Твой сын Андрей Марецкий».

Уже целую неделю Андрюша и Майка собирались сходить на завод, который находился от их дома за три километра, но всё никак не могли выбрать время: то Майка по хозяйству была занята — ходила на рынок, стирала бельё, то Андрюша читал книжку или ему просто не хотелось куда-то тащиться по жаре.

Но вот сегодня за завтраком Майка прямо заявила, что хочет Андрюша или нет, а она обязательно пойдёт на завод.

— Так и пойдёшь без меня? — спросил Андрюша. — А вдруг кто тронет?

— Никто не тронет, — уверенно ответила Майка. — А если надо будет, и без защитника обойдусь.

Андрюша задумался: идти или нет? На заводе он всегда успеет побывать — это факт, но вот если Майка одна уйдёт — ему будет скучно. А потом, они всё делали вместе: и мыли полы (Андрюша таскал воду), и чистили картошку, и ходили в магазин. И уж раз всегда вместе, так и сегодня вместе.

И они пошли…

Андрюша очень любил у себя во дворе, в Москве, устраивать с ребятами разные атаки, бои с саблями и гранатами из бумажных кульков с песком. После этих боёв он всегда приходил домой разгорячённый и радостный. Это было очень интересно — фехтовать длинными саблями и протыкать картонный щит противника. А ещё можно было брать противника в плен: заломить ему руки и отвести под охраной в сарай.

Настоящую войну Андрюша никогда не видел, кроме как в кино. Да и в кино, когда ему было особенно страшно, он всегда уговаривал себя, что это-де кино и все артисты живы останутся.

А сегодня войну он увидел воочию, без деревянных сабель и картонных щитов.

Они шли мимо цехов с обрушенными крышами и скрюченными железными балками.

И кирпичи, и бетон, и железные балки — всё это было так перемешано, нагромождено друг на друга, что трудно было определить, откуда лучше всего начинать разборку.

Длинные цехи стояли, как скелеты, продуваемые насквозь горячим ветерком. Издали они казались заброшенными.

Но это только издали.

Снаружи и внутри кипела работа.

Тяжёлый экскаватор, как какое-то доисторическое животное, зубастой пастью вгрызался в землю, выбрасывал её и снова, угрюмо помахивая нижней челюстью, тянулся к земле.

В кабине экскаватора сидел молодой человек с чумазым лицом. Он ловко орудовал рычагами и педалями, ни на минуту не задерживая в воздухе пустого ковша.

Машина дико скрежетала, звенела, будто сопротивлялась человеку, но малейшее прикосновение руки к рычажкам — и она уже быстро поворачивалась вокруг себя или легко бороздила землю.

Вокруг грохочущих бетономешалок, похожих на огромные вертящиеся глобусы, густым облаком плавала цементная пыль, стояли мутные лужи воды.

А на расчищенных площадках уже устанавливались какие-то машины и станки.

Приподняв над землёй чугунную массивную деталь, чем-то напоминающую швейную машину, по цеху на гусеницах продвигался подъёмный кран.

Машинист этого крана, высунувшись из своей кабины, вложив два пальца в рот, свистел встречным рабочим — дескать, берегись! Кричать в таком шуме — всё равно никто не услышит.

И словно на фотографической пластинке, опущенной в проявитель, здесь можно было уже заметить, как постепенно проступали контуры новых огромных станков высотой с двухэтажный дом. Они не были ещё окончательно собраны; полированные валы и зубчатые колёса стояли по сторонам железной дороги, электромоторы были упакованы в деревянные ящики. Но многие ящики были уже разбиты, а огромные валы положены на тележки и перевезены на своё место. Чувствовалось — ещё пройдёт немного времени, и все эти пока безжизненные детали соединятся в могучие станки и зашумят, завертятся…

Сотни рабочих катали по деревянным дорожкам тачки, таскали носилки, словно галки чернели на электрических мачтах и столбах.

И как они забирались без лестниц на столбы — просто удивительно! Подходит к столбу человек с какими-то крючками на ногах и вдруг, как по воздуху — раз-два-три! — и он уже наверху, белые ролики навинчивает.

А один рабочий крикнул Андрюше:

— Эй, малец, забирайся сюда — Москву видно!

То тут, то там тарахтели пневматические молотки, и люди, навалившиеся на них животом, тряслись вместе с ними как в лихорадке.

Куцые паровозы без тендеров тянули за собой длинные составы с кирпичом и железными балками. Автомобили-самосвалы, возившие песок, кружились вокруг цехов, будто в карусели. Не успеет один разгрузиться — глядишь, уже новый едет.

И странно было видеть среди снующих рабочих, взлетающих к небу подъёмных кранов, среди облаков известковой пыли маленький зелёный холмик, обнесённый тонкой проволокой.

На деревянном столбике со звездой ещё проступали выцветшие буквы:

Здесь похоронен сержант

АЛЕКСАНДР ДМИТРИЕВИЧ ГРИЦАЙ,

строивший мартеновский цех,

работавший в мартеновском цехе

и погибший в бою за этот цех

14 октября 1943 года

Андрюша удивился одному: почему не написано, что Грицай — Герой Советского Союза? Под таким холмиком обязательно должен был лежать Герой Советского Союза…

Андрюша даже себе представил, как шёл бой за этот мартеновский цех. Его оборонял Грицай с группой бойцов. Они прятались за станки и бросали в немцев гранаты, а немцы — их при наступлении было больше — подогнали к цеху тяжёлые танки и стали бить по нашим в упор. И вот все наши бойцы полегли, остался только Грицай. «Сдавайсь!» — кричат ему немцы. А он и впрямь решил сдаваться. Вытащил из кармана белый платок и нацепил его на палку: дескать, сдаюсь. Немцы с автоматами подбегают к нему поближе, а он вышел из-за станка и как бросит в них гранату! Одну, другую… а третью… себе под ноги. Только так мог воевать этот Грицай!

А домна с покосившимся туловищем была уже рядом.

Справа от неё, как сказала Майка, стояли кауперы и пылеуловители — громадные цилиндры, связанные между собой мостиками и трубами. Они походили на гигантскую батарею парового отопления.

Майка устройство завода знала хорошо.

— А ты знаешь, для чего такие кауперы? — спросила она. — В них нагревают воздух и дуют в домну. Так она лучше горит. Понял?

— Что-то не очень… — ответил Андрюша.

— А ты уж так никогда-никогда и не расспрашивал папу про завод?

— Нет. Тут, говорят, надо физику и химию знать. А мы ещё не проходим в классе.

— Ну и что ж — я вот тоже не знаю ни физику, ни химию, а зато всё равно спрашиваю у папы. И теперь мне даже с любым инженером не страшно поговорить. Завод этот, конечно, большой, а если разобраться — в нём ничего сложного нет. Ты знаешь, что такое руда?

— Знаю, — ответил Андрюша, — полезное ископаемое. Например, железо в земле…

— Верно. Ну вот эту руду привозят на завод, а потом её вместе с углём засыпают в домну. Как слоёный пирог выходит. Сначала слой угля, потом слой руды, потом опять слой угля. А для того чтобы домна лучше горела, в неё дуют воздух. На теплоэлектроцентрали такая специальная машина стоит — воздуходувка. Но вот если гнать воздух, которым мы дышим, так он сразу остудит домну, а поэтому его нагревают в кауперах. А в домне знаешь какая температура?

— Ну?

— Тысяча пятьсот градусов!

— Здорово! Небось руда сразу расплавляется?

— Не сразу, а часа через три-четыре, — ответила Майка. — Ну вот, из руды, значит, выплавляют чугун, а если надо варить сталь, так этот чугун, совсем жидкий, подвозят к мартеновской печи и, как воду, заливают туда. Он очень горячий, понимаешь?

— Понимаю, — ответил Андрюша.

— А вот тебе, пожалуйста, газопровод! — Майка указала на толстую трубу, поднятую над землёй высокими подпорками. — По нему идёт горячий газ из домны и в мартеновский и в другие цехи. Вот и вся механика. Ясно?

— Прекрасно.

— А ты тоже стал рифмами говорить! — засмеялась Майка. — Ясно — прекрасно… А еще мне папа сказал, что «Жигачёвсталь» начали строить в 1930 году. Знаешь, здесь была только пустая степь и ни одного домика, а теперь на двенадцать километров цехи тянутся!