— Ну, не бойся! Чего трусишь? Смотри, как этот парень сидит.

— А он говорил, что он уже летал, а я ещё не летала!

— Ты уже с ним познакомилась?

— Мы просто разговорились… — Девочка изредка бросала на Андрюшу взгляды, но он делал вид, что не замечает их.

— А как его зовут?

— Не знаю.

— Что же ты его не спросила? Обычно везде свой носик суёшь, а тут сплоховала…

Отец девочки улыбнулся. Андрюша чувствовал, что он разговаривал с ней специально, чтобы ей не было боязно перед полётом. Ему было приятно, что на него указывают как на храброго, и он, беспечно поглядывая кругом, даже тихонько засвистел: «Потому, потому что мы пилоты…»

С самого утра Семён Петрович был задумчив, мало разговаривал. Андрюша чувствовал, что он думает о своей новой работе. Сегодня ночью он говорил с министром по телефону. Министр, видно, что-то объяснял, потому что папа всё время отвечал: «Понятно», «Задача ясная» или «Сделаем», а потом, после звонка, ещё долго не ложился спать, всё ходил по комнате.

Семён Петрович сидел в самолёте в своём полувоенном костюме, положив ногу на ногу, и смотрел перед собой. Его светло-каштановые курчавые волосы были откинуты назад, тонкие губы плотно сжаты.

Услыхав свист, Семён Петрович повернул голову и строго сказал:

— А ну-ка прекрати!

Андрюша не обиделся на отца. Кто, как не отец, выучил его свистеть! Он даже показывал, как свистеть в один палец, и в два, и по-кондукторски, и с переливами. Однажды дома поднялся такой свист — Андрюша учился, а отец показывал, — что в квартиру прибежал домоуправ. Мама сердилась: «Чему ребёнка учишь?» — а отец смеялся.

И вообще он был весёлый, разные случаи из жизни любил рассказывать, а если сегодня такой, то…

Взревели моторы, сначала один, потом другой, и сразу заложило уши. Самолёт задрожал как в лихорадке.

Пассажиры начали зябко поёживаться, хотя машина ещё стояла на месте. Девочка закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Ну, попутного ветра… — натянуто улыбнулся соседям отец девочки и дёрнул себя за усы.

— Сейчас полетим, — ободряюще сказал Семён Петрович, обнимая Андрюшу. — Через четыре часа будем там. Ты скажи, если холодно станет.

У Андрюши часто-часто и гулко застучало сердце, и ноги почему-то стали слабыми. «Трясучка какая-то! — подумал он. — А на поезде бы, наверное, лучше было…»

Самолёт незаметно тронулся и побежал, побежал… Вот уже нельзя различить стоящие в ряду на зелёном аэродроме маленькие самолёты. Вот — чирк! чирк! — колёса два раза коснулись земли, и тряски уже нет.

Пассажиры как-то прижались друг к другу и стали вроде бы родственниками.

В кабине было уже уютнее, а выступающие алюминиевые рёбра не казались такими грубыми и некрасивыми. Наоборот, было приятно глядеть на них — на толстые и крепкие.

«Ну, теперь уж папа не высадит меня! — радостно подумал Андрюша. — Как прилечу — сразу на Днепр! А какая красота в воздухе!»

Андрюше теперь только не хватало штурвала, шлема, наушников и… фотографа, который смог бы сделать Андрюшин портрет в этом виде. Он себе представлял, как зашумел бы их класс, если бы он принёс такой снимок в школу. Ребята сразу бы назначили пионерский сбор, на котором стоял бы один вопрос: «Отчёт Андрея Марецкого о полёте в воздухе». И Андрюша бы отчитывался со всей научной основательностью и выводами. Дескать, на большой высоте очень свежий и чистый воздух и, следовательно, нужно сделать летающие санатории, как бывают плавучие дома отдыха. В этих санаториях можно создать открытые кабины, чтобы купаться в облаках. Андрюша только не мог определить, как лучше купаться в этих облаках: в костюме или в трусиках?..

Земля на земле была какой-то неприбранной, а сверху она казалась аккуратной, похожей на географическую карту. Её разрезали тоненькие змейки железных дорог и шоссе, по которым, как муравьи, ползли автомобили и лошади с телегами. Ровные квадраты полей были покрыты яркой зеленью. Узенькие реки и серебряные блюдечки озёр показывали своё дно. У берегов они были жёлтыми — значит, здесь мелко; к середине — чёрными: глубоко. А леса были похожи на разостланные медвежьи шкуры.

Самолёт, казалось, висел в воздухе, и земля не спеша поворачивалась под ним. Внизу медленно проплывали и леса, и деревни, и городишки. Иногда на окраинах деревень виднелись пёстрые пятнышки — стада, как сказал отец.

Полёт был спокойным. Из пассажиров кто читал газету, кто сидел просто так, нахохлившись.

Знакомая девочка, видно, тоже привыкла к полёту. Она уже не была такой бледной, улыбалась и разговаривала со своим отцом. Потом встала и начала ходить по самолёту, рассматривая его рёбра.

«Наверное, тоже в пятый класс перешла», — подумал Андрюша про девочку.

Вдруг она остановилась перед Андрюшей:

— Мальчик, а ты что в окно не смотришь?

— Уже всё разглядел.

— А хочешь, вдвоём будем смотреть?

«Вот чудная! Незнакомая совсем, а говорит, как знакомая», — подумал Андрюша и сказал:

— Давай.

Семён Петрович чуть пододвинулся на сиденье, и ребята уткнулись лбами в окошечко.

— А вон фабрика работает, видишь? — сказала девочка. — Дым-то из трубы, как из паровоза.

— А вон трактор едет и сеялку какую-то за собой тянет, — ткнул пальцем в окошечко Андрюша.

— Вижу, вижу! — радостно говорила девочка. — И все такие маленькие, игрушечные, а мы — как Гулливеры, да? — И вдруг она продекламировала:

— Это чьи стихи? — спросил Андрюша.

— Пушкина, — лукаво улыбнулась девочка.

— Думаешь, поймала? Пушкин про самолёты не сочинял…

— А вот интересно: вдруг пришёл бы к нам Пушкин и оглянулся — кругом автомобили, самолёты, радиоприёмники, электричество! А при нём всего этого не было. Вот, наверное, удивился бы!

— Конечно, — сказал Андрюша. — Они тогда только на лошадях ездили и при свечах жили.

— И даже у самого царя автомобиля не было?

— Не было!

— А паровозы тогда были?

— Не знаю… Пап, — спросил Андрюша, — а при Пушкине паровозы были?

— Были, — улыбнулся папа. — Один паровоз на всю Россию!..

— А теперь, говорят, — сказала девочка, — мы скоро на Луну полетим.

— Я тоже слыхал об этом. И даже на Марс…

На подлёте к Жигачёву самолёт залез в облака, и его начало бросать.

В кабине потемнело.

Лица у всех посерели, стали какими-то выжидающими. Один побледневший пассажир, в шляпе и галстуке, быстро свернул кулёк из газеты и поднёс его ко рту. Так он и летел, заглядывая в кулёк и делая вид, что читает газету. А на самом деле его, наверное, поташнивало.

Облака были густые и белые, как молоко. Пропеллер врезался в них — мимо окон проносились белёсые струи, — и самолёт взлетал вверх. Потом проваливался.

И земли не было видно и неба. Летели как будто на авось.

Вскоре на окнах заблестели капельки дождя. Капельки падали на стекло, но, вместо того чтобы срываться с него, они почему-то ползли вверх.

Андрюша никак не мог определить своё состояние. Его не тошнило, нет. Когда самолёт взлетал вверх — на плечи наваливалась какая-то тяжесть и в ушах звенело; падал вниз — тело становилось лёгким-лёгким, словно его совсем не было, и что-то внутри сладко ёкало.

— Мозжит в голове, — наконец нашёл он нужное слово. — А у тебя тоже или нет?

Девочка рассмеялась:

— У тебя мозжит, а я Майка Можжухина. А ты кто?

— Андрей.

— Андрей — не гоняй голубей, да?

— А что ты всё время стихами говоришь? — спросил Андрюша. — Тогда сказала про уши, а сейчас про голубей.

— А я стихи умею писать…

— Честное слово?! — не поверил Андрей.

— Честное…

— А ну-ка, прочитай какое-нибудь своё.