Хороший орудийный расчет производил но выстрелу каждые две минуты, пушкарям с худшей подготовкой требовалось до восьми минут, чтобы запустить ядро в сторону неприятеля.

Нельсон вел смертельную игру и навязал французам ближний бой: при стрельбе с расстояния двести футов 36-фунтовая пушка запускала ядро, которое насквозь прошивало 3-футовый каркас вражеского корабля, сделанный из дуба. Каждый такой выстрел нес смерть, разрушения и увечья.

Джон Никол, который обслуживал одно из орудий, расположенных на нижней палубе «Голиафа», вспоминал:

«В пылу боя одно из ядер угодило прямо в магазин, но не нанесло ущерба, поскольку плотники закупорили его и остановили наплыв воды».

Женщины тоже принимали участие в битве. «Я очень обязан жене комендора, которая постоянно давала по глотку вина своему мужу и мне, что значительно уменьшало пашу усталость», — рассказывает Никол. «Некоторые женщины были ранены, а женщина из Лейта умерла от ран».

И среди многих смертей зарождалась новая жизнь: «Одна женщина родила сына в пылу боя... Мы ни на секунду не прекращали стрельбу».

В конце французской линии стояли два корабля, представлявшие большую потенциальную опасность для британцев: 80-пушечный «Вильгельм Телль», на котором находился адмирал Вильнев, молодой и амбициозный заместитель героически погибшего главнокомандующего, и 74-пушечный «Женерё».

Вильнев имел все шансы для того, чтобы склонить в пользу французов ту ситуацию неустойчивого равновесия, что сложилась к девяти часам вечера. Для этого он должен был приказать капитанам «Вильгельма Телля» и «Женерё» поднять якоря и немедленно двинуться туда, где горел «Ориент», и капитан Касабьянка вместе со своими людьми продолжал безуспешные попытки остановить распространение огня.

Он мог сражаться с англичанами их же оружием: обойти вражескую линию со стороны моря, бросить якоря и начать обстреливать корабли Нельсона, которые также оказались бы зажатыми с двух сторон.

Но Вильнёв медлил, и непонятно почему. Позднее, вспоминает Наполеон, Вильнёв заявил в свое оправдание, что ожидал сигнала адмирала, но в клубах дыма этот сигнал не удалось прочесть. «Нужен ли сигнал, чтобы прийти на помощь товарищам и принять участие в битве?» — негодовал Наполеон.

Другой возможной причиной бездействия Вильнёва был ветер, дувший в лицо французам. Ветер усложнял их задачу, но корабли все же могли начать движение.

Не только Вильнёв, но и французские капитаны не проявляли инициативы и оставались на своих позициях, ожидая новых распоряжений высокого командования. Они упустили время и были наказаны самым жестоким образом.

Приближался поворотный момент битвы. Скоро всем стало очевидно, что команда капитана Касабьянки не сможет потушить пламя.

Гардемарин Ли на борту «Свифтшура» вспоминал, как дым вдруг исчез и «холодный, ясный, безмятежный лунный свет стал потрясающим контрастом с тем светом, что излучал горевший корабль; благодаря ему линии двух враждебных флотов впервые стали ясно различимыми».

Пламя пожирало «Ориент», уничтожая одну его часть за другой. Юный Ли видел, как огонь «быстро поднимался по оснастке, вдоль рей и палуб».

Выжившие члены команды «Ориента» вспоминали, как все вдруг смешалось, и корабль стал неуправляемым. Лейтенант Лашенед описал пик кризиса:

«Все в тот миг увеличивало смятение. Насос, предназначенный для тушения пожара, был сломан, пожарные люки оказались погребенными под кучами мусора, ведра были разбросаны по всему кораблю, и нам пришлось приносить другие ведра из трюмов; нас окружило пять кораблей, и они обстреливали нас с удвоенной интенсивностью. После немыслимых, но тщетных усилий мы оставили палубу, покрытую горящими телами погибших. Главная мачта и кормовая мачта с треском обрушились к левому борту... Корабль горел сзади и спереди, и пламя достигло батареи 24-фунтовых орудий. Люди на батарее 36-фунтовых орудий, казалось, все еще не знали об опасности и продолжали энергично стрелять».

Интенсивный огонь, охвативший французский флагманский корабль, начал угрожать судам, стоявшим недалеко от него. Джон Ли вспоминал, что «Свифтшур» был так близок к горевшему «Ориенту», что «смола из швов текла ручейками вниз».

Купер Уильяме, корабельный капеллан на «Свифтшуре», наблюдал за движениями нескольких офицеров и матросов «Ориента»: «Понимая непрактичность дальнейших действий по тушению огня... [они] выпрыгивали за борт; для того чтобы держаться на воде, некоторые использовали деревяшки и другие обломки судна, другие плыли изо всех сил, чтобы избежать ужасной катастрофы. Пушечные ядра летали во всех направлениях, разорвав многих из них на куски; другие были подобраны шлюпками или перенесены в нижние части ближайших судов; британские моряки проявляли гуманность и протягивали руки, чтобы спасать павшего неприятеля, хотя в тот момент битва кипела с бесконтрольным бешенством».

Среди тех, кто бросился в воду, был капитан 1-го ранга Оноре Гангом — начальник штаба эскадры. Он благополучно достиг берега, а позднее был произведен в контр-адмиралы и взял на себя командование военно-морскими силами Восточной армии. Перед тем как броситься в воду, Гангом дал общий приказ покинуть корабль.

Когда англичане подняли на борт одного французского лейтенанта, он был совершенно голым, но в шляпе. Он объяснил своим спасителям, что оставил шляпу на голове как свидетельство офицерского звания.

«Ориент» вот-вот должен был взлететь на воздух, поскольку на корабле находился большой запас взрывчатых веществ. Между тем хирург «Вэнгварда» поставил Нельсона на ноги, переместив сегмент кожи, закрывший глаз адмирала.

«Забыв о своих страданиях, [Нельсон] поспешил на палубу; он был движим чистым чувством гуманности, когда давал команды о том, чтобы приложить все силы к спасению как можно большего числа жизней [членов команды "Ориента"]», — продолжает капеллан Уильяме. Это была удивительная сцена: «свыше семидесяти человек были спасены усилиями тех, которые только что уничтожали их».

Корсиканец Касабьянка, земляк Наполеона, был ранен в голову и унесен вниз. Его сын Джакомо, девятилетний гардемарин, продолжал стоять па палубе, охваченной огнем. Члены команды уговаривали его прыгнуть за борт, чтобы спастись, но мальчик отказался покинуть корабль без отца.

Несколько французов, свидетелей события, рассказали о нем Наполеону. Главнокомандующий передал Директории ужасные и трогательные подробности катастрофы.

Около десяти часов вечера случилось неизбежное — «Ориент» взлетел на воздух. Капеллан Уильямс вспоминал:

«Пламя достигло склада боеприпасов, "Ориент" с грохотом взорвался, и этот звук оглушил всех».

Джон Ли, находившийся, как и капеллан, на «Свифтшуре», чувствовал следующее:

«Это было словно землетрясение, воздушный поток немыслимой силы устремился вдоль палуб и ниже, заставив корабль задрожать; это продолжалось несколько минут...»

Не только на «Свифтшуре», находившемся рядом с погибшим «Ориентом», но и на других кораблях моряки почувствовали ужасный и опустошающий взрыв. Джон Никол, артиллерист на «Голиафе», вспоминал, что их корабль сильно затрясло: «мы думали, что задняя часть нашего корабля взорвалась, пока юнги не рассказали нам о том, что это было».

Многие члены экипажа «Ориента» были спасены или спасли себя сами, но общая численность команды составляла более 1000 человек. Тела несчастных жертв взрыва взлетели высоко в небо Абукира вместе с обломками корабля.

«Увидев, что пламя охватывает корабль, он [Касабьянка] пытался спасти ребенка и привязал его к плавающей в море стеньге; но этот красивый мальчик был поглощен волнами при взрыве. Сам Касабьянка погиб при том же взрыве вместе с «Ориентом», держа в руке национальное знамя», — рассказывает Наполеон.