Невольно память обращается к тому, не очень далекому дню, когда у меня появились эти миллионы.

Тот день я очень хорошо запомнил. Это и немудрено — хоть своего дня рождения я в сознательном возрасте не праздную, но дату всё же помню. Как же — первое мая, праздник весны и труда! А тридцатого апреля я ровно в два раза перевыполнил свой, давно уже установленный экспериментально, норматив по потреблению спиртных напитков. В пересчете на водку выпил граммов двести. Дело в том, что забавной особенностью моего организма является очень скверное самочувствие на следующий за возлиянием день. Это не совсем абстинентный синдром — с настоящим похмельем я хорошо знаком по литературе и рассказам друзей. У меня не болят голова и желудок, не трясутся руки. Сердце не стремится выпрыгнуть из груди, и нет повышенного потоотделения. Последствия скорее психологические, чтоб не сказать — психические. Меня непрерывно одолевают плохие предчувствия. А ощущение, что я что-то забыл сделать, и это приведет к катастрофе, просто не покидает. Все эти последствия явственно вспоминаются каждый раз, когда я беру в руки бокал со спиртным и собираюсь сделать из него глоток. Тем самым я, ничуть себя не насилуя, не практикую самый распространенный способ саморазрушения. И алкоголизм мне, судя по всему, не грозит.

Итак, за день до дня рождения, тридцатого апреля, мне позвонил довольно дальний приятель. Не приятель даже, а знакомый. У него огромное горе, ему нужно с кем-то побыть, а все поразъехались на дачи, где жарят шашлыки и сажают картошку или еще что-то сажают и окучивают.

Я вошел в положение, приехал к нему. Довольно быстро выяснилось, что огромное горе связанно с его женой. Будучи человеком догадливым, я из ряда эвфемизмов и недомолвок («покинула», «ушла», «оставила», и подобных) довольно быстро понял, что несчастная женщина вчера умерла, причем, внезапно. В результате целый вечер я слушал истории про совершенно незнакомую мне даму. По утверждению несчастного, она была ангелом. Я представлял себе ангелов несколько другими, но не стал этого говорить вдовцу, который очень переживал свою трагедию, настойчиво провозглашал различные тосты, настаивал на моем в тостах участии и даже несколько раз поплакал. Одним словом, пришлось мне с ним выпить в два раза больше, чем следовало. Интересно заметить, что с этим человеком я больше никогда не встречался. Но от общих знакомых впоследствии узнал, что ангел-жена и не думала помирать, а просто «ушла к другому». И пару месяцев спустя вернулась назад к тому, кто по-настоящему ценит ангелов.

На следующий день я проснулся рано, часов в восемь, в довольно заполошном состоянии. Лежал и ожидал чего-то нехорошего. От резкого звонка мобильного прямо подпрыгнул. Незнакомый, крайне интеллигентный голос представился (я тут же забыл, как его зовут; сейчас знаю — Роберт Карлович). Роберт Карлович рассказал, что у него для меня крайне важное и срочное сообщение, и нам следует как можно скорее встретиться. Как бы чувствуя мое состояние, подчеркнул, что новость, с которой он собирается меня ознакомить, в высшей степени приятная и радостная. Выражался он крайне изыскано. Договорились встретиться через полтора часа в центре. Я тогда снимал комнату в Медведкове, поэтому времени только-только хватило, чтобы помыться-побриться и почистить зубы. Еще я по телефону спросил, как мне его узнать. Он сообщил, что работает адвокатом, и я его ни с кем не спутаю. Логично. Кто же не узнает адвоката?

Ехал я на свидание с плохими предчувствиями. Предчувствия укрепились, когда я увидел Роберта Карловича. Весьма пожилой седой человек в черном костюме с очень мрачным бледным лицом сильно выделялся из массы немногочисленных прохожих. Я подумал, что он напоминал не адвоката, а скорее наемного убийцу, киллера, говоря на современном русском языке. Киллер предложил зайти в кафе, рядом с которым мы с ним встретились. Милое кафе, в нем подают десяток сортов кофе и прекрасную (во всяком случае, по виду и запаху) выпечку. Там разрешалось курить и довольно быстро и вежливо обслуживали. В этих кафе мне не нравилось одно — чашечка кофе там стоила больше ста рублей. Об этом я не преминул сообщить Роберту Карловичу, причем, довольно злобным тоном. Предложил отвести его в соседнее заведение и угостить пивом в рамках планируемого кофейного бюджета (с деньгами в тот момент у меня было неплохо, со мной рассчитались за статьи об односолодовом виски и культурологических аспектах наращивания ногтей). Сошлись мы, в конце концов, на том, что киллер угощает меня кофе в ароматном кафе.

В небольшом пустом зале мы заняли угловой столик для курящих, и Роберт Карлович предъявил мне бумаги на английском языке, из которых, по его словам следовало, что он — американский адвокат и представляет очень известную американскую адвокатскую фирму. Название фирмы (потом выяснилось, действительно известной) я услышал впервые, о чем я тут же сообщил Роберту Карловичу. Тот не слишком расстроился, а предложил прейти к изложению сути дела.

А суть дела была следующая: в далекой Америке у меня есть очень дальний родственник. Он весьма и весьма состоятелен и носит имя Себастьян Траутман. В отличие от моих предков, которые в давние времена покинули родную Швецию и двинулись на восток через Польшу в Россию, американская ветвь Траутманов направила свою экспансию в направлении Нового Света. Не удивительно, что я не слышал этого имени. С одной стороны, родственник он мне по-настоящему дальний, с другой стороны, человек абсолютно не публичный. И дядюшка этот, прознав, что у него есть молодой родственник — талантливый журналист, проживающий в далекой и снежной России, тут же заочно его полюбил и надумал сделать ценный подарок в денежной форме. Тем более что у племянника сегодня не просто день рождения, а юбилей, как-никак. Четверть века стукнуло.

Любимый племянник сразу же попытался перевести беседу из русла общего и качественного в русло конкретное и количественное. Племянник спросил, какой именно суммой любимый дядюшка хотел бы его облагодетельствовать. И сказано было племяннику, что вопрос этот находится в стадии согласования, и в ближайшее время вступит в стадию утверждения. Но для этого племянник должен предельно честно ответить на ряд вопросов.

Тут на меня накатила острая подозрительность. Полагаю, что обусловлена она была в первую очередь вчерашними алкогольными подвигами. Под влиянием подозрительности я в почтительной форме выразил восхищение безупречным русским языком господина адвоката. При этом упомянул, что мне случалось общаться с соотечественниками, которые уехали в Америку всего лишь несколько лет назад. И у всех соотечественников за это время успел образоваться, если не акцент, то специфический говор. Такой свежеиспеченный американец разговаривает как герой одесского анекдота, если обосновался в местечке типа Брайтон-Бич, или приобретает уж вовсе чуждые моему русскому уху интонации, если взял курс на ассимиляцию и проживает в другом, более англоязычном месте. А, коли господин адвокат, не просто адвокат, а адвокат американский, как мне было сказано выше, то в Штатах он должен был бы прожить не один десяток лет (я знал о чем говорю, поскольку за пару лет до того писал большую сравнительную статью об адвокатских коллегиях, здесь и там). Роберт Карлович ответил как-то невнятно и не слишком убедительно и строгим голосом предложил приступить к моим ответам на его вопросы. Я смирил подозрительность и приступил. А вопрос, в сущности, был один: «Чем бы вы занялись, уважаемый племянник великого человека, если бы у вас оказалось много денег?»

Конечно, мне, как и всякому, случалось размышлять о том, как бы я жил, если бы было много денег. Таким образом, ответная речь, в целом, была экспромтом, но состояла из тезисов, большую часть из которых я уже обдумывал ранее.