— И вороньё при нем! — заорал кто-то в толпе. — И его побрейте, с королишкой заодно!

— Бритую макушку — под бритву!

— Смерть! — подхватили другие голоса.

Жаклин показалось, что орут все, но это было далеко не так. Кто-то мог и посочувствовать осужденному — если не словесно (это было слишком страшно), то хотя бы взглядом.

Ей хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать этого многоголосого рева. Но звук все равно проник бы в ее сознание:

— Смерть! Смерть Луи Капету! Смерть королям!

Толпа жаждала крови, жаждала невиданного доселе зрелища. Нет, конечно, все знали, что в Италии давно уже казнили преступников при помощи падающего топора. Но республика не просто взяла этот способ на вооружение, она усовершенствовала его, довела до идеала. Кто бы мог сомневаться — на то и республика, чтобы все в ней было совершенством!

Казалось, воплям не будет конца. Но, наконец, крики начали затихать, человек в форме, стоявший на помосте, подал знак рукой, и раздалась резкая барабанная дробь.

Наступила тишина.

Жаклин взглянула на помост. Тот, кто еще совсем недавно повелевал всей Францией, не выглядел величественно перед смертью. Он был испуган и растерян, чувствуя приближение смерти и уже потеряв всякую надежду.

Одутловатое лицо, бледность — вот что бросилось ей в глаза в первую очередь.

Тем временем, один из штатских начал зачитывать приговор, составленный Национальным Конвентом. Перечисление злодеяний осужденного было не слишком долгим, казалось, самая большая его вина — в том, что он был королем Франции. Вероятно, так оно и было.

А Жаклин узнала его — это был один из вожаков митингующих толп, ныне, судя по всему, избранный в Конвент.

Теперь настала очередь финала.

Депутат конвента убрал бумагу, подошел к аббату, неприязненно спросил о чем-то (до Жаклин, оказавшейся впереди, долетели слова «можно бы и быстрее…»)

А дальнейшее случилось в считанные минуты.

Осужденный в последний раз поцеловал крест, ему связали руки за спиной, бросили лицом вниз на гильотину. И оказавшийся на помосте высокий человек с испитым лицом дернул за рычаг.

Толпа замерла, по ней прошел вздох. Кажется, ахнули даже те, кто только что выкрикивал: «Смерть!»

Жаклин прикрыла глаза — а когда вновь посмотрела на помост, палач уже показывал окровавленную голову короля народу — перед тем, как бросить ее в корзину.

Это уже потом сочинят, будто аббат благословил короля, сравнив его с Людовиком Святым, это уже после станут говорить, будто сам король обратился с кроткой речью, простив всех своих врагов, как истинный христианский государь. Действительность была куда будничнее. И страшнее.

И снова толпа вновь разразилась буйными нестройными возгласами, качнулась вперед, к эшафоту, с которого сняли оцепление.

— Идемте же, я вижу, что вам тоже интересно! — соседка Жаклин подхватила ее под локоть, и в следующий миг девушка оказалась почти что рядом с помостом, который уже не охраняли гвардейцы.

«Добродетельная домохозяйка» выхватила носовой платок, и, каким-то невероятным образом дотянулась до капель крови, стекавших по доскам эшафота.

— Это вам — за сожженных тамплиеров! — заорала она, подняв платок над головой, словно знамя. — Как вы с нами — так и мы с вами! Смерть! — орала она, приходя в безумный экстаз.

— Смерть! — подхватили стоявшие рядом. — Смерть Людовику! Смерть королям!

Казалось, безумие «добродетельной домохозяйки» передалось всей толпе, всем, кто сейчас окружал Жаклин. Она хотела закричать — нет, не от ненависти, а от ужаса перед происходящим. Но вместо крика из ее гола вырвался хриплый кашель.

— Смерть! — продолжали орать в задних рядах. И теперь казалось, что это безумие воцарится на площади навсегда.

— Вы побледнели, гражданка? Уж не сочувствуете ли вы? — чей-то голос рядом привел Жаклин в чувство, когда радостные вопли потихоньку начали замолкать. Рядом стоял мужчина в штатском, скорее, юноша — из тех самых, чьи глаза разгораются при одном только слове революция. Этот, судя по всему, тоже был не из городской бедноты.

Девушка отрицательно помотала головой.

— Просто… мне холодно, — словно бы оправдываясь, проговорила она.

— Вас проводить, гражданка? — участливо, но с некоторым подозрением спросил молодой человек, вовсе не рассчитывая услышать «да» — просто из вежливости.

— Нет-нет, я сама. — Жаклин отступила на шаг.

— Как вам угодно, — не слишком добро прищуриваясь, проговорил человек, после чего все же отошел.

Жаклин оглянулась по сторонам. Толпа начала редеть. «Добродетельной домохозяйки» видно не было— судя по всему, она удалилась, так и не спрятав свой трофей — пропитанный кровью казненного платок.

Жаклин вздохнула с облегчением. Сейчас для нее страшнее всего на свете было бы вновь оказаться рядом с этой сумасшедшей. Пожалуй, хуже могла быть только сама гильотина.

— Нам известно, что нам ничего не известно. — Эйно оставалось лишь развести руками и процитировать Хайяма, когда выяснилось, что стало со вторым зомби. Точнее, самого зомби так и не обнаружилось — зато разрытая не слишком глубокая могила была в наличии. Обыск в квартире покойного (он жил один, по этому квартира сейчас пустовала, хотя на нее готовились предъявить права какие-то из дальних родственников), принес единственный результат: анкету с вырезанным купоном — почти что двойник той анкеты, что обнаружилась в вещах умершей биологички.

— Зомби исчезли, где они обретаются — неизвестно никому, чего следует ждать — неведомо, — продолжал Эйно свою пессимистичную речь. Но на занудство или панику это похоже не было — сейчас шеф «Умбры» был собранным, как никогда. — Задачку нам подкинули.

— Не скажи, что так уж ничего. — Редрик покачал головой. — Анкетки, контракты… Похоже на след, да и ты сам говорил, что мертвячиной тянет.

— Говорил, конечно. Только ты же отлично знаешь: зомби создаются не просто так. Обязательно нужна какая-то цель. Они выполняют волю создателя, а потом рассыпаются в прах. А здесь что мы видим? Больше похоже на результат хорошего проклятия, я бы это не стал сбрасывать со счетов. А анкетка — возможно, попытка сбить со следа.

— Выходит, их создатель знает о нас? Тогда сослуживцы Зинаиды Алексеевны отпадают.

— Возможно, не о нас конкретно, — вступил в разговор Эд. — Может быть, они предчувствует, стараются подстраховаться. Да, вот что: проверил я эту самую Стефани Фабиан. Неофициально, конечно.

Эйно развернулся к Эду.

— Погоди-ка… Это через приятеля своего?

— Мысли читаем, — одобрительно усмехнулся Эд. — Тот самый Луи из парижских коллег, с которым прошлой осенью приключилась замечательная история…

— Это который вампир? — хмыкнул Эйно.

— Ни разу нет!

«Замечательную историю» французского приятеля Эда из «Контроль Магик» слышали уже все. Если бы он был просто магом из Светлых — все бы ничего.

Но парень был еще и историческим реконструктором, помешанным на эпохе наполеоновских войн.

Возможно, это случилось из-за его возраста — в парижском отделении «Контроль Магик» работали в большинстве весьма пожилые маги, и у Луи имелся некий комплекс. А может, просто увлекался историей.

Словом, к его мундиру наполеоновского гвардейца не смог бы придраться и сам император.

А в сентябре у таких, как Луи, наступают горячие денечки — они слетаются в Москву, дабы принять участие в реконструированном Бородинском сражении.

Конечно, все происходит очень по-дружески — русские ребята (в зеленой форме) и французы (в наполеоновской) считают друг друга собратьями, а не противниками. Ну, и широкое русское застолье этому способствует, как же без него.

Вот застолье Луи и подвело. Сперва он долго выяснял, что такое «сходить за истчо», потом вызвался отправиться за порцией выпивки. Причем, почему-то через Запределье. Где успешно заблудился.