Он прошел к большому шкафчику, открыл дверцы, и моему взору представились телевизор и стереосистема. Отец вставил кассету в видеомагнитофон.

– Тебе это может понравиться, – сказал он.

Это оказалась серия учебных фильмов, посвященных гольфу, с участием Бобби Джонса*, отснятых в 1930-ые годы. Я не представляю, почему отец решил, будто мне будет интересно их посмотреть, но он сам был практически очарован. Пока мы смотрели, он то и дело что-то комментировал: «Это Джеймс Каньи»; «Это Ривьера»; «Теперь подобное не пройдет»; «Он весь в игре». Я не знал, как реагировать на большую часть информации, которой меня пичкал отец, но начал понимать происходящее на экране.

Бобби Джонс был плохим актером. В некоторых сценах он читал карточки-шпаргалки, которые дают выступающим по телевизору, однако было приятно смотреть, как он замахивается клюшкой. Гольф мне даже не нравился, но я стал обсуждать с отцом Бобби Джонса.

– Он учился сам, – рассказывал отец. – Так и не перешел в профессионалы. Он был юристом, практикующим адвокатом и, тем не менее, настолько хорошо играл в гольф. Ты только посмотри на него! Невозможно никого научить так играть, – но он играл! Возможно, он – лучший игрок в гольф всех времен, но он’умирал очень тяжело и сильно мучился. Он подхватил какую-то редкую болезнь, и она разрушила его центральную нервную систему.

Отец в большей мере разговаривал с самим собой, чем со мной. Потом он замолчал, и мы оба смотрели черно-белую пленку, на которой Бобби Джонс демонстрировал технику игры в гольф и всякие уловки. Пленку не монтировали, никаких вторых дублей не делали. Это была просто съемка происходившего. Он снова и снова ставил мяч, может раз восемь или девять. Я смотрел на этого человека в рубашке и галстуке, так легко управляющегося с мячом, и это зрелище действовало на меня успокаивающе. Я откинулся назад в кресле и почувствовал, как мое тело расслабляется – впервые за несколько дней. Меня клонило в сон. Я посмотрел на отца, который слегка отвернулся от меня. Он плакал. Я хотел что-то сказать, но так и сидел в кресле. Через несколько минут я крепко спал.

В пятницу на той неделе в школе устраивали танцы. Я не хотел идти, но Карл меня уговорил.

– Что ты собираешься делать? – спросил он. – Сидеть дома в одиночестве и хандрить? Этим ты можешь заниматься каждый вечер.

Нас отвезла в школу его мать. Она осталась в машине и нажала на клаксон. Карл подошел к дому, постучал в дверь и поздоровался с моими родителями. Они разговаривали несколько минут, пока мать Карла продолжала жать на клаксон.

Спортзал украсили красными и белыми сердечками и длинными узкими бумажными лентами. По крайней мере, в зале было темно, поэтому не видно, насколько ужасно это все выглядело. В одном конце баскетбольной площадки находился ди-джей, с другой – буфет. Между ними все танцевали. Я не собирался этого делать.

Конечно, у Карла имелись свои причины для похода на танцы. На них ему всегда удавалось хорошо заработать. Но на этот раз оказалось больше надсмотрщиков, чем обычно. Миссис Креншоу, которая преподавала алгебру, стояла у одного из выходов. Она следила за теми, кто уходит или пытается уйти. Как выяснил Карл, требовалось представить хорошее основание, чтобы тебя выпустили.

– Я подумал, что она последует за мной, – признался Карл.

«Хочу подышать воздухом» с миссис Креншоу не срабатывало. Мистер Дэвис, учитель истории, стоял у мужского туалета, поэтому Карл не мог совершать сделки там. Мистер Девон и миссис Вирик гуляли по залу вместе с директором, мистером Уорхисом. Внезапно работа Карла оказалась более трудной, чем когда-либо раньше.

– Это ты виноват, – сказал он мне.

– В чем? В том, что они боятся, что кто-то еще совершит самоубийство? Или ты считаешь, что они меня пасут?

– Просто не делай никак резких движений.

Он отошел от меня и стал пробираться сквозь толпу, разговаривая почти со всеми, мимо кого проходил. Он напоминал политика, который жмет руки и кивает, улыбаясь всем. Я практически слышал, как он говорит: «Я надеюсь на ваш голос».

Ко мне подошел мистер Девон и встал рядом.

– Рад тебя видеть, – сказал он.

– Спасибо.

– Я думаю, что миссис Креншоу собирается пригласить тебя на танец, – заметил он.

Миссис Креншоу было почти девяносто лет.

– Я танцую только медленные.

– Я обязательно ей передам.

– Не заставляйте меня весь вечер прятаться на самых дешевых местах для зрителей, мистер Девон.

Он кивнул, и мы какое-то время молчали.

– Как твоя рука?

– Палец сросся, – ответил я. – Как новый.

– Отлично. Тогда я надеюсь, что этой весной ты сможешь сыграть в бейсбол.

– Конечно, – ответил я.

Мистер Девон постоял рядом со мной еще несколько минут, потом извинился.

– Если тебе что-то нужно, что угодно, ты можешь ко мне обратиться, – сказал он. – Хорошо?

– Спасибо, мистер Девон.

Он протянул руку и быстро похлопал меня по затылку правой рукой, потом отошел. Я смотрел, как он идет к одной из дверей, затем останавливается и разговаривает с Карлом. Они проследовали мимо миссис Креншоу и вышли наружу. Я ждал их возвращения, но вместо них увидел заходящую Клер.

– Я звонила тебе домой, и мне сказали, что ты отправился сюда, – сообщила она мне.

– Я не планировал идти, но меня уговорил Карл, – ответил я. – Прости, что я тебе не позвонил.

На самом деле мне это не пришло в голову. Я думал, что она придет со своими друзьями. Я не считал, что мои отношения с ними продолжатся.

– А кто-то еще придет? – спросил я.

– Не знаю, – ответила Клер. – Мы это не обсуждали. Я, как и ты, не собиралась сюда идти.

Карл вернулся, и мы втроем прошли к буфету, чтобы взять содовой. Потом мы пили ее и наблюдали за танцующими. Практически все танцевали, и почти все девушки пытались затащить на площадку Карла. Он вежливо отказывался.

Началась медленная музыка, танцплощадка опустела. Там остались только парочки. Клер повернулась ко мне.

– Пошли, – сказала она и повела меня на баскетбольную площадку. Там она прижалась ко мне, и мы стали тихо покачиваться.

Это был первый физический контакт с кем-либо после ночи перед исчезновением Анны, и от этого на меня внезапно нахлынули чувства. Я нервничал и смущался. Я думал, что люди смотрят на нас, но не хотел, чтобы танец заканчивался. Это было облегчение. Я понял, что ситуация улучшится. Мы продолжали передвигаться маленькими шажками. Нас окружала приятная тьма, мягкий свет струился только с потолка. Другие пары, казавшиеся тенями, качались в такт музыке. Я словно был пьян и видел сон. Я даже не смотрел на Клер, я пытался представить, что это Анна, и мы танцуем вместе с ней. Мы никогда не танцевали с ней. Затем я понял, что Клер плачет. Она не производила никакого шума, но я чувствовал, как она дрожит, чувствовал, как ее слезы капают на мою рубашку сзади. Рубашка промокла, и слезы достигли кожи. Клер подняла лицо, посмотрела на меня, и я увидел слезы у нее на щеках.

– Прости, – сказала она. – Все в порядке.

Я покрепче прижал ее к себе, и понял, что сам плачу. Мы просто продолжали раскачиваться в такт музыке, держались друг за друга и плакали. Когда песня закончилась, Клер быстро пошла в дамскую комнату, а я попытался найти Карла.

– Чем вы там занимались? – спросил он.

– А как это выглядело?

– Сильно.

– Она расплакалась, и я от этого тоже расплакался. Все заметили?

– Не думаю, что они решили, будто ты плачешь.

– Да, я опростоволосился.

– Сейчас у всех нелегкие времена, – заметил Карл. Вернулась Клер.

– Я привлекла к себе всеобщее внимание? Стала посмешищем? – спросила она.

– Карл считает, что сегодня вечером все говорят только о нас.

– Я этого не говорил.

– А что ты сказал?

– Здесь слишком темно, черт побери, – заметил он. -Кто знает, что происходит?

– В твоих словах все меньше и меньше смысла, – сказал я.

– У меня плохо идут дела. Зря я сюда пришел. Зачем ты меня сюда притащил?