Но я с такими разговорами тёти Маши никак не мог согласиться. Наоборот, дядю за последнее время я куда больше полюбил. У него в доме появились разные гаечные ключи и плоскогубцы, он ходил по дому в промасленных и лоснящихся, как кожа, штанах, а руки он мыл уже не мылом, а керосином и вытирал их какой-то рваной тряпкой. Я готов был пойти к нему в сыновья, и, если бы не моя собака Стёпка, которую не любила тётя Маша, но с которой я не мог расстаться, я давно бы ушёл к нему.

Но вот однажды в воскресенье, когда я пришёл к дяде, тётя Маша, открывая мне дверь, радостно сказала:

— Слава богу, отыгрался твой дядька! Забросил свою игрушку! И ты иди-ка лучше домой.

В полутёмном коридоре я заметил в углу сиротливо стоявший лодочный мотор. Лопасти и бак с него были сняты. Видно, кто-то пытался его опять разбирать, да потом раздумал.

А вскоре в Москве началась жара. Мои папа и мама уехали в санаторий на Волгу, а меня отправили к тёте Маше на дачу.

Наш домик с толевой крышей и кособоким крыльцом стоял в трёх километрах от Икшинского водохранилища.

С утра до вечера я вертелся на лодочной пристани. Смотрел на рыбаков, которые привозили с того берега вёдра живой рыбы, помогал рыболовам устанавливать на лодках «подъёмники» и, главное, нырял с мальчишками без счёта прямо с пристани в канал.

Тётя Маша мне сказала: «Ты смотри не утони, а то я отвечать за тебя буду», и, получив ответ: «Честное слово, не утону», моими речными делами больше не интересовалась. И это было кстати.

Тут у меня на берегу завёлся друг Толяй, сын заведующего лодочной станцией, худощавый, загорелый мальчишка с выбитым передним зубом. Ему было лет двенадцать, и делали мы с ним что хотели: прицеплялись за движущиеся баржи, варили уху из рыбёшки, позаимствованной у рыбаков, «топили» девчонок.

Как-то раз дядя привёз на дачу мотор. Я знал, что он его уже трижды относил на рынок и предлагал в комиссионный магазин, но его почему-то никто не брал.

Наутро, положив (потихоньку от тёти Маши!) на правое плечо подушку, а на неё мотор, дядя отправился со мной на водохранилище. По дороге он несколько раз останавливался, опускал мотор на землю и подолгу осматривал его. Я предлагал свою помощь, но дядя, сказав, что «он» лёгкий, дал мне нести только верёвочку. Пот с дяди тёк ручьями, но он весело мне подмигивал и говорил:

— Любишь кататься — люби и саночки возить! Сегодня мы его обязательно запустим. Поедем отсюда к чёрту на кулички, вылезем на берег и будем бегать, как Робинзон и Пятница. Хочешь? Я даже хлеба в карман захватил. А знаешь, я ещё мальчишкой мечтал о таком моторе. Особенно хотелось мне рулить…

Ну как дядя угадывал мои желания! Мне тоже думалось: вот сядем сейчас в лодку, запустим мотор, а потом я — за руль! Повороты буду делать, зигзаги и к какому берегу захочу, к такому пристану.

Взяв ка лодочной станции однопарную шлюпку, мы укрепили на ней мотор, и я выгреб на середину разлива» Дёргали мы с дядей за верёвку часа полтора. Мотор даже не чихнул. Наконец дядя снял с себя рубашку и лёг на дно лодки.

— Чёрт с ним! — сказал он.- Всё равно приятно, что у нас мотор. Суши вёсла!

Мимо нас проплыл белоснежный пароход. Какой-то пассажир помахал нам соломенной шляпой: дескать, хорошо на моторке!

Вода в заливах, окаймлённых дремучим лесом, была словно чёрная тушь. На красных пузатых бакенах сидели чайки и удивлённо поглядывали на автоматически зажигающиеся лампочки. А справа и слева от водохранилища, похожего на огромное озеро, лежали зелёные луга, перелески и снова луга. Вдали, на возвышенностях, стояли речные маяки, словно трёхногие марсиане с глобусными головками.

Потом я опять взялся за вёсла, и мы подъехали к берегу. Он был пустынный. Мы развели костёр и на тоненьких прутиках поджарили свой хлеб. В лесу я нашёл землянику, собрал полную пригоршню и сказал дяде:

— Закрой глаза, открой рот!

Он жевал землянику и не открывал глаз до тех пор, пока не проглотил её всю/ , .

В этот день мы объездили два залива, причаливали к затопленным деревьям и забирались на их макушки.

Домой дядя снова тащил три километра на подушке свой мотор и приговаривал:

— Нет, а здорово мы с тобой отдохнули, а?

У калитки нас встретила тётя Маша.

— Опять за старое, Серафим?! — сказала она.- Меня не слушаешь, так хоть бы людей постыдился. На кого похож: брюки подвернул, босой, шея в саже. Смотреть даже противно! А ведь ты начальник отдела…

И тётя почему-то стукнула меня по спине.

Вскоре тётя Маша уехала на целый день в Москву, а я на даче остался один. Я пригласил к себе в гости Толяя — он приехал на велосипеде — и показал ему мотор.

— Не работает? — спросил он.

— Нет.

— Чепуха! — заявил Толяй.- У меня заработает.

Он, оказывается, уж однажды возился у себя на лодочной станции с таким мотором.

Мы привязали мотор к велосипедному багажнику и повезли на водохранилище.

Толяй жил неподалёку от лодочной станции. Он принёс бутылку чистого авиационного бензина, и мы установили мотор на лёгкую шлюпку. Я отгрёб подальше от берега, и Толяй дёрнул за верёвку. Мотор так рванул вперёд, что мы чуть-чуть не выпали из лодки! Под носом зашумела вода.

— Хватай за руль! — закричал я и кинулся к Толяю.

В этот момент тонкая, а может быть, и подшившая доска на корме, к которой был прикреплён мотор, разломилась надвое, и наш мотор бухнулся в воду.

— Ты что сделал?! — закричал я и схватил Толяя за воротник,- Прыгай за ним!

— Отпусти,- сказал Толяй.- А то банок заработаешь… Что же делать? Здесь глубина — семь метров!

Проплыл быстроходный катер, большая волна отнесла нас в сторону, и через минуту мы уже не могли точно сами себе указать, в каком месте были погребены три лошадиные силы.

Ехать на велосипеде с водохранилища Толяю было легко. Но мне тяжело: душа у меня разрывалась от горя, Дядька, я чувствовал, меня, пожалуй, убьёт за такую потерю. Да и от тётки влетит. Хоть она и была против мотора, но всё-таки это вещь и денег стоит. Провались пропадом вся эта дача и всё это водохранилище! И надо же было сегодня туда поехать! Да и от мамы попадёт: она ведь должна будет заплатить деньги за мотор…

На даче за столом сидели уже приехавшие из города дядя Сима, тётя Маша и с ними какой-то человек в галстуке и в очках,

— А-а… племяшек, купался? — сказал дядя.- Вот познакомься, инженер Соломон Моисеевич, самый что ни на есть конструктор этих лодочных моторов. Готовь наш аппарат. Он его живо наладит. И сегодня же мы отправляемся в ночной поход.

Тётя Маша опять постучала рукой себя по лбу и примялась разливать чай.

— А чего его готовить? — тихо сказал я.- Он уже… готов.

— Что же, ты его уже отнёс на канал? — поинтересовался дядя.

— Да.

— И где ты его оставил?

— На дне,- ответил я в открытую.- Мы стали запускать, а он… он потонул.

— Утонул?! — обрадованно опросила тётя и, подскочив ко мне, поцеловала меня.- Вот умник! Вот спасибо! Честное слово, утонул?!

А дядя ни слова мне не сказал. Он задумчиво подпёр кулаком подбородок и стал смотреть в окно, за которым искрилась полоска водохранилища и виднелся высокий серебряный маяк, похожий на марсианина.

Острое лезвие

В дебрях Кара-Бумбы (сборник) pic_23.png

Петя чуть не плакал. У Пети тряслись коленки. Петя чувствовал, что сейчас произойдёт с ним что-то непоправимое, но помочь себе он уже ничем не мог…

На дворе стоял точильщик, и ножик — блестящий Петин ножик! — находился у него в руках.

И кто просил этого точильщика зайти во двор? Прошёл бы себе мимо, да нет, завернул.

— Та-ачить ножи-ножницы, бритвы править! Та-ачить ножи-ножницы, бритвы править!

И снял с плеча свой станок.

И сразу из всех дверей выскочили хозяйки. Кто нёс лёгкие и красивые столовые ножи, кто поварские — неуклюжие и почерневшие. Какой-то дедушка в валенках притащил и бритву и топор.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: