Потомки первых мериносов еще живут в Кэмден-Парке, так же как и потомки Маккартуров (теперь под фамилией Стэнхем). Но основатель династии не дожил до окончания строительства своего дома. Он умер за месяц до этого события в результате душевного заболевания, развившегося на почве слабого здоровья, подорванного длительной и тяжелой болезнью, очевидно ревматизмом, полученным на корабле, на котором в возрасте двадцати трех лет он вместе с заключенными впервые плыл в Австралию.

Сейчас Парраматта — пригород Сиднея. Здесь можно еще увидеть дом Элизабет, который, как чужак, стоит среди современных бунгало на перекрестке шоссейных дорог. Говорят, что это самое старое жилое здание в Австралии. В 1793 г., спустя три года с момента своего прибытия в колонию, Джон Маккартур получил в аренду сто акров и поселил здесь свою семью. Это место, где родилось фермерство Австралии. В Парраматте в 1792 г. капитан Артур Филипп впервые стал сдавать землю в аренду. Двадцать пять акров солдату, тридцать — досрочно освобожденному заключенному. Многие из них проигрывали или продавали свои земли людям более благоразумным и расчетливым. Освоение их шло медленно. Преемник Филиппа, майор Френсис Гроуз, разрешил платить за труд заключенных ромом. Десять часов в сутки они должны были работать на колонию, после чего могли заключать сделки для своей выгоды. В каторжный труд превращалась работа мотыгой на твердой «земле угрей», как называли этот район аборигены.

Прибытие из США корабля «Хоуп», груженного продовольствием, которое капитан отказался продавать до тех пор, пока колония не закупит семь тысяч пятьсот девяносто семь галлонов бенгальского спирта-сырца, явилось тем не привлекающим внимание событием, часто не отмечаемым историками, которое делает историю. Гроуз согласился, и спирт потек рекой. Затем прибыла «Беллона» с пятью бочками портвейна. Выросли винокуренные заводы. Офицерам корпуса Нового Южного Уэльса было разрешено торговать с капитанами приходящих судов и снаряжать экспедиции и китобойные суда. Офицеры богатели. Широко используя труд заключенных, они строили дома, выращивали урожаи.

К этому времени у Маккартура в Парраматте было уже сто акров возделанной земли, тысяча восемьсот бушелей зерна в амбаре, две кобылы, две коровы, сто тридцать коз, сто свиней и еще сто акров в качестве вознаграждения за то, что он был первым поселенцем, засеявшим более пятидесяти акров земли. Он получил также десять бывших заключенных. Маккартур писал: «С помощью одного человека и десятка борзых мой стол всегда был обеспечен дикими утками и мясом кенгуру». На своей земле он построил «прекрасный кирпичный дом… окруженный виноградником и фруктовым садом с множеством фруктовых деревьев». Его жена любила ферму так же, как и он. «Нет пары на земле более счастливой, чем мы», — писала она, спустя несколько лет.

Ныне дом — частная собственность, но он открыт для посетителей, приходящих по предварительной договоренности или без нее в любое время, а австралийские традиции гостеприимства вкупе с добрым характером владельцев не дают им возможности закрыть вход для посетителей. В 1904 г. дом был куплен Вильямом Свэнном. После смерти он оставил трех дочерей, которые и сейчас живут в доме. Государство не выделяет средств для поддержания в порядке дома-музея. Для этой цели Новый Южный Уэльс имеет национальный фонд, который держится в основном лишь на энтузиазме его членов. Пополняется он целиком за счет частных пожертвований.

В один из воскресных дней я посетила ферму. Сестры угостили нас чаем в столовой, где семья Маккартуров, должно быть, часто собиралась к обеду, к которому подавались дикие утки, мясо кенгуру, сливки, масло и свинина собственного изготовления и отличные овощи. Низкий, длинный без претензий дом поражал резными дверями, неровными стенами, изящными лепными украшениями. В нем царил дух непринужденности, свойственный только старым зданиям. Очевидно, его несколько раз перестраивали. Когда я спросила, сколько в доме комнат, то одна из сестер ответила:

— Это как считать.

Я поняла, в чем дело. В доме имеется множество угловых холлов и коридоров, которые при желании тоже можно назвать комнатами. Солнечный свет рассеивают веранды с низким потолком; это дает отдых глазам, да и жара меньше проникает в дом. Из корзин свешиваются листья папоротника. Он же растет и в горшках. Все здесь создает впечатление благородства, уюта и очарования.

В этом доме Элизабет Маккартур оставалась одна, пока муж ее находился в изгнании; ей приходилось управляться с фермой и с растущей семьей. Первый раз ее муж отсутствовал четыре года, л осле того как ранил своего командира. Вторая ссылка, вызванная более серьезным проступком — открытым мятежом против губернатора Уильяма Блая, длилась восемь лет. Элизабет прожила тяжелую жизнь, но она обладала удивительной способностью смотреть на нее сквозь розовые очки и во всем видеть хорошие стороны. Это придавало ей силы выдерживать все невзгоды, не теряя жизнерадостности, все испытания, уготованные ей судьбой, начиная с неудачных родов в вонючем трюме корабля, перевозившего ссыльных, и до последних печальных лет жизни с сумасшедшим мужем.

Будучи женщиной деловой, Элизабет Маккартур управляла фермой в Парраматте и большим поместьем в Кэмден-Парке даже с большим умением, чем ее муж, и губернатор Лаклан Маккуори вознаградил ее, пожаловав дополнительно шестьсот акров. Она должна была оправляться и с засухой, и с динго, и с бандитами. С портрета Элизабет в старости на вас смотрит властное, мужественное лицо, уверенное и целеустремленное, с чистыми голубыми глазами и твердым подбородком. Она вырастила четырех достойных сыновей, спокойных и предприимчивых, разумных и трудолюбивых.

«Моя любимая жена, — писал ей Маккартур из Лондона, — когда я вспоминаю те неблагоприятные обстоятельства, которые встали на твоем пути, те страшные трудности, которые стойкость твоего духа и разума помогли преодолеть, у меня не хватает слов, чтобы выразить мое восхищение и гордость, которые я испытываю. Я без стеснения говорю о твоей жизни жены и матери, как достойной всяческого подражания».

Именно на ферме Элизабет, можно оказать, начались «ромовые волнения» 1807 г. Сигналом послужил вызов Джона Маккартура в суд по уголовному обвинению— он забрал с одного из принадлежащих ему судов чан, использовав его для винокуренного завода. Маккартур закупил также оборудование для двух винокуренных заводов. Оба они были конфискованы по приказу губернатора Уильяма Блая. В соответствии с одной из версий, причиной волнений послужили достойные всяческого восхваления усилия губернатора положить конец скандальной монополии на торговлю ромом, захваченной беспутными английскими офицерами корпуса с дурной репутацией. Разгневанные офицеры восстали и поставили во главе колонии своего человека — майора Георга Джонстона. По другой версии, виновником волнений был сам Блай с его надменностью, манией величия и тупостью. Даже Элизабет Маккартур, видевшая хорошие стороны в каждом человеке, отзывалась о нем как о «несдержанном, неосторожном и властном человеке» и отмечала, что «чрезмерный деспотизм правителя лишь подчеркивал острую необходимость реформ», а акт государственной измены, в результате которой губернатора арестовали и сместили, называла «смелой операцией». Да, операция была проведена энергично и состоялась сразу после шумного празднования двадцатой годовщины со дня высадки капитана Филиппа в Ботани-Бей. Вооруженная группа офицеров напала на дом губернатора и после двухчасовых поисков извлекла его из-под кровати в каморке прислуги. Естественно, что существуют две версии и в этой истории. Позднее Блай писал, что он удалился в эту каморку, чтобы продумать пути восстановления своей власти, где его и захватили двенадцать бунтовщиков, державших ружья с примкнутыми штыками. Согласно же версии Джонстона, в комнату вошли всего лишь трое — больше в ней бы и не поместилось — и они не только не угрожали штыками, а дружески протянули руку губернатору, чтобы помочь ему подняться и выйти из того странного положения, в котором он очутился.