Но такое случалось далеко не всегда. Чаще в тишину и шелест дождя вламывались совершенно иные, более понятные звуки. Например, крадущиеся шаги солдат, раздававшиеся по ночам. Но уж такого-то город наслушался вдоволь — за все века, что он стоял здесь. Римляне, варвары (а до римлян — неведомые историкам расы и народы), потом франки, германцы, рыцари всех мастей, восставшие горожане. Потом были солдаты Великой Революции, Наполеон… А уж за последние полвека — и подумать-то страшно. И вымирал-то этот городок уже не раз: жители бежали перед наступающим врагом. Сейчас-то, хотя бы, им дали спокойно эвакуироваться. Впрочем, враг почему-то не торопился — он спокойно отсиживался за своей линией укреплений — совсем рядом отсюда. Свои не спешили тоже. Укрепления, — да еще какие! — были и у них. Словом, две крепости осадили друг друга. Иногда постреливали, в иные дни — отмалчивались.

Странно?

Еще бы ни странно! Да и саму войну уже успели окрестить «странной».

Были в этом городе и иные звуки. Негромкие щелчки выстрелов, тихие, отрывистые команды…

Покинутый город не мог знать, что он теперь стал — «ничейной землей». Не могли этого знать и существа, которые были единственным его постоянным населением…

…Когда Мэтью Корриган почувствовал, что теряет равновесие и мягко приземляется прямо в лужу грязи у ветхой стены какой-то лавки, которую хозяева заботливо заколотили, прежде чем уехать из города, он еще не понял, насколько близко была его смерть. Он осознал это не в тот момент, когда что-то мягкое бросилось ему под ноги, и даже не в ту секунду, когда он сжал зубы, чтобы не высказать все, что он думает об этой чертовой темноте и этих чертовых запутанных переулках, — шуметь было нельзя, и он отлично об этом знал.

Он понял все только мгновение спустя — над его головой что-то щелкнуло, и на него посыпалась каменная крошка. Означать это могло только одно — снайпер! Чей — можно даже и не спрашивать.

Еще секунда — и быть ему трупом. Потом его, конечно бы нашли, похоронили бы честь по чести, может быть, даже в газете написали бы — мол, героически погиб во время действий патруля! Толку-то! Мертвому ничего не нужно — ни славы, ни почета, ни даже Креста Виктории. Мертвому нужно лежать. И тихо разлагаться в могиле. Мэтью Корригану было двадцать лет, и его такое будущее очень не устраивало.

Он замер, все также лежа у стены. Было холодно, сыро и промозгло.

Выстрелы больше не повторялись. Возможно, немецкий снайпер решил, что он «сделал» своего противника — тот упал, и не подает признаков жизни. А возможно, он просто выжидал тех самых признаков жизни — чтобы довершить начатое.

Почему-то злость ушла, вместо нее появилась обида. Лежа в грязи, Мэтью неожиданно представил себе своего врага. Этот-то наверняка выбрал огневую позицию не в луже грязи. Должно быть, поглядывает на улицу из окна заброшенного дома, совершенно незаметный в эту безлунную сумрачную холодную ночь. Интересно, ему столько же лет? Может быть, а может, он еще и младше. Сидит там, на посту, голова — каске-«ведре» — и поджидает жертву. Охотничек чертов!

А ему, рядовому Корригану, приходится лежать здесь, в грязи, под моросящим дождем. Вот гадость-то!

А все-таки — что же это ему под ноги бросилось — да еще так кстати?

Вообще-то, единственными жителями покинутых приграничных городов были бродячие кошки и собаки — ну, если не считать парней вроде Корригана или этого поганца-снайпера.

Но их-то как раз можно и не считать.

Правда, вот именно здесь он никаких собак-кошек не видел. Может, крыса? Просто довольно крупная крыса…

Словно бы в такт его мыслям, рядом что-то зашевелилось. Мэтью осторожно повернул голову. Нет, ничего нельзя разглядеть. Во всяком случае, это животное не напугано, если не убежало сразу.

— Уррм! — тихо прозвучало рядом. А потом что-то потерлось мокрой шерстью о его руку.

Все понятно — то не крыса, а кошка.

Он невольно погладил свою нежданную спасительницу. Пальцы нащупали что-то вроде ошейника.

Все понятно — брошенная кошка! Поэтому и не убегает, поэту и выскочила — как же, человека увидела, о двух ногах! Ходит по городу, тычется в забитые окна и закрытые двери, хочет есть — под мокрой шерсткой явственно нащупывался хребет. А хозяева-сволочи удрали, жизнь свою спасали — а кошку забыли, как ненужную вещь.

Мэтью искренне пожелал хозяину этой кошки встретиться со снайпером — с тем самым, который, наверное, все еще торчит в окне и ждет, будет ли противник двигаться или нет. «Они хуже Гитлера!» — с раздражением подумал он.

Раздражение вернуло его к текущей реальности.

А реальность была такова. Снайпер мог торчать в окне еще несколько часов — ночи сейчас длинные. И было бы очень хорошо, если он там — один. Но, скорее всего, это совсем не так. Скорее всего, немцы выждут какое-то время, поймут, что никакого шевеления нет — и выползут обыскать убитого. А снайпер, в случае чего, их прикроет.

И вот тогда за жизнь рядового Корригана никто и четверти пенни не даст.

Нужно было выбираться из этой поганой лужи. И выбираться прямо сейчас. Еще чуть-чуть — и будет поздно.

Он еще раз осторожно повернул голову, стараясь, чтобы стальная каска не звякнула в самый неподходящий момент.

Ну, да, кошка — почему-то теперь он смог рассмотреть нечеткий силуэт своей спасительницы, которая еле слышно мурлыкала, будто и не под моросящим дождем сидела, а около камина, в котором потрескивают дрова.

— Ну, что делать-то будем? — одними губами проговорил Корриган.

— Уррм! — снова задумчиво пробормотала кошка, как будто спросить хотела — а как выбираться-то? Улица простреливается, человек. Зашевелишься хорошенько — и конец тебе, и я без тебя останусь… Что делать-то будем?

А оставаться здесь было не менее опасно. Только сейчас Мэтью стал осознавать, в какую переделку он попал с тех пор, когда этой чертовой темной ночью отбился от своего маленького отряда. Его наверняка уже ищут. Но ищут не здесь. И хорошо, что не здесь — вот только еще недоставало, чтобы они попали под огонь снайпера.

— Урррм! — чуть более требовательно повторила кошка — но тихо, очень тихо, как будто сама боялась привлечь излишнее внимание снайпера.

И тут же Мэтью почувствовал, что острые коготки впились в его рукав. Впились не слишком сильно, но очень требовательно — словно бы животное пыталось тащить его за собой.

Но одно неосторожное движение — и ему крышка! Вероятно, простреливался весь переулок.

Где-то вдали он расслышал — точнее, едва уловил, — какой-то новый звук. Осторожные, почти крадущиеся шаги. Хотя, возможно, ему почудилось. Он напрягся, прислушиваясь. Нет, не надо и думать, что ОНИ будут переговариваться между собой или, хотя бы, станут топать по мостовой. Топать они станут у себя на параде — а здесь подойдут тихо и незаметно.

Конечно, есть еще один выход — притвориться мертвым, а уж когда они окажутся близко… Ладно, одного он прикончит, может быть, даже двух — это если очень повезет. А в патруле их может быть и пятеро.

Мэтью попытался отползти, и при первом же движении ему показалось, что он способен перебудить весь город — если бы здесь было кого будить. Он сделал еще пару судорожных движений, каждую секунду ожидая выстрела. Нужно было попробовать добраться к узкому переулку, который, вроде бы, находился совсем недалеко. Там могла оказаться непростреливаемая зона, там он был бы в безопасности… Или — почти в безопасности, конечно. Можно бы попробовать заползти в какой-нибудь дом — только вот беда, здесь сейчас не видно никаких дверей.

Он и так уже хорошая мишень!

— Мя-ау! — протянула кошка, — и Мэтью показалось, что ее голосок отразился от стен домов (что было, разумеется, не так). Кошка все так же следовала рядом, не отпуская человека ни на секунду. Кажется, невольная спасительница хотела стать его погибелью. Если она привлечет внимание… Он и без того каждое мгновение ожидал выстрела, — а тут еще это шевеление сбоку.

«И чего тебе надо?!» — зло подумал Мэтью, хотя, конечно, вслух ничего не сказал.