Все молчали. Никто не знал, что предпринять. Вскоре запруда скрылась под водой, и только верхушки треног осиротело выдавались над поверхностью. Вода в арыке стала перехлестывать через край. Нужно было спасти хотя бы арык. Но для этого пришлось бы разрушить сыпаи. Бекназар не мог решиться на это, нельзя было бессмысленно рисковать жизнью людей. На излучине, где арык, огибая склон, уходил вправо от Таласа, и произошла катастрофа! Размыло берег, и вода неудержимой лавиной ринулась вниз к реке. Талас не дал воды, он увел ее к себе до последней капли, он разнес берега арыка и теперь водопадом взрывал овраг. Все это произошло так быстро, что люди продолжали еще находиться в оцепенении.

Бекназар стоял посреди толпы. Казалось, он оглох и лишился языка. А люди безмолвно ожидали от Бекназара какого-то чуда — ведь он старый сыпайчи. Но Бекназар молчал, и никто не сказал ему ни слова, никто не посмел упрекнуть его. Все, что происходило, было слишком страшным и простым.

А на Алымбека вовсе не обращали внимания — было не до него. Он стоял, нервно раздувая ноздри, без кровинки в лице. Было невыносимо обидно за отца, на которого все еще с надеждой смотрели другие, за его беспомощность, за свое бессилие. Вода, которую они два дня отвоевывали, уходила вновь к Таласу. Было обидно, что столько воды в реке и что сохнут без нее табаки, сады, посевы. Мысль Алымбека лихорадочно искала причину несчастья. Разве нельзя было без ущерба спустить избыток воды, если бы были шлюзы? Разве нельзя было тогда сохранить арык? Но почему не думает об этом отец, почему не думают об этом другие?

Бекназар, понурив голову, отвернулся и процедил сквозь зубы:

— На все божья воля!..

Люди тяжело вздохнули.

— Нет! — резко выкрикнул кто-то.

Толпа вздрогнула от неожиданности. Алымбек с поднятой головой решительно приблизился к отцу.

— Нет! — громко повторил Алымбек. — Это ты виноват, отец!

Люди ахнули.

— Мы всегда будем бессильными, пока не построим шлюзы, пока не откажемся от своих сыпаев!

Когда слова Алымбека дошли до сознания Бекназара, кровь ударила ему в голову, шея и шрам на лбу багряно налились, перехватило дыхание.

— Что? — рванулся Бекназар и занес над головой Алымбека кетмень. Алымбек не шелохнулся. Кетмень застыл в воздухе. — Прочь, собачий сын! На отца… При всем народе!.. Убью!..

Подоспевшие люди вырвали из бессильных рук Бекназара кетмень.

…Безлюдно на сумрачном берегу Таласа. Чоп, чоп, чоп… — плещется вода под камнем, намывает и вновь смывает маленькие барханчики мелкого песка.

«Что, Бекназар! Опозорился? — шумит Талас. — Собственный сын надсмеялся над твоими сединами. Худая слава пойдет теперь… Ты не смог справиться со мной, а вот сын твой хочет по-другому, по-своему уломать меня! Но и ему не сладить со мной!» — злорадствует пенящийся Талас.

Все ниже и ниже склоняется голова Бекназара. А Талас не унимается: «Эх, сыпайчи! Не раз я мял тебе бока. Благодари судьбу — живешь еще. Не хочешь отказываться? Напрасно. Я не покорюсь. Вот и сын твой ослушался, ушел. А ты хотел оставить его здесь, чтобы он продолжал твое дело, чтобы он стал таким же сыпайчи. А он ушел. Он ушел далеко отсюда. Стар ты, и руки тебя не слушаются…»

Чоп, чоп, чоп… — плещется вода под камнем.

Прошло четыре года. Много воды утекло в Таласе, многое изменилось в жизни Бекназара. Осунулся старик, неразговорчив стал, сидит дома. В колхозе уговаривали Бекназара остаться на работе, но он наотрез отказался. Замкнулся в себе, стал нелюдим.

— После того случая на реке надломилась душа старого сыпайчи, — с тихим сочувствием поговаривали люди.

Алымбек приезжал каждые каникулы, долго разговаривал с отцом, обнимал, целовал его, — все равно Бекназар не прощал ему обиды.

Стояла весна. Гидротехник водхоза Алымбек Бекназаров спешил к отцу. Может быть, сегодня, в этот ясный день, удастся возвратить старика к работе, вернуть отцовскую любовь.

— Работу начинаем, ата! Едем с нами: будешь помогать мне, — говорил Алымбек. — Может, возвратишься на свою работу?

— Нет, сынок, — насупился Бекназар, — и без меня обойдетесь. Теперь ты уже грамотный. Что там мне делать?

Алымбек уехал с тяжестью на душе, а Бекназар сидел в тени урюка и угрюмо смотрел, как проходили в сторону ущелья груженые машины, как с песнями проезжали люди.

Разве не рвалась его душа отправиться туда вместе со всеми? Но Бекназар даже себе не признавался, как истосковался он по людям, по работе. Руки его просили дела, большого, трудного дела. Ему ли продолжать ковыряться в огороде? Нет. Он жаждет настоящей работы, чтобы хоть раз еще, пока жив, сразиться с буйными силами Таласа. Но гордость, но самолюбие не позволили даже думать об этом.

Однажды утром Бекназар проснулся от внезапного гула. Звуки взрывов неслись со стороны ущелья. Старик, как мог, поспешно забрался на крышу и, прислонив к глазам дрожащую ладонь, напряженно всматривался в сторону, где были взрывы. Он видел, как раз за разом бурым столбом взметалась земля. Там происходило что-то огромное, непонятное.

— Что это такое? — вслух спрашивал себя Бекназар. — Что они там делают?

Сердце сжималось. Ему стало жалко себя, он почувствовал себя беспомощным человечком, который не может понять, что происходит вокруг. Люди на берегу Таласа что-то делают, но делают без него, без Бекназара.

— Нет, я узнаю! Я увижу! — и он быстро стал спускаться по лестнице.

Жена была на работе. Бекназар нашел свой посох и незаметно, огородами, заторопился к ущелью. У склона старик заколебался. Он не решался идти открыто, напрямик.

«Засмеют… Скажут, зачем пришел? Когда просили — отказывался?..»

Бекназар крадучись полез на склон и осторожно выглянул из-за камня. Прежнего места он не узнал. На берегу было шумно. Взад и вперед сновали самосвалы, груженные камнем, песком, глиной.

«А вон то, наверное, и есть экскаватор! Недаром везде говорят о нем… Ох, и шайтан-машина, как берет землю», — приглядывался Бекназар.

Весь арык, до той памятной излучины, был уже забетонирован. В изголовье арыка и на подоткосной стороне поставлены шлюзы, выкрашенные в яркий кирпичный цвет.

— Вот это да! — изумился Бекназар. — Вот это придумали! Теперь и Талас станет покорным.

Ему не терпелось все это посмотреть поближе, пощупать своими руками, но он почему-то робел и стыдился этих потных, загорелых людей, которые работали, не замечая его. Бекназар уже собрался было незаметно уйти, как услышал голос Алымбека. Сын что-то объяснял, показывал другим и, облокотясь на большой серый камень, делал записи в небольшой книжечке.

Увидев его, Бекназар устремился вперед. Он спешил. Мелкие камешки, потревоженные шагами, шумя, посыпались по склону. Он быстро приближался к Алымбеку.

— Ты хорошее дело начал, Алымбек, — шептал Бекназар, утирая вспотевшее лицо. — У нас в роду все были сыпайчи, но такого еще не было… Ты — большой сыпайчи!..