Оружие «разделяй и властвуй» стало в руках падроне пулеметом, извергавшим тысячи слов в минуту. Он не давал им перевести дух, он парализовал их, онемевших в восточной полутьме комнаты. Они стояли втроем плечо к плечу, с пистолетами в руках, но сердца их утратили взаимную сплоченность боевого порядка, разбегались направо и налево, и каждое искало свою собственную норку, чтобы спрятаться, -как это бывает при мощных бомбардировках.

Крабьи глаза падроне, круглые как фары с радиусом в 180 градусов, заметили растерянность противника. Следующий ход должен был привести их в настоящее бегство.

- Итак, вперед. Убей меня, Иуда. Что ты ждешь? - закричал он с вызовом, обращаясь к Марчелло, и распахнул свой халат, обнажив старческую наготу вплоть до сдутых, лохматых мешочков, свисавших, как покрытые паутиной куколки гусеницы с гнилой ветки.

Однако те совсем не заметили его старческого убожества внизу: их глаза и души захватила храбрость падроне, который встречал смерть с гордо поднятой головой, в юношеской позе героической эрекции.

- Но мы пришли не убивать тебя, падроне. Я по крайней мере даже и не подумывал об этом, - наконец раскрыл рот смущенный Квазимодо.

- И я об этом не думал, - заверил оправдывающимся голосом Джованни.

- И я... - вынужденно последовал за большинством Марчелло.

- В отношении тебя я сомневаюсь, - сказал последнему падроне. - Но в конце концов... Зачем же вы тогда пришли?

- Чтобы ты созвал Верховный совет и заявил о своей отставке, - посадил на мель свою заговорщицкую лодку Марчелло, раз уж он был не в состоянии выйти на глубокую воду убийства.

- Мы хотим, чтобы ты оставил дела и прожил оставшиеся годы, окруженный уважением и признательностью семьи, - сказал решительно, но с сожалением Квазимодо.

- Ты должен отдохнуть... Ты уже очень стар, - прошептал с желчным почтением Джованни.

- Я стар? - дернулся разъяренный Карузо, вновь взяв вожжи руководства в свои руки. - Кто вам сказал, что я стар? Я совсем не стар. Спросите врача. Правда... Где доктор?

Его стукнул рукояткой пистолета Марчелло, когда они вошли в комнату, чтобы тот не стал кричать с перепугу, когда дело начнет принимать угрожающий характер. Он упал там, рядом с дверью, однако они нашли его спрятавшимся под диваном.

- Оставь врача, падроне. Речь не про то... – сказал Марчелло и отпихнул ногой голову врача, который выглянул из своего убежища, как воробей после бури.

- Но о чем же тогда идет речь? - спросил, наступая, Карузо.

Они указали на роковую ошибку - соглашение с Паганини, вызвавшее негодование. Если бы они не знали, его прошлого, то охарактеризовали бы как преднамеренное предательство недостойного босса и еще более недостойного отца...

- Вся «семья» плачет о твоих убитых детях. Особенно о четвертом... О твоем последнем сыне, Америко. Почему ты оставил его без отмщения? Чем тебя ослепил Паганини? - драматически спросил Марчелло.

- Ты нас разочаровал, падроне, - сказал Квазимодо, обретая свой укоряющий тон.

- Наш гнев справедлив, - пошел дальше Джованни со строгостью.

Карузо опустил голову, как виноватый, потерявший завоеванную вершину, и это помогло преступным надеждам Марчелло взыграть с новой силой.

- Мы могли бы убить тебя за это. С полным правом. Даже Америко сверху благословил бы наш поступок, - сказал с адским волнением Марчелло.

Падроне еще ниже опустил свою седую, наполовину облезлую голову, но не от унижения и признания своей вины, как думали эти глупые петухи. Он просто хотел огорошить их неожиданным поворотом с ног на голову, который был заготовлен в его ответе. Так, чтобы они поняли раз и навсегда, что старческий мозг Боккачио Карузо насыщен вечной молодой гениальностью. Что же касается их, то они показали только, как смешны смертные, когда пытаются сунуть нос в неисповедимые глубины божественного разума.

- А кто вам сказал, ублюдочное отребье, что я оставил без отмщения моего младшего сына? - внезапно выкрикнул он, поднеся дрожащий кулак к подбородку Марчелло. - За моего любимого Америко заплатит своей жизнью Марио Паганини!

Молния его ответа упала столь неожиданно на их головы, что на несколько секунд все трое застыли, будто восковые подобия самих себя. А когда оправились от шока, то уже опять стали послушными служащими, готовыми преклонять колена в страхе и восхищении перед своим непререкаемым монархом.

- То есть Марио Паганини обречен, падроне? - встрепенулся Квазимодо.

- Мы обязательно его убьем? Сына этого Игнацио Паганини? - потер руки садист Джованни.

- Несмотря на соглашение, которое запрещает любое преступное действие между двумя семьями? - потребовал уточнений Марчелло с доскональностью законоведа.

Они закричали втроем, как петухи при резкой перемене погоды. Карузо заставил их замолчать, раздраженно подняв руку.

- Это в рамках соглашения, - сообщил он сухо. - Мы подписали дополнительный, тайный протокол. Игнацио Паганини привез в Америку своего сына, чтобы мы его убили! Я его очень уважаю за это. Он пожертвовал своей плотью, чтобы положить конец многолетней войне, которая принесла столько зла стране и нашим «семьям»...

- А почему мы его не убили до сих пор? – спросил с робостью гимназиста нейтрализованный Марчелло.

- Мы можем его убить, когда захотим, где захотим и как захотим. Но я думаю, что он должен стать сначала достойным мафиози. Занять видное место в нашем обществе. Короче говоря, он должен быть истинным сыном Паганини, когда его настигнет смерть. А не малозначительным ублюдком, которого богатый папа признал на старости лет. Америко, когда его убили мерзавцы Паганини, был настоящим орлом. У него за плечами были дела, которым мог позавидовать сам Аль Капоне. Три похищения, четыре убийства, два удачных провоза наркотиков, три соглашения о продаже оружия, диплом адвоката, избрание председателем двух филантропических организаций, победа на предварительных выборах, признание кандидатом в губернаторы нашего штата и его последнее благородное решение выдвинуть свою кандидатуру в сенат... Наверняка он был бы сегодня в сенате, если бы его не убили. В конце концов, это был сын первого сорта, и я хочу получить первосортное отмщение, убив Паганини такого же масштаба... Понимаете меня?

- Падроне, ты великий человек! – прошептал Квазимодо.

- Настоящий вождь, - добавил Джованни.

- ...который делает нам честь своим доверием, - промямлил Марчелло.

- Нет... Тебя я отнюдь не почитаю своим доверием, - отозвался с суровым лицом Карузо.

И после этого указал двум другим на дверь.

- Забирайте врача и освободите мой угол. Завтра мы поговорим о вашем поведении. Вы меня очень огорчили сегодня вечером. Устроили варварское вторжение в мое наиболее сокровенное, частное время. Нарушили мое священное право на отдых, развлечение и лечение. Если бы я не знал, как вы меня любите, убил бы вас на месте...

- Мы примем любую кару, падроне. Мы действительно виноваты, - сокрушенно сказал Квазимодо.

- Любое наказание примем. Мы его заслужили, - добавил разбитый Джованни.

Они почтительно поклонились, поцеловали его руку и вышли, ступая на цыпочках.

- Ты останься... - Карузо устало обратился к Марчелло. - Хочу побеседовать.

- Ладно... - сказал тот и побледнел, увидев холодную, непроницаемую маску босса. - Но если я не уеду вместе с ними, то как я вернусь сегодня в Нью-Йорк? Разве ты мне дашь автомобиль.

- Не волнуйся. Я помещу тебя в автомобиль, который перевозит мусор. Завтра рано утром он тебя заберет в виде скрюченного трупа в простой жестяной бочке... - сказал он саркастически, вытаскивая свой пистолет.

Когда раздались выстрелы, двое его заместителей находились еще на лестнице. Они прислушались со страхом к наступившей затем тишине, тычком в зад заставив врача прекратить задавать неуместные вопросы.

- Великий человек падроне... - выговорил Квазимодо.

- Настоящий босс, - согласился Джованни.

В этот вечер верховный совет «семьи» Паганини собрался на свое регулярное заседание в Черном доме, как называли дом падроне в отличие от вашингтонского Белого дома.