Другие придерживаются более откровенной дискриминационной политики. «Мы ничего не имеем против японцев или азиатов, — говорят они. — Напротив, это хорошие работники, отличные парни, с которыми можно иметь дело. Но их сто двадцать четыре миллиона в одной только Индонезии. Чего доброго, мы сами станем азиатами. Лучше уж перебиться без рабочей силы, чем пойти на такое».

В прошлом подобная ситуация все же приводила к притоку рабочей силы из Азии. В 1850 г. китайцы пришли на золотые прииски Виктории и Нового Южного Уэльса, а в 60–70-х годах XIX в. в Квинсленд были завезены канаки с островов Южного моря для обработки сахарного тростника. Но почти все мужчины обеих групп были репатриированы сразу же по истечении контракта. Эти события положили начало дискриминационной политике «белой Австралии». Хотя в наши дни никто не оперирует официально этим термином, подобная политика проводится с 1901 г., со времени возникновения «Содружества». Она официально не препятствует приезду иммигрантов из Азии, хотя бы тех, кто сумел получить или получил уже разрешение на работу или учебу. Однако такие случаи все же единичны. Любой человек, белый или цветной, проживший в Австралии пять лет подряд и не судившийся, может стать гражданином страны, так же как и любые мужчина или женщина, вступающие в брак с австралийскими гражданами. Эти условия открывают лазейки, которые искусно используются, например, заключаются фиктивные браки. Но все это не повлияло серьезно на проведение общей дискриминационной политики.

Иммиграционные законы официально не оговаривают расу или цвет кожи. Но в период с 1901 по 1958 г. они вменяли властям в обязанность отказывать во въезде всем, кто не сможет написать проверочный диктант из пятидесяти слов на любом «предписанном языке», который мог быть эскимосским или тибетским, если бы того пожелали проверяющие. Закон об иммиграции, принятый в 1958 г., заменил эту процедуру, оговорив получение специального разрешения на въезд для предполагаемого иммигранта. Последнее целиком зависит от решения министра по иммиграции и его чиновников. И его редко выдают африканцам или азиатам. Британские граждане в разрешении на въезд в Австралию не нуждаются. Однако, поскольку все большее число приезжающих британцев — негры, японцы или китайцы, иммиграционным властям приходится изобретать новые лазейки. Интересно будет посмотреть, что произойдет, когда британские граждане, рожденные от родителей пакистанского или ямайского происхождения, предстанут перед «белыми дверьми» Австралии.

Реки Маргарет и Фицрой казались полосками белого песка между двумя узкими ленточками деревьев, а земля, испещренная кустарниками, твердой как железо.

Пролетая над этим краем, я удивлялась, как могло здесь выжить хоть какое-нибудь животное, особенно если учесть, что за последние пятнадцать месяцев над Северо-западной территорией выпало только пять дюймов осадков.

Но животные не только живут, но и процветают, пока имеется хоть какая-нибудь растительность, пусть высохшая и колючая. Здесь, в Кимберли, районе значительно большем, чем площадь Британских островов, находится одно из прекраснейших скотоводческих ранчо (кстати, это слово в Австралии не употребляется, так как оно звучит слишком по-американски).

Долго ли еще будет продолжаться подобная эксплуатация земли? Старый образ жизни может быть и романтичен, но он уже принадлежит прошлому. Если придерживаться древней системы ухода за пастбищами, мясо так и останется плохого качества. Оно идет главным образом на котлеты и пироги, но спрос на него на мировом рынке падает. Старая система истощает землю, почти не изменяя методов производства мяса в течение ста лет.

«Нигде я не видел такого богатства и разнообразия природы, как в этих местах», — вспоминал Дюрак, который завез первую партию скота в восточный Кимберли.

Я была здесь во время засухи. Но вот проходят дожди, зеленые потоки вновь разливаются по этой волшебной тропической стране, и дикие цветы волнами поднимаются над равниной. Роскошная растительность возрождается. Но может быть, это всего лишь заблуждение. Баланс уже нарушен, плодородные травы уступили место более бедным видам, и реки, поражавшие первооткрывателей своими размерами и постоянством потоков, высохли, обнажив песчаное дно, хотя после дождей и гроз все еще превращаются п безумный стремительный поток. Зевье Герберт^[82] писал тридцать лет назад: «В засушливый сезон здесь пустыня, в дождливое время — озеро».

Фоссил-Даун занимает территорию в один миллион акров. Это не так уж много, если учесть, что соседнее хозяйство Того имеет четыре миллиона акров земли. В центре участка находится дом хозяина с его конторой, в которой звучит батарейный радиоприемник. По краю расположены дом управляющего, жилые помещения для рабочих, сараи для инструмента, комната для седел, удил и аккуратно смотанных веревок, механические мастерские и кухня, которую колокольчик приглашает посетить пять раз в день.

Повар в этом хозяйстве основная фигура. Кое-кто утверждал, что его влияние и положение выше, чем у управляющего, вне зависимости даже от кулинарного искусства. Повар с копной белых волос, голубыми глазами и обожженным солнцем лицом, сразу же внушал доверие и симпатию. Он рассказал нам немного о своей прошлой трудной жизни. Родители его эмигрировали из Саррея. Потом владели маленьким участком в одном из поселений на юго-западе Австралии, где годами боролись с нищетой. Дети росли в бедности, зачастую слишком голодные и усталые, чтобы ходить в школу, которую они в любом случае бросали в тринадцать лет. Уже в детстве его искалечил полиомиелит. Теперь повар выглядел жизнерадостным и счастливым.

— Здесь мой дом, — сказал он. — У меня есть коттедж и сад, а кухня у нас лучшая в Кимберли.

За последние годы на всех таких больших станциях рабочая сила белых используется все реже и реже, и ныне большинство скотоводов — аборигены. Мужчины, главным образом полукровки, худощавые, сильные наездники расхаживают в широкополых шляпах со спущенными полями, ковбойских сапогах на каблуках и узких джинсах с низко повязанными поясами. Сигарета обычно свободно свисает у них с нижней губы.

Управляющий раз в неделю раздает сухой паек бесплатно. Рабочие получают муку, наряду с хлебом, сахар, соль, чай, фасоль или картофель, по куску мыла, банке фруктовых консервов и пачке жевательного табака. Женщины работают на кухне, в огороде и дома, а также в прачечной под открытым небом, где стирают вручную. Все здесь напоминает еще феодальные времена.

Ближайшие соседи живут в тридцати шести милях отсюда в Того, которое принадлежит потомкам Самуэля Эммануила из Нового Южного Уэльса, у которого Пэтси Дюрак одолжил деньги для покупки первой повозки. Эммануилы отправляли свой скот во вновь открытый порт Дерби, далее он шел морским путем. Дюраки же погнали его по суше, проявив при этом необыкновенное искусство и ловкость. Они отправились из Западного Квинсленда четырьмя партиями с общим количеством скота в семь тысяч пятьсот двадцать голов, шестьюдесятью рабочими волами и двумястами лошадей. Во главе каждой партии стоял кто-нибудь из Дюраков: Биг Джонни, Галвей Джерри, Лонг Майкл или Блэк Пэт. Это происходило в июне 1883 г. Переход составил около трех тысяч миль и обошелся в сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, при этом выжило меньше половины скота.

Путешественников преследовали неудачи. Засуха задержала их на несколько месяцев. Люди, страдая от цинги, болели и умирали, погибал скот, пока не удалось установить, что вода, которой они пользовались, была отравлена щелочью. Много скота утонуло в трясине.

Сочные зеленые болота и равнины Северной Территории, с большими стаями диких птиц, тропической растительностью и реками, где обитали крокодилы, показались Дюракам раем после засушливого Квинсленда, но опасности подстерегали их и здесь. На реке Ропер, изнемогая от комаров и москитов, в горячечном малярийном бреду двое мужчин застрелились. Скот продолжал гибнуть от воды, зараженной клещом, завезенным с Явы.