Ему повезло сразу, хотя свое везение он организовал сам. После окончания Киноинститута, понимая, что на пробивание съемок фильма в Москве могут уйти годы, Режиссер решил, что будет снимать на республиканской студии. Он выбрал Ташкент, просчитав варианты на других студиях. Можно было внедриться в Киеве, но на это потребовались меньшие, но все же годы, как и в Москве.

Еще в институте он женился на дочери чиновника из Кинокомитета, который мог бы пробить ему и постановку в Москве, но тесть посоветовал:

— Кино — везде кино. Нужно найти сценарий и адаптировать его для республиканской студии.

Тесть попросил у известного писателя повесть для экранизации. Режиссер вместе с молодым сценаристом написали сценарий. Если в повести мужчина и женщина ехали в командировку в сибирский город, то в фильме они ехали в Ташкент. А любовь между мужчиной и женщиной везде одинакова и разная одновременно — что в Ташкенте, что в Москве, Лондоне или Томске.

Картину заметили, она даже получила премии на нескольких незначительных фестивалях. Через три месяца Режиссер запустился уже следующим фильмом в Белоруссии.

Ему нравилось снимать кино. В киноэкспедициях возникали романы. Актриса из Киева теперь снималась во всех его фильмах. И у него, и у нее были семьи. Может быть, жена Режиссера и муж актрисы и догадывались о возможном романе, но слежку не устраивали.

Когда Белоруссия и Узбекистан стали самостоятельными государствами, он не ожидал особых перемен в своей жизни. После съемок в Белоруссии ждал телеграмму директора Ташкентской студии о запуске фильма о басмачах, но телеграмма не пришла, и фильм о басмачах выпал из плана. В Белоруссии образовалась очередь из местных режиссеров, и без очереди никого не пускали — ни местных, ни московских.

Тесть давно ушел из Комитета и жил на даче, построенной на деньги Режиссера. Из двадцати художественных киностудий в стране осталось только три. Еще год назад снимали боевики, приключенческие мелодрамы с обнаженной натурой. Если раньше на всю страну в кадре раздевались две-три актрисы, то теперь готовы были раздеваться сотни! Все заканчивалось. В кинотеатрах показывали американские фильмы, а на российские боевики, очень похожие на американские, но все же не американские, зрители шли с неохотой.

Он пропустил лето прошлого года. Впереди было новое лето, но работы не было. В Москве его считали режиссером с периферии. Он предложил сценарий, который писал сам, нескольким объединениям на «Мосфильме», и везде ему отказали. И сценарий был примитивным, и режиссер неизвестный. Помнили только его первый фильм, но не видели фильмов, которые он снимал последние двадцать лет на национальных киностудиях.

Раньше он удивлялся: как же живут режиссеры, которые не работают по три, а то и по пять лет. Конечно, были сбережения. Но сейчас все сразу стали бедными. Когда счет зарплат пошел на миллионы, за десятки тысяч, которые лежали на сберегательных книжках, можно было один раз хорошо пообедать. Инфляции прошлых лет в свое время пережили его родители и его тесть, но он впервые понял, что это такое. Он все еще верил государству, надеялся, что как-то обойдется, но не обошлось. Он не снял свои деньги, не купил ничего, хотя вокруг покупали все, что еще продавалось: подержанные машины, антиквариат. Комиссионные магазины опустели в несколько дней.

Он, вернее тесть и его родители, думали о черном дне, у них этих черных дней было достаточно, и поэтому они покупали золотые украшения. Бриллианты покупали немногие, боясь подделок и не решаясь вкладывать деньги в очень уж маленькие камушки. Золотые царские червонцы, золотые часы смотрелись более вещественно. Некоторые покупали картины старых художников и как-то определяли, кто из молодых художников станет со временем знаменитым. Картин у него не было, но золотые украшения он покупал жене регулярно, с каждой картины. Жена попробовала отнести золотые украшения в комиссионный магазин и поразилась: все магазины были заполнены золотом, золотыми портсигарами, серебряными ложками и вилками. Золото брали на вес, как лом.

Пока он работал, то смог купить своим еще незамужним, но закончившим Педагогический институт дочерям кооперативные однокомнатные квартиры и оплачивал им коммунальные услуги. И вдруг он понял, что у него нет денег оплачивать эти квартиры.

— Как нет? — удивилась старшая дочь. — Ты же известный кинорежиссер. Ты богатый человек.

Младшая дочь оказалась более практичной.

— Давайте сдадим мою квартиру, а я пока поживу у вас.

Вначале сдали квартиру младшей дочери, потом старшей. На деньги, получаемые за сдачу квартир, теперь жила вся семья.

Режиссер попробовал снимать фильмы на телевидении, но он никогда не работал на видеопленке и не мог снимать в телевизионных темпах. На телевидении счет шел не на метры, а на минуты. В кино минуту снимали целый день, на телевидении же десять минут в смену считали заниженной нормой. Его торопили, и однажды он накричал на продюсера. Следующего предложения с этого канала больше не последовало.

Вчера Режиссер приехал на дачу и закрылся в комнате на втором этаже. Комната называлась кабинетом. Он включил музыку. Все домашние знали, что он работает под музыку, но никто не догадывался, что он под музыку спал.

Утром Режиссер встал рано, выпил кофе, поднялся в свой кабинет и раскрыл большую общую тетрадь, решив писать книгу воспоминаний, но, прикинув, о ком он может писать, понял, что на книгу воспоминаний не наберется, а большую статью для журнала «Искусство кино» он напишет. На отдельном листе он выписал фамилии известных актеров, которые снимались в его фильмах. Известных фамилий оказалось совсем немного, потому что на республиканских студиях требовали занимать в съемках местных артистов, и каждого актера из Москвы необходимо было пробивать, обосновывая, почему именно этот артист необходим в данном фильме. Тогда не было главного аргумента: на этого актера пойдут зрители. Зрители шли на всех актеров. Все фильмы смотрели. Были, конечно, фильмы-рекордсмены, которые смотрели десятки миллионов зрителей. Кино было доходной отраслью, как и производство водки, на доходы от кино содержались медицина, просвещение, отчасти культура.

Написав несколько строчек, Режиссер понял, что ничего нового и интересного о знаменитых актерах он не напишет. Знаменитости приезжали на республиканские студии на несколько дней. Обычно их снимали по двенадцать часов в сутки. Усталая знаменитость добиралась до гостиницы и заваливалась спать. Может быть, он и говорил со знаменитостями не только о роли, но эти разговоры не запомнились, а дневников Режиссер не вел.

Уже не впервые за эти два безработных года он думал, что, возможно, он ошибся, выбрав профессию режиссера. Он мог бы стать стоматологом, автомобильным механиком, строителем. Он перебирал профессии, которые сегодня пользовались повышенным спросом.

Еще Режиссер пытался понять, есть ли у него способности к режиссуре в кино. Наверняка были, когда он начинал снимать фильмы. Один хороший фильм у него ведь был точно.

Он стал вспоминать фильмы других режиссеров и вывел неутешительную закономерность: у большинства режиссеров был только один известный фильм, у некоторых два и у очень немногих три. Правда, существовала десятка режиссеров, у которых было по пять известных фильмов. Но если работаешь в кино сорок лет и снял двадцать фильмов, то пять хороших почти всегда набираются. Режиссер припомнил тех, с кем учился в Киноинституте. Многие вообще не стали режиссерами, он считался одним из благополучных.

Хотелось курить. Теперь он экономил на сигаретах, растягивая пачку на три дня. Он пытался курить дешевую «Яву», но задыхался, кашлял и снова переходил на «Парламент». Режиссер закурил внеочередную сигарету, по графику он мог позволить следующую сигарету только через два часа, и вдруг понял, что не выдержит еще сутки в своем кабинете, делая вид, что работает. Он достал мобильный телефон, номер которого знали только дочери, жена и тесть: на даче телефона не было, у тестя болело сердце, у жены поднималось давление, и для вызова «скорой помощи» из местной районной поликлиники надо было бежать больше километра до железнодорожной станции. Но очень часто телефон-автомат на станции не работал.