Иосиф Ионович Дик
В дебрях Кара-Бумбы
Когда вы прочитаете эту книгу, побываете вместе с её героями, добрыми и смешными мальчишками и девчонками, на стройке громадного запорожского завода, попутешествуете с ними в дебрях таинственной Кара-Бумбы, погрустите над золотой рыбкой, которую съел злобный колдун, временно принявший облик кота Козьмы Прутковича, вы, наверно, подумаете: ну и весёлый человек этот Иосиф Дик! Вот бы с ним познакомиться! Сколько он знает, наверно, разных историй, о которых не успел ещё написать!
А мне, ребята, повезло: я знаком с Иосифом Диком давно, уже лет двадцать. Мы учились вместе с ним в Литературном институте. Это правда, Иосиф Дик на редкость весёлый человек. Пожалуй, более весёлого я не встречал в своей жизни. И знаете, что удивительно: судьба у Иосифа Дика сложилась вовсе не весело, в детстве и юности у него были очень трудные, очень печальные годы. Он рано осиротел (его отец, известный румынский революционер, погиб от рук злодеев, когда сыну было четырнадцать лет) и воспитывался в детском доме, и пошёл воевать, когда началась война, и был тяжело ранен. Так тяжело, что едва не умер. И другой бы умер на его месте если не от боли, то от горя. Но Иосиф Дик слишком весёлый человек: он победил все невзгоды и добился того, чего хотел. Раньше всех нас, студентов Литературного института, Иосиф Дик напечатал первую книжку — сборник рассказов «Золотая рыбка». На первый же гонорар он купил старенький автомобиль-чтобы ездить, смотреть и знать как можно больше. Ни одного года, ни одной весны он не мог прожить спокойно, без путешествий. Сибирь, Дальний Восток, Крым, Урал, Карпаты — вся страна. Он написал много увлекательных книг: «Огненный ручей», «В нашем классе», «На буксире», «Девчонки и мальчишки», «Коза на вертолёте» и другие, полюбившиеся ребятам, да и не только ребятам. Весёлое, доброе слово нужно всем, и взрослым тоже.
Юрий Трифонов
В ДЕБРЯХ КАРА-БУМБЫ
УДАР САБЛИ
Всю дорогу мы с Лешкой ехали в тамбуре и то и дело высовывались из вагона. Мы были счастливы. На рельсовых изгибах мы с восторгом оглядывали всю нашу электричку, которая, иногда тоненько посвистывая, отчаянно неслась среди полей и мелколесья.
Вагон болтался из стороны в сторону, колеса без умолку тараторили, буфера звенели, и в тамбур вместе с угольной пыльцой, поднятой со шпал, врывался медовый ветер.
Настроение было великолепное. Свобода! Свобода от пап и мам!
— Вот здорово, что поехали! — восторгался Лешка. — Ведь это же мое первое самостоятельное путешествие! И ты ведь тоже никуда один не ездил?
— Не ездил! — ответил я. — А кто первый тебя позвал?
— Ну ты, ты! Успокойся! Подумаешь, какой изобретатель!
— Не изобретатель, а настойчивый человек.
— Ну ладно, пусть настойчивый! Только не хвастайся!
А я и не хвастался. Мне просто очень хотелось, чтобы Лешка по заслугам оценил мою выдумку уехать из города.
В то лето, когда все ребята с нашего двора после экзаменов разъехались по лагерям и деревням, мы с Лешкой остались в городе. Вышло так, что у Лешки заболел отец и слег в больницу, а у моей мамы на дачу денег не было.
Обычно наши семьи — уж который год подряд! — уезжали за сто километров от Москвы под Коломну, в небольшую деревеньку, расположенную неподалеку от Оки, и там жили до конца августа. А в это лето нам было обидно, что мы опять не сможем поселиться в просторной избе у нашего сверстника Сашки Косого и его матери тети Груни. Это были очень приветливые и добродушные люди, и к нам они относились, как к своим родным.
В общем июнь и половину июля мы с Лешкой еще крепились: играли в футбол, ходили в детский парк в драмкружок, купались за парком в пруду величиной с блюдце. Но когда однажды Лешка вытащил из пруда на своей спине две черные пиявки, терпение мое лопнуло.
— А знаешь, — сказал я, — а ну его ко всем собакам, этот пруд! Давай завтра махнем на Оку! Встретим Зойку, покупаемся!
— Хм!.. Махнул один такой! — безнадежно усмехнулся Лешка. — А кто нас отпустит одних? Мамы, да? Ой, умора! А если тебе на Зойку охота посмотреть, так бы сразу и сказал.
И тут же мой план поездки на Оку он разбил в пух и прах.
Я знал, что Лешкина мама, Тина Львовна, никуда его одного не отпустит. Но почему бы не попробовать уговорить ее? Ведь попытка не пытка? И если мы ее уговорим, значит я скоро увижу Зойку!
Вечером у себя дома за ужином я был очень грустный, еле-еле ковырял вилкой в тарелке, смотрел на маму отсутствующим взглядом.
— Что с тобой? — наконец спросила она.
— Да так… ничего…
— Нет, а все-таки?
— Все-таки, все-таки! — сказал я с горечью. — Все ребята разъехались кто куда, и Лешка вот также завтра один на Оку уезжает, а я дома сижу…
— Его отпускают одного?! — изумилась мама.
— Да, одного! — Я сделал очень честные глаза.
— Странное дело, я вчера была у Тины, но она мне ни слова не сказала об этом. А ты хотел бы с ним поехать?
— Конечно! А что тут нам делать, в Москве? Сиди пыль глотай!
— Хотя, что ж… — вдруг в раздумье сказала мама. — В деревню — это дело. На два денька, пожалуй, и можно прокатиться. И у меня котлеты на завтра есть. Вы с утра хотите ехать?
После этих слов я бросил ужин и побежал к Лешке.
— Добрый вечер! — сказал я, заходя к нему в комнату. — Ну как, Лешка, подготовка идет?
— Какая подготовка? — насторожилась Тина Львовна.
— Как какая? Меня мама отпустила на три дня в тете Груне. У нас уже котлеты жарятся. И Лешка хочет со мной…
— Что-о?! — Тина Львовна побледнела. — На три дня? А вот я сейчас позвоню твоей маме и проверю. И если ты солгал, ноги твоей здесь больше не будет!
Тина Львовна кинулась к телефону. Я заволновался: а вдруг все раскроется?
— Наталь Петровна, — сказала в трубку Лешкина мать. — Это правда, что вы… Что? У вас котлеты горят?! Хорошо, я попозже позвоню.
— Ну что? — сказал я победно. — Сами слышали — уже котлеты горят!..
— Мам, пусти и меня! — заныл Лешка.
— Прекрати! Прекрати! Вы что, с ума сошли — за сто километров, в глухомань! Одни!
— Ну, какая же это глухомань? Три часа езды! — сказал я. — Электричество! Река рядом!
— Вот-вот, я и говорю про реку! — ответила Тина Львовна. — Не хватало, чтобы вы еще там утонули!
— А мы можем и не купаться, — сказал Лешка. — Вот дадим честное слово и не будем купаться!
— Знаю я ваши честные слова. Наверно, только слезете с поезда, так сразу же в речку. В общем о чем разговор? Этого я не позволю! И что мне папа скажет? Он в больнице, его волновать нельзя. А я приду и скажу, что ты уехал? Нет, этого не будет!
В этот вечер Тина Львовна слово «нет» произнесла, наверно, раз пятьсот.
И что мы ей только не обещали! И что поедем в деревню всего лишь на два дня, и что привезем оттуда цветов, березовый веник, свежих ягод.
Мы говорили, что в пионерских «ступеньках» написано, что все пионеры должны быть самостоятельными, что они должны любить и понимать природу, что они должны уметь разжигать костер… А где нам разжигать этот костер? В комнате на полу?
Наконец мы показали Тине Львовне газету, в которой была напечатана статья о перестройке школьных программ и о связи школы с жизнью. Но Тина Львовна стояла на своем непоколебимо.
Однако чем больше она отказывала в разрешении, тем больше мы наседали. Эта баталия продолжалась часа два-три. И, наконец, мы взяли измором. Тина Львовна устало махнула рукой и… согласилась.