Интересно, с чего они решили, что секвенции открыты в этом году? Конечно, в редакции словаря не могли знать, что секвенции известны узкому кругу посвященных несколько тысяч лет. Но официально об их открытии было объявлено год назад, летом две тысячи девятого. Скорее всего, просто ошибка. Не нужно ломать голову, почему они так ошиблись, нужно писать статью. В голову ничего не лезет, и я иду на кухню приготовить кофе. Несмотря на кондиционирование, в квартире жарко, но я знаю, что если сделаю воздух похолоднее, то на следующее утро проснусь с насморком. По дороге захожу в огромную ванную, чтобы ополоснуть лицо. Склоняюсь над раковиной и долго моюсь холодной водой. Холодной воду можно назвать лишь условно. Из-за жары, стоящей в Москве больше месяца, из крана льется тепловатая жидкость, попахивающая хлоркой. Разгибаюсь и смотрю на свое отражение в зеркале. Высокий костистый парень, с длинными до плеч светлыми волосами и мокрой, недовольной физиономией. Вот так, дети, выглядит известный детский писатель Андрей Траутман. Дяденьке недавно исполнилось двадцать восемь лет, и наконец ему доверили рассказать вам про секвенции. Не спеша выхожу из ванной и следую на кухню, пытаясь вспомнить, как сам впервые услышал о секвенциях.[1]

Чуть больше года назад мне сообщили, что я — граспер, один из немногих счастливчиков, способных почувствовать, что где-то неподалеку должна завершиться секвенция. За такими, с позволения сказать «счастливчиками», неустанно охотились те, кто называют себя буллами и медведями — немногочисленные люди, посвященные в эту тайну. По счастью, первыми меня отыскали буллы. Это случилось больше трех лет назад. С тех пор, благодаря этому, я не испытываю ни малейших стеснений в средствах, а в последние четырнадцать месяцев занимаюсь самой интересной работой в мире — испытанием секвенций. Если бы я попался медведям, результат был бы совсем другим. Дело в том, что медведи уверены, что секвенции разрушают некую «основу мира». Поэтому всеми силами стремятся сделать так, чтобы секвенции никогда не выполнялись. Для решения этой благородной задачи они используют так называемую «секвенцию заморозки». Известно, что если выполнить эту самую секвенцию, то все прочие примерно на три года впадают в спячку, у них начинается трехлетний период безразличия. Правда, в качестве расходного материала секвенции безразличия используется граспер, который в процессе ее выполнения засыпает, и уже никогда не просыпается, другими словами, погибает. Но ради сохранения «основы мира» (думаю, что и сами медведи толком не понимают, что это такое) навеки усыпить одного граспера просто святое дело!

Я обнаружил, что таращусь в окно, забыв сварить кофе. Подошел к кофеварке, подставил чашку и нажал на кнопку. Агрегат зарычал, потом зашипел, и в чашку тонкой черной струйкой, распространяя благоухание, полился кофе. Я взял кофе, подошел к окну, закурил и продолжил вспоминать о своем знакомстве с секвенциями.

С год назад я узнал, что был обнаружен буллами в разгар очередного трехлетнего периода безразличия. Поэтому продемонстрировать мне секвенции они смогли только после его окончания, в начале прошлого лета. Мой наставник, пожилой булл по имени Роберт Карлович, в тот раз показал мне, как в колбе, стоящей в пентаграмме — пятиугольнике, составленном из разноцветных пирамидок, сама собой закипела вода, хотя нагревали другую колбу. В тот момент, когда он собирался поджечь горелку под вторым сосудом, я ощутил «грэйс», свидетельствующий о том, что рядом готова завершиться секвенция. Грэйс я ощущаю в виде сильного аромата, это моя особенность как граспера. Другим, насколько я знаю, грэйс является в форме звукового аккорда. Когда пламя горелки начало разогревать стеклянный сосуд, я почувствовал ароматический взрыв: неизвестный мне аромат распался на пять составляющих благоуханий, пять — по числу элементов той секвенции. Ароматические ноты этой секвенции, как и сотен других, совершенных впоследствии при мне, навсегда остались в моей памяти. Этим моим свойством собирались пользоваться мои покровители буллы для получения новых знаний.

Вскоре после демонстрации кипящей колбы начались события, в сути которых я, честно говоря, не разобрался до сих пор. Для начала я был похищен древним стариком, который велел называть его просто «Петров». Разумеется, Петров не похищал меня лично. Сам он сидел у себя в резиденции, где-то недалеко от Красноярска, и нетерпеливо ожидал, когда меня к нему доставят. Петров так же, как и Роберт Карлович, был буллом, человеком, посвященным в тайны секвенций и успешно их применяющий в личных целях. Петрову нужно было от меня не слишком много: он всего лишь хотел, чтобы я, пользуясь своим даром граспера, определил, сработала ли некая выполняемая им секвенция. Именно тогда я выяснил, что любая состоявшаяся секвенция на время впадает в спячку, и может быть воспроизведена лишь некоторое время спустя. Время спячки носит название периода безразличия, и для разных секвенций может продолжаться от нескольких часов для многих сотен лет. Только граспер мог сказать Петрову успешной ли была попытка выполнить его секвенцию, не находится ли она в спячке. Петров спросил у меня, могу ли я пообещать, что буду с ним сотрудничать. Я с готовностью согласился, собираясь при первой возможности сбежать от своего престарелого похитителя. Но все оказалось не так просто. Выяснилось, что речь идет не просто об обещании, а о, так называемом, «нерушимом обещании». Оказалось, что существует некий особый ритуал принесения клятвы, именуемый «секвенция нерушимого обещания» и нарушить такое обещание абсолютно невозможно. В результате я выполнил свои обязательства перед Петровым, и вскоре был благополучно доставлен в Москву к Роберту Карловичу. Но мои приключения на этом не закончились. Сейчас я знаю, что все прочие грасперы обезопасили себя от участия в секвенции заморозки довольно остроумным способом. Они принесли нерушимое обещание «перестать дышать», если их попытаются принудить к участию в секвенции заморозки в качестве жертвенного агнца. К сожалению, после принесения такого обещания, они лишались большей части своих грасперских способностей, зато медведи теряли к ним всякий интерес. Как результат, я сделался единственным объектом охоты медведей всего мира, что меня очень сильно напугало. Вскоре в Москве объявился Петров. Оказалось, что они с моим наставником старые приятели. Сейчас я подозреваю, что мое похищение было произведено не просто с ведома Роберта Карловича, но и по его инициативе. Даже сейчас, когда я узнал его достаточно хорошо, а Петрову и вовсе сделался близким другом, мне затруднительно сказать, какой из двух джентльменов более коварен. Во всяком случае, в последовавшей вскоре большой игре, где я играл роль кусочка сыра в мышеловке, оба старика проявили себя хитрющими и циничными игроками. Задним числом я не могу не восхищаться изяществом этой многоходовой комбинации, но тогда мне было не до восхищения. Началось с того, что Петров подсунул медведям рецепт, с помощью которого, якобы, все секвенции замораживались на триста лет. В ходе выполнения этой секвенции должны были погибнуть один граспер и одна граспесса (женщина-граспер; по некоторым причинам все такие дамы по убеждениям принадлежали к медведям), но такие пустяки, разумеется, не могли остановить благородных медведей, защищающих «основу мира». Медведи приложили массу усилий и, в конце концов, выполнили секвенцию трехсотлетней заморозки. Граспесса, которая обеспечила мое участие в этом безобразии, как и ожидалось, погибла, но ожидаемой заморозки не произошло. У секвенции оказались совсем другие последствия. Во-первых, Петров омолодился лет эдак на шестьдесят и в результате сейчас выглядит несколько более юным, чем я. А во-вторых, я вместо того, чтобы умереть во цвете лет, невообразимо усилил свой дар граспера. Теперь, если в моем присутствии совершается секвенция, в момент ароматического взрыва мне открывается рецепт, и я могу ее воспроизвести. Стоит упомянуть еще об одном важном результате аферы с трехсотлетней заморозкой. Буллы, до смерти напуганные перспективой на триста лет остаться без секвенций, объединились в Секвенториум, руководство которым самоотверженно принял на себя Петров. В качестве вступительных взносов с одураченных буллов Петров принимал рецепты секвенций. Формально, образовавшийся депозитарий секвенций принадлежит всем членам Секвенториума, а фактически им распоряжается временный Прокуратор Секвенториума, мой друг Петров. Таким образом, сложнейшая авантюра, последствия которой скверно отразились практически на всех участниках неформального клуба любителей секвенций, принесла пользу лишь трем ее участникам: Петров омолодился и подгреб под себя большую часть секвенций мира, Роберт Карлович получил возможность пользоваться моими услугами по определению рецептов секвенций, а я получил уникальный дар и, в качестве побочного эффекта, абсолютное здоровье. К слову сказать, дар мой по-настоящему уникален. Дело в том, что все грасперы, напуганные возможностью участия в качестве жертв в секвенции трехсотлетней заморозки, обезопасили себя от этого, принеся соответствующее нерушимое обещание. Тем самым, если они попытаются приобрести мои способности через эту секвенцию, то просто «перестанут дышать», как и обещали.