Я решил, что мой черед пришел. И, не торопясь, приступил к отмщению.

— Видишь ли, Вася, — нарочно не глядя в сторону Виктора, заговорил я в утомленной манере учителя, объясняющего что-то нерадивому ученику. — Примерно с полгода назад мы осуществили исключительно удачную сделку. А именно, приобрели акции азотного комбината.

— Что-то припоминаю, — кивнул Вася, не сводя с меня встревоженного взгляда своих карих глаз.

— Этот выдающийся бизнес-проект имел лишь один существенный изъян. — Я сделал паузу, подождал, пока лицо Виктора начало краснеть и оспины проступили на нем сильнее. — Нам досталось только тридцать два процента, что, хоть убей, меньше контрольного пакета. Ровно на восемнадцать процентов плюс одна акция. Наверное, мы рассчитывали на то, что, полежав в наших сейфах, акции начнут размножаться. Как кролики. Но они почему-то не размножились.

Виктор сделался багровым. Он убрал ноги с кресла напротив, нервно схватил со стола какой-то документ и уставился в него так, как будто это была подробная инструкция по разведению кроликов и превращению их в акции.

— Да, — огорченно подтвердил я, упорно не замечая его реакции. — Жаль, конечно. Но больше их не стало. Еще шестнадцать процентов находятся у людей, готовых нам их продать, но это не меняет картины. Двадцать пять процентов оказались у Хасанова.

— Какого Хасанова? — наморщился Вася. — Это того, который в Нижне-Уральске полгорода скупил?

— Неприятный парень, — вставил Храповицкий. — Просит за свои бумаги больше, чем стоит весь комбинат. Вряд ли мы с ним договоримся.

— А остальными акциями владеет мэрия Нижне-Уральска, — вернулся я к прерванной теме. — И мэрия вообще не желает вести переговоры. Поскольку не получала соответствующих указаний от директора автомобильного завода. А без его приказа в тамошней мэрии, как известно, даже мухи не летают. Таким образом, вложив полгода назад больше двух с половиной миллионов долларов, мы не получили взамен ничего. Ни копейки. И о том, что творится на комбинате, мы знаем лишь из отчетов его руководства, которые поступают к нам не очень регулярно.

— Черт! — не удержался Вася, хлопнув ладонью по столу так, что хрустальная пепельница подпрыгнула и звякнула о стеклянную столешницу. — Какой же дурак все это придумал?!

Ударная сила Васи заключалась в том, что он никогда не понимал до конца своей роли в подготовленных мною актах возмездия Виктору.

В лице у Виктора что-то дернулось. Он бросил документ на стол и в ярости уставился на безвинного Васю.

— Это я придумал! — прошипел он. — Я! И это был отличный проект, что бы тут ни нес наш доморощенный гений. Никто же не знал, что так получится с акциями!

— Но получилось-то глупо! — не сдавался Вася. — Я не хотел тебя обижать, Виктор, — добавил он ворчливо и поправил новый галстук в узорах. — Но надо же искать выход из положения!

Виктор не хотел искать выход из положения. Он хотел терзать мой труп. Я посмотрел на него с состраданием, но все-таки решил его добить.

— Именно поэтому, — неторопливо продолжил я, — и предложил принять небольшое участие в начавшихся в Нижне-Уральске выборах мэра.

— Постой, постой, — нахмурился Вася. — Я как-то пропустил этот момент. То есть там идут выборы, и мы надеемся их выиграть, так?

— Не совсем, — ответил я. — Выиграть выборы в Нижне-Уральске мы не можем, для этого мы там недостаточно сильны. Мы пытаемся повлиять на их исход. На сегодняшний день там два основных кандидата: действующий мэр Силкин и его заклятый враг Рукавишников. Силкину помогает автозавод, на котором работает половина нижнеуральских аборигенов. Рукавишников — депутат губернской думы…

— Рукавишникова, между прочим, поддерживает наш друг губернатор! — Виктор попытался взять реванш, упрекая меня в измене корпоративным интересам.

Это было правдой. Администрация завода упорно не пускала губернатора грабить подчиненное ей предприятие. Не потому, что отличалась повышенной честностью, а потому, что успешно делала это и без него. В отместку губернатор им всячески вредил.

— Боюсь, Виктор, ты единственный человек, кто интересуется тем, кому в Нижне-Уральске отдает свои предпочтения губернатор, — парировал я. — Завод платит в областной бюджет треть всех денег губернии. И объяснять местным жителям, что губернатор важнее директора завода, — все равно что предлагать посадить в клетку тебя вместо Храповицкого. Любопытно, конечно, но не серьезно. Губернатор там может поддерживать пьяных на улицах. А в их политике все решает автозавод. Кстати, финансирует Рукавишникова тоже не губернатор. А как раз Хасанов. С которым мы пока еще не нашли общий язык.

— И ты изобрел план? — догадался Вася.

— И я изобрел план, — скромно подтвердил я.

— Хорош план! — фыркнул Виктор. Он взмахнул сигаретой, уронил пепел себе на грудь и принялся его отряхивать. — Дать наши бабки какой-то дворняге! Которая на нас же за это и лает!

— Почти так, — кивнул я. — Пусть лает на всех, кто во власти: олигархов, политиков, бизнесменов, бандитов. Понимаешь, Вася. — Я по-прежнему обращался исключительно к Васе, хотя видел, что Храповицкий тоже внимательно слушает, разглаживая свои кустистые брови. — И Рукавишников, и Силкин — чиновники, которых народ терпеть не может и голосует за них от безысходности. Они неотличимы. Когда видишь их портреты, думаешь, что они живут с одной и той же секретаршей. А обывателю хотелось бы чего-то нового. Огненного. И я нашел пламенного трибуна.

— Люмпена! — презрительно бросил Виктор. — Безработного алкоголика!

— Бывшего алкоголика, — поправил я. — Он лечился. А безработным он стал, после того как администрация завода его уволила. Формально — за прогулы. На самом деле за агитацию против заводской верхушки, которую он обвинял в воровстве и коррупции. Чем снискал себе народную славу. И сумел создать на заводе общественную организацию, вроде добровольных профсоюзов, куда, кстати, входит несколько сотен человек. Организация называется «Трудовое единство» и издает свой боевой листок, который ты только что читал.

По Васиному лицу я видел, что он не вдохновлен нарисованным мною портретом.

— А зачем нам такой мэр? — подозрительно спросил Вася. — Мы же не трудовое единство. Да и не выиграет он сроду.

— Да нам не надо, чтобы он побеждал! — вновь терпеливо принялся разъяснять я. — Нам нужно, чтобы он набрал процентов десять голосов. И стал третьим. Повторяю по буквам. Третьим. В этих выборах кроме Силкина и Рукавишникова все равно участвует еще дюжина кандидатов, каждый из которых откусит по два-три процента. Это означает, что никому из главных соперников не удастся получить половину всех голосов. А по уставу Нижне-Уральска, если никто из кандидатов не набирает пятьдесят процентов плюс один голос, объявляется второй тур. Куда выходят двое победителей. И если нам повезет и мои расчеты окажутся верными, то мы сможем обменять во втором туре нашего Бомбилина, или, точнее, поддержку его избирателей, на интересующие нас акции. При этом нам абсолютно безразлично, с кем из двух торговаться: с Силкиным или Рукавишниковым.

— А что, — встрепенулся Вася. — Звучит неплохо! Его глаза загорелись надеждой на возврат потерянных

денег. Виктор окончательно скис и принялся что-то чертить на лежащей перед ним бумаге.

— Авантюра, конечно, чистой воды, — поморщился Храповицкий.

— Рискованно, согласен. Но еще не поздно отказаться, — заметил я лицемерно. Я понимал, что ничего лучшего никто из них все равно не придумает.

— Сколько у твоего кретина сейчас? — спросил Храповицкий, подаваясь вперед в кресле.

— Шесть процентов уже готовы голосовать за него, — ответил я. Что было небольшим преувеличением. Бомбилин пока едва набирал четыре. Но я в него верил.

— А у Силкина с Рукавишниковым? — ревниво осведомился Вася. Он покосился на шелковый платок в нагрудном кармане пиджака и щипнул его, придавая большую пышность.

— У Силкина двадцать пять. А у Рукавишникова — около двадцати. Довольно много народу еще не определилось.