Чи-Гоан и вы с Пэрпл уже сидели, пригнувшись, в отвязанной лодке. Мы с Деком столкнули ее с отмели и заняли место на веслах. В этот миг вдалеке, в море, зажегся сигнальный огонь — это Поло ждал нас на баркасе, не рискуя подойти поближе, чтобы не сесть на мель.

Когда мы уже порядком отплыли от берега, разъяренная толпа выбежала на берег. Они размахивали факелами, выкрикивая нам вслед угрозы и проклятья. Я слышал свист пиратских стрел, но ни одна из них не достигла цели, наша лодка была невидима для пиратов. Гораздо хуже было то, что несколько человек, вероятно, самые трезвые, догадались пустить еще одну лодку за нами в погоню, причем четырехвесельную, а потому расстояние между нами стало заметно сокращаться.

Вы с Пэрпл сидели на корме. Я не видел ваших лиц, но слышал, как ты что-то шептала сестре, испуганно прижавшейся к тебе. Ты гладила ее по голове, а она хваталась за твои руки…

Пиратская лодка постоянно сбивалась с курса — гребцы ориентировались только на плеск наших весел, а мы спешили и не могли себе позволить опускать весла бесшумно. Ветер относил в сторону эти звуки, и только поэтому нам удалось достичь баркаса раньше, чем погоне.

Поло спустил нам веревочную лестницу, и первой начала подниматься Пэрпл. Спасение было так близко, что никто из нас не подумал, какой опасности она подвергается. Никто, кроме тебя, Роут.

— Фонарь! Уберите свет! — закричала ты, указывая на фонарь.

Ты кричала по-люштански. Мидонцы непонимающе переглянулись, и в тот же миг в деревянную обшивку борта впилась черная стрела. За ней последовала другая. Для лучника с пиратской лодки Пэрпл, карабкавшаяся по лестнице в свете фонаря, была отличной мишенью.

Готто умолк. Когда он заговорил снова, его голос звучал гораздо тише, плечи слегка поднялись.

— А потом все произошло так быстро… Стоит только закрыть глаза, и я вижу все, как наяву… Вот двое мидонцев, мешая друг другу, пытаются закрутить фитиль фонаря. Вы с Чи-Гоаном бросились к Пэрпл, он успел первым и накрыл собой девушку… Следующая стрела пронзила их обоих… Наконец Поло ударом меча разнес вдребезги проклятый фонарь. В наступившей темноте Чи-Гоан и Пэрпл упали на дно лодки.

Медлить было нельзя: ранены наши друзья или убиты, но за жизнь любого из нас я не поставил бы и самой мелкой монеты. Мы отвели лодку к носу баркаса, крикнув Поло, чтобы он спустил лестницу там. Сначала заставили подняться тебя, потом с помощью мидонцев вытащили на палубу Пэрпл и Чи-Гоана, а вслед за ними забрались сами.

На баркасе быстро поднимали якорь. Неужели нам удастся уйти? Мое сердце бешено колотилось, и в этот момент я даже не мог думать о раненых…

Вдруг на горизонте показались огни, которые быстро приближались к нам. Появление пиратского судна под всеми парусами было встречено приветственными воплями. Между тем Поло отдавал людям команды, я бросился к рулю, но ощущения мои в этот миг трудно описать. «Чудес не бывает, — думал я. — Не может такого случиться, чтобы всего трое человек провели бы ачуррских пиратов, о злобе и коварстве которых я знал не понаслышке, отняли бы у них добычу и безнаказанно улизнули. Нам просто временно везло, но теперь мы все погибли».

И тогда произошло чудо… Вместо того чтобы нападать на нас, пираты с корабля начали кричать что-то своим товарищам в лодке. Я не все мог разобрать, но речь шла о человеке-рыбе. Причем здесь это легендарное существо, идол, которому поклоняются в Котине, я не понял, но что-то напугало негодяев. Лодка тут же повернула к берегу, а корабль направился к пристани, стараясь держаться подальше от баркаса. Не медля больше, я повел баркас прочь, а потом, передав руль одному из мидонцев, бросился к раненым.

Никогда не забуду этого! Чи-Гоан лежал, широко раскинув руки, а в его открытых глазах отражался свет фонаря. Я упал рядом с ним на колени и зарыдал — а ведь не так давно мы с Рейданом взяли в плен этого парня и захватили его корабль, чтобы спасти Шайсу… Он был мне просто другом, с которым любая дорога становилась короткой, а ведь долгое время мы даже не знали, какая тяжесть лежала у него на сердце… Роут, он был готов на все, чтобы спасти тебя. Ему было не важно, захочешь ли ты потом остаться с ним.

Бросив на Роут странный взгляд, Готто покачал головой.

— Я плакал, а ты так и не пролила ни слезинки, лишь провела пальцами по лицу Чи-Гоана, закрыв ему глаза. Ты продолжала прижимать к себе захлебывавшуюся кровью сестру, которой уже нельзя было помочь. Через полчаса Пэрпл умерла у тебя на руках. Стрела, которая попала Чи-Гоану прямо в сердце, ей пронзила легкое. Мы похоронили мертвых в море и отправились к Мидону.

Недолгую паузу опять прервал монотонный голос:

— Я хотел отдать тебе вещи Чи-Гоана — среди них был ларец с драгоценностями, который оставила Шайса. Но ты на них даже не взглянула, а продолжала целыми днями сидеть на палубе, не отрывая взгляда от горизонта, и молчать. Я не мог смотреть на тебя без слез. Подумать только, пережить такое, спастись и… потерять дорогих людей в полушаге от счастья! И тогда я поклялся перед этим вечным небом и морем, что не оставлю тебя, что буду заботиться о тебе, как брат. Не знаю, слышала ли ты мои слова, приняла ли их всерьез — мне это не важно. Я не нарушал и никогда не нарушу этой клятвы.

В Мидоне мы узнали, что о втором баркасе ничего не слышно. Скорее всего, наши друзья погибли. Я оплакивал свою потерянную любовь, мучался угрызениями совести — это были ужасные дни. Но со мной уже не могло случиться ничего хуже, а твои испытания еще не закончились…

Когда твой отец, Черный Вант, узнал о смерти Пэрпл, то совсем обезумел от горя. Он ударил тебя, назвав грязной женщиной… Говорил, что ты не смогла уберечь сестру от беды, опозорила семью и что надо было прогнать тебя еще тогда, когда ты связалась с «этим лю-штанским прохвостом». Ты ни слова не сказала в свою защиту, а твоя мать тщетно пыталась успокоить Ванта. Я понимаю, он был болен, и про умерших нельзя говорить дурно, но он поступил с тобой очень жестоко. Хотя, по-моему, тебе тогда было все равно.

Мидонцы, участвовавшие в нашем походе, получили причитавшуюся им награду. Драгоценности Чи-Гоана я стал предлагать твоей матери, но, узнав, что ты отказалась их взять, Дроан заплакала и оттолкнула ларец. Как я ее ни просил, она ничего не взяла. Тогда я нашел Поло и уговорил его принять это наследство. Ведь он остался единственным сыном у своей матери — и Нико, и их младший брат, жених Пэрпл, погибли. Я взял из ларца несколько вещиц, чтобы у нас с тобой были какие-то средства — на девятой террасе мне с удовольствием обменяли их на деньги, — а остальное оставил ему. Поло обещал, что будет заботиться о твоей матери, но, похоже, она не приняла его помощь.

Я хотел увезти тебя к себе в Лех, потому что каждый мой день в плену начинался и заканчивался мыслями о доме. Но потом, словно кто-то шепнул мне: на родине ждут мастера, а не бродягу, каким ты стал. Кроме того, ты знаешь, Роут, этот год, который я провел в пути с Рейданом и Шайсой, а потом и с Чи-Гоаном, что-то изменил во мне. Я чувствую, что никогда не стану прежним, а значит, мне нечего делать в Лехе. Я должен был начать совсем новую жизнь. И тогда мы с тобой купили этот домик, корову и всякую птицу. Здесь очень хорошо — река и холмы… Но в последнее время я начал уставать от этого покоя — иногда чувствую, будто ступни ног чешутся в предвкушении нового пути. Нет, я понимаю, мне никогда не найти ее и даже не отыскать дороги, по которой она ушла. Но на то она и дорога, чтобы решать за нас, что нам нужнее, — так вроде бы говаривал старина Рейдан. И потому, если бы ты, Роут, подумала и согласилась вернуться к своим, я проводил бы тебя до самой пустыни, убедился бы, что у тебя все в порядке, а там отправился бы куда глаза глядят. Доми мы бы упросили присмотреть недельку за скотиной, пока его семья не переберется сюда. А, Роут? Да ты меня не слушаешь?

Женщина, действительно, будто и не слышала слов Готто. Повернувшись к нему спиной, она разбирала какие-то вещи, а потом и вовсе закрыла дверь. Готто покачал головой и снова вышел на улицу. Осенний ветер принес тонкий аромат яблок и запах дыма — наверное, это далекие соседи за холмами жгли костер. Птичья стая острым клином скользила по бледному небу, и ее печальные крики эхом разносились над землей. Хлопнула дверь, и на крыльце показалась Роут. Она была одета для дальней дороги, в добротные сапоги и крепкий плащ с капюшоном, а в руках у нее был небольшой заплечный мешок.