Фридрих хорошо знал, сколь велика роль, которую в делах Империи всегда играло византийское и сицилийское золото. Но теперь пробил его час, когда он сам должен был стать самым богатым и потому самым могущественным из государей Запада. И тогда папа будет низведен до положения зависимого от Германии римского епископа, а на месте раздробленного феодального королевства возникнет новая Империя. У повелителя этой раскинувшейся от моря и до моря Империи в один прекрасный день будет достаточно сил для того, чтобы подчинить своей власти герцогства, завладевшие непозволительно большими правами. Барбаросса вместе со своим канцлером Райнальдом Дассельским задумал не только восстановить былое величие императора, но и поднять его до высот, каких еще не видали в христианском мире.

Реализация великого замысла требовала уже иного отношения к вверенной ему власти. «С тех пор как Господь передал в наши руки власть над Римом и миром, нашей высочайшей обязанностью является попечительство о Священной империи и о Божьем царстве!» Такое окрыленное великой идеей послание направил теперь Фридрих своим князьям, чтобы они поняли смысл императорской власти как высшей, угодной Богу миссии. Впервые прозвучали выражения «Священная империя» и «Божье царство», коим суждено было впоследствии преобразоваться в Священную Римскую империю германской нации. Ссылка на священность своей миссии означала новый вызов папе, поскольку все будущие действия императора, милостью Божией призванного на престол, даже если окажутся прямым покушением на итальянскую сферу влияния курии, объявлялись непосредственным выражением божественной воли. Следовало понимать, что повелитель этой Священной империи не только равен римскому первосвященнику, на что он претендовал в качестве короля Германии, но в мирских делах и превосходит его.

Если Барбаросса в качестве предводителя Священной империи собирался подчинить своей власти самого папу римского, то как он мог терпеть гордую независимость Милана, открыто бросавшего ему вызов?! В Италии противники императора в полной мере пользовались его отсутствием, но больше всех преуспели миланцы, которые назло ему отстроили Тортону лучше прежнего, принудили Кремону к заключению перемирия и вновь принялись нагонять страх на Комо и Лоди. Милан продолжал свою враждебную Империи политику, все больше и больше подчиняя себе города Ломбардии, поэтому Барбаросса в том же послании к князьям, в котором впервые упоминалась Священная империя, объявлял, что не может долее терпеть, чтобы самонадеянные миланцы продолжали бесчестить императора, а посему намерен, «дабы смирить Милан, призвать под свои знамена все воинство Империи». Князья не остались глухи к обращению государя, и на рейхстаге, собравшемся в марте 1157 года в Фульде, было принято решение о новом итальянском походе, в который предполагалось выступить следующей весной. Прибывшие на рейхстаг князья обещали императору свою поддержку. Удобным поводом для вторжения в Италию могли стать просьбы о помощи и защите, переданные Барбароссе представителями от Павии, Комо, Новары и Кремоны. Итальянцы жаловались на тиранию Милана, буквально попиравшего (опять вспомнили о разорванной и растоптанной королевской грамоте) все распоряжения императора. Их заверили, что скоро в Ломбардию прибудет германское войско, дабы защитить оказавшуюся под угрозой честь Империи.

Еще совсем недавно Фридриху было бы весьма затруднительно ради защиты оказавшейся под угрозой чести Империи «призывать под свои знамена» все воинство Германии. Теперь же давало себя знать укрепление его авторитета, которого он добился благодаря мирному решению баварского конфликта. Сознательно пойдя на увеличение могущества Генриха Льва, он дружбой привязал его к себе и поставил на службу интересам Империи. Когда он после передачи Баварии сообщил ему, что предполагает осуществить своего рода разделение властей — Генрих впредь должен будет защищать Германию, в то время как сам он займется покорением Италии, хотя на первых порах не сможет обойтись без его помощи по ту сторону Альп, — герцог Баварский и Саксонский заверил его в своем искреннем стремлении сотрудничать. Вслед за ним и другие князья присягнули, что весной 1158 года отправятся на год в поход против Милана, оговорив при этом, чтобы миланская кампания не переросла в войну против Сицилии. Так что Фридрих мог теперь заключить свое большое послание имперским князьям «сердечной просьбой и приказом» собраться к указанному сроку в Ульме. Так под удобным предлогом необходимости покарать Милан был сделан первый шаг к покорению Северной Италии, к исполнению великого замысла.

Однако в течение года, остававшегося до начала похода, Фридрих не хотел и не мог сидеть сложа руки. Это время предстояло использовать для водворения всеобщего земского мира, для окончательного устранения беспорядков в королевстве, прекращения усобиц и разбойничьих вылазок рыцарских отрядов, дабы дать тем самым всем князьям возможность наилучшим образом подготовиться к большому военному походу. И его усилия, как заметил хронист Оттон Фрейзингенский, не пропали даром: «Каждый предпочитал соблюдать мир, ибо император без устали разъезжал по стране, веля обезглавливать или вешать любого нарушителя спокойствия, попадавшего к нему в руки». Если раньше участники усобиц и разбойничьих нападений находили защиту у враждовавших друг с другом Вельфов и Штауфенов, то теперь эта кровавая затяжная борьба обоих родов не только прекратилась, но и переросла в их братство по оружию. Это единение позволило навести в Германии порядок, какого давно не было, так что замученному феодальными усобицами народу, по образному выражению хрониста, казалось, будто после долгой дождливой ночи наступило солнечное утро.

После умиротворения германских земель особенно нетерпимыми казались Барбароссе действия восточного соседа, польского князя Болеслава IV, упорно не желавшего присягнуть на верность ему и допустить к участию в управлении страной своего изгнанного десять лет назад брата. На хофтаге в Госларе в конце июня 1157 года император договорился с саксонскими князьями совершить военный поход в Польшу, который предполагалось закончить как можно скорее, чтобы затем заняться подготовкой к итальянской кампании. В начале августа имперское войско собралось в Галле на реке Заале, чтобы оттуда двинуться в Польшу. Из Саксонии и Тюрингии прибыли почти все светские и духовные магнаты со своими военными отрядами, а также пфальцграф Отто Виттельсбах и чешский герцог Владислав II. 4 августа войско выступило в поход и спустя двенадцать дней форсировало Одер. Отступая, поляки сжигали за собой крепости и селения в Силезии. Чтобы задержать наступление Барбароссы, они устраивали засеки на дорогах. Тактика выжженной земли создавала немцам большие затруднения с заготовкой провианта и фуража. И все же, несмотря ни на что, они стремительным маршем достигли Познани и принудили польского князя к капитуляции. Чешский герцог выступил посредником между своим польским родственником и императором. Болеслав пообещал прибыть на Рождество 1157 года в Магдебург и уладить спор со своим изгнанным братом. Он присягнул на верность императору, заплатил ему денежную контрибуцию и обещал прислать 300 рыцарей для участия в итальянском походе. В качестве гарантии выполнения взятых на себя обязательств Болеслав дал в заложники нескольких знатных поляков, которые потом не скоро увидели свою родину, поскольку князь не сдержал данных Барбароссе обещаний.

Быстро и успешно завершив польскую кампанию, император созвал 28 сентября 1157 года хофтаг в Вюрцбурге. Уже по составу участников хофтага было видно, сколь возрос авторитет императора. В те дни он выступал в Вюрцбурге во всем блеске своего величия, какого не знали даже самые славные из его предшественников. Помимо немецкой знати прибыли посольства от византийского василевса, королей Англии, Дании и Венгрии, а новая имперская земля Бургундия, равно как и все области Италии, направила своих представителей. Здесь, в Вюрцбурге, сошлась почти вся Европа. Иноземные послы преподнесли императору богатые подарки и обратились со своими просьбами.