Ни малейших намеков на Культ, ни малейших указаний на те дела, которые творились в капище. Писалось с искажениями, с явной оглядкой на то, что книга может попасть в руки Ордена…

Психика Вурдалака сама по себе была искорежена до такой степени, что оставляла мало намеков на нормальное человеческое существо. А он еще и использовал тяжелые наркотики. Он пичкал ими жертвы, чтобы те протянули подольше, и потреблял их сам в сумасшедших количествах. Уставший от всех изуверств, которые только смогла породить и воплотить фантазия этого психопата, я перевернул последнюю страницу, максимально приближенную к последним дням.

И обнаружил на ней то, что увидел несколько часов назад, — восьмиконечную звезду в круге, а точнее, в пунктирном кольце. Знак был в точности таким, как на полу в церкви.

Внизу присутствовала пометка, выведенная, как и начертание, кровью: «Пусть Жатва начнется».

На этих словах книга обрывалась.

Хотя я мало смыслил в подобных символах, вращение в кругах «Оккульта» не прошло даром. Я знал, что октаграмма, вписанная в окружность, олицетворяет порядок. А нарисованная без окружности — означает хаос и разрушение. В этой же каждый из кровавых лучей будто бы прорывал круг. Символизировал хаос в его наступлении, разрушение в его начале и динамике?

«Пусть Жатва начнется».

Логика подсказывала два варианта.

Первый — безумие, подкрепленное воздействием наркотиков. Пьяный и обдолбанный маньяк ловил ни в чем не повинных людей и потрошил в своем логове. Это и была его «Жатва». А остальное… Я увидел этой ночью достаточно картин, и моему воображению было от чего оттолкнуться.

Тем не менее, жирная итоговая линия подчеркивала, что все враги повержены и все, что мне следует предпринять, — это отдохнуть. Оставались какие-то темные загадки? Утром, на свежую голову, я напишу положенный отчет формы «Триста» и отправлю захваченные материалы в Хранилище Ордена. Тамошние Мейстеры выжмут из записей всю информацию, до последнего бита, а моя работа окончена. Точка.

Второй вариант подразумевал обратное. Речь шла о чем-то действительно серьезном — важном, вполне рабочем, сопоставимом с триумфом столь высокопоставленного культиста. Я сшиб верхушку айсберга, но остальная его часть, жуткая и удивительная, осталась под водой, целой и невредимой. Это была не точка, а вопросительный знак.

Я задумался над тем, существовал ли ответ? И если да, то какой? Нужно было думать и думать — когда веки мои смыкались и одурманенный усталостью разум искал уловки, чтобы отключиться… Вурдалак злорадствовал, что я ничего не понял. Что, если это правда? Теперь я даже не знал, радоваться его смерти или нет. Я сжег этого палача с предысторией в две с половиной тысячи лет, отправил прямиком в заждавшееся пекло, но, может быть, проживи он еще один-единственный день — в его мемуарах появилось бы нечто проливающее свет на происходящее? Или захвати я для допроса хотя бы одного рядового культиста, пешку, — возможно, удалось бы все прояснить?

Дневники не дали ничего.

Я встал, закурил и заходил по комнате.

Впрочем, кое-что я все же извлек и путем трехчасового копания в этой груде мерзости. Это был факт — книга лежала на столе, звезда расплывалась на последней странице кровавой кляксой. Ее лучи тянулись во все стороны.

Я возвратился в кресло и достал Таро — к счастью, у меня имелась еще одна колода, запасная. Сосредоточившись, я раскинул сложный расклад из шестнадцати арканов.

В центре легли Дьявол, Ангел и Смерть.

Поморщившись, я отвернулся — похоже, песне этой не было конца. А ведь я-то наивно полагал, что закончился ее последний куплет. Я надеялся, что мои гадания сбылись сегодняшней ночью, а видения Кассандры о том, что мне стоит собирать похоронный узел, — оказались неправильно истолкованы. Но, как получалось, все предсказания имели вообще иной смысл, на этот раз совершенно непонятный.

Я остановил руку, двинувшуюся к компу. Прибегнуть к помощи Кассандры я успел бы всегда. Куда важнее было иметь в этом деле свое собственное подсознательное понимание. Вполне вероятно, помочь мне в дальнейшем могло только это, а два провидца — это чересчур.

Решив так, я прикрыл глаза и направил мысли на карты. Усталость мешала концентрации — и помогала, расслабляя разум, который служил в этом деле плохую службу. Ощущения пришли не сразу — но они пришли вскоре. Я не отпугивал их.

Покинув квартиру, я спустился к подножиям руин и пошел вдоль их ряда по безлюдной дороге. Чувство вело меня, когда я проходил мертвые сектора, оно направляло к Ядру города. И вскоре я оказался там — совершенно один.

В Ядре не было никого. Брошенные машины стояли вдоль бордюра и посреди проезжей части, окна высотных домов-башен зияли темнотой — от подножий до венчавших их пирамид и пентхаусов. Жители словно ушли, покинув это место. Не было жизни ни в ночных заведениях, ни в супермаркетах. Вокруг были только туман и тишина.

Мое одиночество было полным. Я шел, и стук моих сапог разносился, казалось, на много кварталов вокруг.

Произошло что-то ужасное. Произошло совсем недавно, но никто из жителей уже не вернется домой. Никогда больше нога человека не ступит на мощенные плиткой тротуары, не опустится на ступени бесчисленных лестниц. Меня окружал туман, и я знал, что дальше будет только запустение — заросли ворвутся на улицы, сорные травы захватят каждый пригодный уголок. Их семена проникнут в каждую щель, и они разрушат стены. Это неминуемо произойдет, потому что совсем недавно…

Здесь побывало зло, настолько колоссальное, чтобы просто смести жизнь, как вихрь сносит песчинки.

Гадая о нем, я шел, и город менялся. Как-то плавно туман обернулся темнотой, в которой по непонятным причинам было бессильно даже усиленное зрение. Удавалось различить только то, что попало в призрачный ореол, создаваемый экраном компа.

Явившись в город, который сделало своими владениями неведомое зло, я бросил ему вызов. Я чувствовал, как оно пробуждается…

Улицы стали заканчиваться тупиками или бездонными провалами. Я перелазил через баррикады всякого хлама — будто кто-то стягивал из окрестных жилищ все, чтобы преградить мне путь. Тишина наполнилась странными звуками. То это был звон, будто кто-то забавлялся колокольчиком. То это был шорох, будто бы кто-то перемещался тайком, крадучись и прячась в закоулках. Шуршание бумаги, будто брели по колено в мятых газетах, или тяжкий размеренный звон, словно ударяли канализационным люком по бетонному столбу…

И всякий раз мне не удавалось выяснить место, откуда это доносилось, даже с помощью форсированного слуха. Стоило мне его усилить, звуки попросту исчезали.

Безжизненный город стал прибежищем призраков. В самом его воздухе витал запах боли и ужаса. Что тут случилось?

Ответом на этот вопрос был очередной звук — из-за следующего дома.

Я выхватил излучатель и кинулся на него. Мне надоело мешкать. Свет моего компа прыгал по мостовой, когда я бежал, выхватывая мусор, разбросанный там и сям, а из-за поворота доносился все тот же скрежет. Какой-то безумец царапал по асфальту стальным ломом, все быстрее и быстрее, в такт тому, как я убыстрял свой бег.

Скрежет стал неистовым — и оборвался, едва я достиг угла дома.

Когда завернул, держа улицу под прицелом, там было пусто. Оставался след.

Ореол дисплея выхватил надпись, выцарапанную на асфальте полуметровыми буквами.

Выведено это было не то что каллиграфическим почерком, а настоящим художественным шрифтом. Присутствовал и огромный знак, начертанный прямо над этим словом, — уже известная октаграмма, прорывающая круг. Надпись была едва заметна, но вот знак выдолблен глубоко.

Я разглядывал его, когда услышал смех из соседнего переулка. Затем послышался испуганный вскрик. Мужской голос, я кинулся на него…

За разбитым автобусом, который перегородил улицу, опять никого не оказалось.

Что-то вязкое булькнуло на земле сбоку. Я развернулся, нацеливая излучатель.