Радостные, помчались в столовую завтракать. Прасковья Васильевна и так уж нас заждалась. Накормила она нас наславу, и мы отправились купаться на озеро. Купались, отдыхали, а потом с новым жаром принялись за подготовку к перелету. Оборудовали самолет и совершали тренировочные полеты. Специально летали по маршруту, чтобы проверить, нет ли в машине каких-либо дефектов. Тренировались и на других самолетах. Нам предлагали летать ночью на «Родине», но мы жалели свой самолет, и для ночных полетов нам выделили другой корабль.

Однажды ночью мы летели на тяжелом четырехмоторном корабле. Ночь была туманная, дым от лесных пожаров сплошь закрыл землю. Обычно, когда взлетаешь ночью, видно большое зарево московских огней. Здесь же вокруг нас была сплошная темнота, и лишь отдельные огоньки временами мелькали где-то далеко внизу. Летая по кругу, мы набрали высоту. Целую ночь летали за облаками, вне видимости земли. Ориентировались только по радиокомпасу. Расположенная вблизи радиостанция специально для нас всю ночь передавала «Пиковую даму». Было смешно, что все желающие могут в такой необычный час слушать «Пиковую даму» и не знают, почему она передается. По «Пиковой даме» мы определяли направление на аэродром. Перед рассветом радиокомпас вывел нас на ту же «Пиковую даму», и мы в утренней мгле увидели аэродромную дорожку.

Летали и в ясные ночи, когда прекрасно были видны огни городов и поселков, поблескивала вода в реках. В одну из таких ночей летели курсом на юг. Как только мы вылетели с аэродрома, перед нами открылись огни Подольска. За Подольском справа виднелся Серпухов, слева — Кашира, а впереди — заревом обозначалась Тула. Она сияла тысячами огней. Полина перешла в мою штурманскую рубку и стала кричать мне в ухо:

— Как красиво! Какое замечательное зрелище!

Возвращаясь, мы издалека увидели прожекторы Щелковского аэродрома.

После этого Валя и Полина несколько дней подряд тренировались на ночных посадках, летали по кругу. Подготовка «Родины» подходила к концу. Валя доложила штабу, что экипаж готов к ночным полетам. Оставались маленькие доделки в машине: укрепить сумки для карт, мешки для провизии, подставки для термосов с горячими напитками. Я приспосабливала на борту своей кабины карманчик для карандашей. Мелочи, но в перелете каждая мелочь имеет значение. Полине дуло в кабине, она приспособила утепление, заделала щелочки, пропускавшие ветер.

«ТОВАРИЩ СТАЛИН РАЗРЕШИЛ ВАМ ЛЕТЕТЬ»

Мы пролетели тысячу километров в сторону Свердловска и возвращались в Москву. Этот полет мы решили использовать для тренировки на высоте. Летели четыре часа на высоте 4 000 метров и четыре часа на высоте 6 000 метров. Даже в такой небольшой полет Прасковья Васильевна давала нам с собой солидные мешочки с вкусной разнообразной едой. В моем мешочке было домашнее печенье, шоколад, в термосе — горячий кофе и чай. На высоте 4 000 метров мне вздумалось устроить себе завтрак. В кабине справа на борту находился небольшой столик. Я подняла столик, разложила на нем носовой платок, вынула термос, достала стаканчик, налила чаю, положила печенье, шоколад и написала записку: «Ресторан самолета «Родина» открыт». С удовольствием позавтракала. Это тоже была тренировка к большому дальнему перелету.

Полет протекал в хорошей и спокойной обстановке. Я была поглощена радиосвязью. Для работы со мной Москва заказывала не московские радиостанции, а омскую, новосибирскую и даже такие отдаленные, как читинскую и хабаровскую. Летая в районе Казани, я хорошо слышала Хабаровск, и Хабаровск отвечал, что слышит меня. Впервые в жизни я держала связь с такими далекими станциями.

Когда мы возвратились, то увидели, что аэродром закрыт дымом лесных пожаров. Не видать аэродрома да и только! Но в нашем распоряжении — мощное средство: радиосвязь. Правда, радиостанции на земле в это время не работали, был обычный перерыв. Однако не ожидать же нам в воздухе, когда заработает какая-нибудь станция. Нужно дать знать в Москву, чтобы специально для нас запустили станцию ВЦСПС. Действительно, не прошло и пяти минут, как снова раздались спасительные звуки «Пиковой дамы». В дымке, вслепую, подошли к Щелковскому аэродрому и благополучно совершили посадку. По этому поводу было немало шуток:

— Опять «Пиковая дама» выручила!

Снова и снова проверялась машина. Без конца возились мы с кабинами, с моторами. Обдумывали мельчайшие детали: может быть, прибор передвинуть, может быть, еще что-нибудь заменить, что-нибудь добавить или, наоборот, снять?

Близился день последнего тренировочного полета на «Родине». До этого нужно было устранить девиацию, то-есть разницу между направлением меридиана магнитного и меридиана компаса. Под влиянием магнитных сил самолета, некоторые части которого сделаны из металла, показания компаса не совсем правильны. Создается угол между магнитным и компасным меридианом. Это и есть девиация. Она устраняется таким путем: самолет ставится на определенный курс и с помощью мелких магнитиков показания компасов подводятся к близким величинам. Я обратилась за помощью к опытному штурману Сергею Данилину. Я просила его вместе с нами полететь на устранение девиации. Данилин охотно согласился помочь нам. Мы полетели. Валя — на своем сиденье, Данилин — на моем. Он проверял оборудование, приборы, очень тщательно записывал свои замечания. Я сидела в кабине второго пилота и проверяла компас Полины.

Таким образом мы подготовили самолет к последнему тренировочному полету по маршруту Москва — Свердловск — Москва протяжением около двух с половиною тысяч километров. В последний раз и окончательно мы должны были проверить, привести в порядок и наладить оборудование. Материальная часть работала безупречно. Летели мы десять часов. Когда сели — связисты сказали нам:

— Вот это класс! Хорошо, если и в перелете на Дальний Восток у вас будет такая же четкая связь.

Попутно с летной тренировкой мы на земле упражнялись в стрельбе из охотничьего ружья и пистолетов. Очень много занимались аварийной радиостанцией.

Мы считали, что к большому перелету все готово.

23 сентября правительственная комиссия собралась на решающее совещание. От метеорологов, которые каждый день приезжали к нам на аэродром, мы знали, что погода на маршруте ухудшается и долететь до Дальнего Востока будет очень трудно. Но мы не падали духом. Утром в этот день еще раз летали, еще раз проверяли компас, приемник, передатчик. Затем поехали в Москву, на заседание правительственной комиссии.

Увы, здесь нас ждало разочарование. Нам сказали, что время осеннее, что на Дальнем Востоке начинается скверная погода, тайфун, и вряд ли мы туда долетим. Нам предлагали новые маршруты, до Омска и обратно, до Ташкента и обратно. Говорили, что расстояние одно и то же, но не по прямой, а по замкнутой. Говорили о горах, покрытых снегом, и о прочих страшных вещах на дальневосточном маршруте. Но мы упорно стояли на своем. Плохой погоде мы противопоставили радионавигацию. И когда нам было сказано, что погода неподходящая, что большая часть полета будет проходить в облаках, я вынула схему радионавигационного обслуживания нашего маршрута. Это была исчерпывающая наглядная схема. Развернула ее перед Михаилом Моисеевичем Кагановичем. Пусть даже не будет видно земли, но если моя радиоаппаратура будет работать, — мы долетим.

Михаил Моисеевич посмотрел на схему и ответил:

— Я посоветуюсь в правительстве.

Он уехал в Кремль, а мы остались ждать в секретариате. Томительно тянулись минуты. Разрешат или не разрешат? Ровно через полчаса, в 17 часов 15 минут, Валю подозвали к телефону.

— Товарищ Сталин разрешил вам лететь. Поезжайте спать.

Началась суетня. Как моторы? Как самолет?.. Нужно, чтобы самолет заправляли горючим, но нам заявили категорически:

— Поезжайте спать, ни о чем не беспокойтесь.

Мы помчались прощаться с родными. Заехали ко мне домой и пробыли здесь всего минут десять, ровно столько, сколько нужно было, чтобы скинуть гимнастерку и забрать некоторые походные вещи. Родные говорили с грустью: