я воспользовался кусочком лососины и еще какой-то рыбы с мякотью белого цвета, добытыми из суши) копия получается из образца с наибольшим весом («не весом, а массой», – как вскоре поправил меня Петров, обожающий мелкие придирки). Параллельно я определил минимальный вес кусочка золота, позволяющий выполнить секвенцию (Петров, конечно бы, уточнил: «минимальную массу», но лично я не особо понимаю, в чём тут разница). Оказалось, что половины грамма благородного металла для этого вполне достаточно, а если взять кусочек чуть поменьше, ничего не происходит.