Я резко распахнула дверь. На пороге стоял абсолютно мокрый Лаула. Рубашка облепила все его тело, по лицу стекали капли. Было ощущение, словно у меня резко подогнулись колени. Была б я в девятнадцатом веке, пренепременно грохнулась бы в обморок.

— Ты… что… привет, — промямлила я.

— Я просто хочу знать, как это будет, — твердо и уверенно сказал он, а потом пояснил, — вот это…

Резко шагнул в квартиру, захлопнул за собой дверь и поцеловал меня так, что я сначала чуть не задохнулась. Я запустила одну руку в его жесткие короткие волосы. Вторую смиренно оставила лежать на его груди, хотя дико хотелось залезть ему под рубашку. Он одной рукой держа меня за затылок, а второй прижимал мои бедра к своим.

Это было ужасно, потому что это была пытка. Потому что я знала, что не смогу ничего сделать до конца. И он не смог бы. Потому что это предательство по отношению к его невесте, ее семье, его семье. И мы не могли остановиться, а остановиться нужно было.

Не знаю, кто первый сделал это, кажется вместе. Мы почти одновременно отскочили друг от друга. Я тяжело и хрипло дышала. У него ноздри были расширенны и он судорожно вдыхал. На ширинке его джинсов была видна значительная выпуклость.

— Юль, если мы этого не сделаем, я с ума сойду, — прошептал он.

— Это… я знаю, — я сглотнула, — я тоже… мне очень плохо и тяжело. Но это просто, не знаю, страсть что ли. Я даже не знала, что так бывает! Просто у тебя длительные серьезные отношения и… А это все на один раз, понимаешь? Если мы с тобой займемся сексом, то потом ты сам же себе этого не простишь. Ты ведь знаешь это, правда?

Он отошел к стене и уперся в нее спиной, запрокинув голову.

— Откуда ты взялась? Зачем ты тогда села в мою машину? — спросил он просто так.

Я промолчала. Повсюду пахло его ароматом. Он посмотрел на меня затуманенными глазами и сказал:

— Я сейчас уйду. Но если еще раз появится такой момент, как этот — когда ты одна, когда мы одни… Юль, я больше не остановлюсь, и тебе не дам. И плевать на все.

Он вышел, хлопнув дверью, а я так и продолжала стоять и смотреть, как мокрый суслик. Я медленно разделась, надев сухие футболку и спортивные штаны. Как это ни странно, но сейчас, в этот момент, мне было глубоко наплевать, что подумают люди, если они видели, как ко мне приходил Лаула. Я думала только об одном — зачем мы остановились?

Неделя была обычной, очень загруженной. Мы возвращались с полей в десять, а то и в одиннадцать вечера. Не знаю, как Полина Афанасьевна справлялась с домашней работой, если она почти все время находилась в полях. Я была рада тому, что мне некогда, не оставалось времени на раздумья. Только по ночам перед сном было очень уж тоскливо. Мама заметила мою грусть, когда мы с ней в очередной раз говорили по телефону.

— Солнце, а с голосом что? Не нравится мне в последнее время твое настроение…

— Да все хорошо, мам! Просто домой уже хочется сильно…

— Ну, скоро я к тебе приеду в гости!

— Правда?!

— Да! Может быть, даже на этих выходных.

— Ой, ма, давай! — у меня улучшилось настроение, как же я соскучилась по маме.

Алеша-богатырь иногда звонил мне, делал попытки назначить свидание, но я каждый раз отказывалась. Думаю, скоро он совсем перестанет звонить.

Еще на этой неделе было происшествие, которое еще долго обсуждали по всей деревне. В отделении Басагаж уволился повар, что там уж случилось, не знаю, слухи ходили разные, но он уволился и уехал. То есть в столовой, где в обед кормили рабочих, некому было готовить. У нас был повар в садике, в школе и в такой де столовой — моя любимая Наташа. Отправить в Басагаж было некого, школьный повар была в отпуске, и ее не было в деревне. Садик и столовая работали дальше, так что квалифицированных специалистов не имелось.

Мы с Полиной Афанасьевной и Нуриком приехали на обед и увидели митинг на крыльце столовой.

— Это еще что? — удивилась я. — Суп по талонам выдают?

— Не знаю… Люди что-то возмущенно орали, Полина Афанасьевна подошла и громко спросила, мол, что тут за собрание. Какой-то дедуля, перемешивая слова с матерком, ответил:

— Да ё…., обед сырой подали… жрать невозможно!

— А кто готовил-то? — строго спросила моя начальница.

— Свинарка говорят…, - промямлил дед.

— Кто?! — воскликнули мы одновременно с Полиной Афанасьевной.

— Кто-кто… свинарка, Наташка Попова…

Полина Афансьевна своими могучими плечами, как ледокол "Арктика", пробила себе дорогу сквозь столпившуюся толпу. Мы оказались в полупустом помещении столовой. Какая-то толстая тетка в черном халате и кирзовых черных сапогах, ругалась с Василием Антоновичем. Не знаю, как правильно звучала его должность — ну, что-то типа заведующего отделением Басагаж.

— Вась, чего тут у тебя творится? — строго спросила Полина Афанасьевна.

— Да что-что… вон, народ жалуется, что обед сырой, недоваренный… а у меня повара нет! Пришлось вот, импровизировать, мать твою…

Полина Афанасьевна промаршировала на кухню и мы все за ней. — Ну-ка, — скомандовала она, — ложку давай! — Сейчас, — новоиспеченная повариха-свинарка Наташа метнулась в угол, чем-то загремела и прибежала с ложкой. Потом, сунув ее в руки моей начальницы, шустро подбежала к столу, схватила кусок хлеба и на вытянутой руке понесла его к нам, громко шлепая кирзачами.

— Ты что, — уставилась на нее Полина Афанасьевна, — думаешь, я есть это буду?

Я хихикнула, моя руководительница, стала тыкать в кастрюлю ложкой, пытаясь раздавить картошку, которая была твердой, как бубен и ни в какую не поддавалась.

— Ну, конечно, сырая… а про мясо я вообще молчу! Вась!

— Ну, что Вась! Что Вась! — заорал Василий Антонович. — Что я могу сделать-то? Самому варить? Раз такая умная, то будешь приезжать сюда каждый день и проверять сырое оно или нет!

— Чего — оно? — сердито спросила Полина Афанасьевна. — Варево ее… чего…

Он сердито пошел к выходу.

— Вась! — крикнула Полина Афанасьевна. — Ты бы ей хоть форму поварскую выдал, что она у тебя в черном халате свинарки ходит-то?

На это он махнул рукой, по-моему, даже матюкнулся и ушел.

Под руководством моей начальницы, которой до всего есть дело, обед был кое-как доварен и люди, правда с опозданием на час, поели.

На следующий день со мной вообще приключилась истерика. Полина Афанасьевна, по пути в очередные поля, решила заехать и проверить, как обстоят дела с обедом. Ну, надо сказать, настроение у народа было значительно лучше. Все чинно сидели за столами и ели. Значит, сегодня обед не был сырым. В окошке на выдаче стояла раскрасневшаяся Наташа в БЕЛОМ халате и косынке. Я улыбнулась. Сделал-таки Василь Антоныч то, что сказала Полина Афанасьевна, выдал халат. Мы прошли на кухню, и тут я увидела нижнюю часть туловища новоиспеченной кухарки. Она стояла в белом халате, белой косынке и черных огромных кирзачах. Я хохотала на всю кухню…

В пятницу Полина Афанасьевна отпустила меня пораньше, я ждала маму. Дома я поставила тушиться мясо с кабачками, а сама занялась уборкой. Когда у меня уже все было вылизано, и рагу почти стушилось, мне позвонила мама.

— Солнышко, встречай меня! Мы въезжаем в твою деревню!

— Бегу, ма!

Автобусы у нас останавливались в центре, то есть на площадке перед магазином, перед кафе "Достык"… Я еще издали увидела белый "БМВ", припаркованный у крыльца кафе. Дыхание тут же сперло. Я уже неделю избегала встреч с Лаулой. Если видела его издалека в акимате, то обходила стороной. Очень старательно старалась не смотреть в его сторону, но у меня это плохо получалось.

Вот и сейчас, я шла встречать маму, и в поле зрения уже был виден автобус в конце улицы, но я не могла оторвать взгляд от этой белой машины… Где он сейчас? Что он делает? Как у него дела? Как он целуется? Может, тот сумасшедший поцелуй мне приснился? И почему, черт возьми, он сейчас не со мной?