— Тавры говорят: месть подобна камнепаду — пока все камни не окажутся на дне пропасти, он опасен. Убив тебя, но подарив жизнь сыну, я буду все время ожидать от него удара в спину. А клятва… Вспомни, как ты клялся моему отцу Ариапифу, а затем подло убил его из засады.

— Я был вынужден сделать это, иначе… — начал Спаргапиф, но Скил прервал его:

— И я вынужден! — Царь указал пальцем на Лика.

Два воина схватили его и потащили на вершину холма. За ними не спеша шел Скил с верховным жрецом Гнуром и телохранителями. Когда царь поднялся, то увидел, что к жертвоприношению все готово — в медной жаровне горели дрова, Лик был уже наполовину обнажен. Хотя его удерживали под руки двое скифов, было видно, что он сохраняет спокойствие, ничем не показывает страх.

По традиции первую жертву Арею приносит царь, и все ожидали, что ею станет Спаргапиф. То, что царь выбрал Лика, вызвало недоумение.

Лика поставили на колени перед символизирующим Арея древним метровым мечом, воткнутым в короткую дубовую колоду, выдолбленную изнутри. Скил принял жертвенный железный нож с узким лезвием.

— Посвящаю тебе, Арей, бог войны, мою первую жертву. Пусть эта пролитая кровь дарует нам и в дальнейшем славные победы! — С этими словами он резким движением перерезал горло пленнику, а стоящие по бокам воины подтянули агонизирующее тело с бьющим из горла фонтаном крови к мечу, в мгновение ставшим окровавленным.

— Арей выпил крови и просит еще, — произнес верховный жрец традиционную фразу.

Обескровленное тело Лика осело, затихло. Его подтащили к краю площадки и сбросили вниз. Вскоре послышался чвакающий звук секиры, рассекающей плоть. По традиции у пленника отрубали голову и правую руку. Из черепов известных, знатных врагов делались кубки, их украшали золотом и серебром. Отрубленные руки вывешивались на перекладине между двумя столбами, чтобы каждый из сколотов мог осознать величие победы по количеству принесенных в жертву. Обычно скифы приносили в жертву лишь одного из сотни и только в исключительных случаях они отходили от этого правила, увеличивая количество жертв. Иданфирс в честь победы над персами принес в жертву четверых из сотни.

Следующим на холм поднялся Спаргапиф. Он шел спокойно, как и Лик, он уже не волновался так, когда просил пощадить сына.

— Сегодня ты умрешь дважды, бывший царь Спаргапиф. Первый раз ты умер, увидев смерть своего последнего сына, второй — умрешь сам! — Скил, разгоряченный пролитой кровью, с жертвенным ножом наготове, медленно приблизился к пленнику.

— Будь ты проклят! — Лицо Спаргапифа исказилось гневом. — Накликаю на тебя демонов ночи и Аида!

— Сегодня ты уже второй, кто проклинает меня. Но, как говорится, собака лает, а караван идет. — Скил торжествующе ухмыльнулся и взмахнул жертвенным ножом, рассекая горло пленнику.

Когда обескровленное тело царя Спаргапифа полетело вниз, Скил передал жертвенный нож главному жрецу Гнуру и уже только наблюдал за обрядом. Гнур, выбившись из сил, передал нож своему помощнику, и кровавый обряд вновь продолжился. Выдолбленный в жертвенной колоде глубокий желоб был переполнен кровью, выплескивающейся и стекающей вниз. Меч-Арей, весь в крови, хищно поблескивал при свете огня, своим видом показывая, что его голод неутолим.

Скил не мучился сомнениями, правильно ли он поступил в отношении сына Спаргапифа. Он знал лишь один закон войны — убей врага или он убьет тебя. Жалость, сомнение — это проявление слабости, а она всегда спутница поражения. Царь должен быть выше человеческих чувств, так как видит дальше и глубже обычного человека. Ему было тесно в нынешних границах скифского царства, ему хотелось выбраться на простор, отправиться на завоевание чужих земель, чьи названия будоражили кровь, — Египет, Мидия, а особенно Персия, вобравшая в себя полмира, покорившая даже родину хитроумных эллинов. Иданфирс сумел защитить Скифию от Персии, а ему предстоит сокрушить ее. У Скила даже закружилась голова от того, что он посмел об этом мечтать. Персия — это огромные города за высокими крепкими стенами, с неисчислимыми богатствами, это великое множество воинов, охраняющих сокровища, многочисленных, словно тучи саранчи весной в степи. Неужели это возможно?! Вода камень точит — учил мудрый грек из Эфеса. Стремись к недостижимому и получишь невозможное. Дорога складывается из множества шагов, и каждый из них надо сделать.

Однажды Скил поинтересовался у грека Эвнея, своего наставника:

— Ольвия и другие города эллинов не устраивают походы в чужие страны, не получают дань, да и сами мне платят — и все равно богатеют год от года. В чем тут секрет?

— Через них проходят многие торговые пути, с этого они имеют хороший доход, но еще они придумали одну хитрость. На территории своих городов они разрешают продавать товары только за свою чеканную серебряную монету. Купец, покупая или продавая товар Ольвии, должен вначале обменять на камне у Экклесиастерии свое золото на городскую серебряную монету.

— В чем же хитрость?

— В весе монет. Город все время получает больше золота, чем отдает серебра, и вновь чеканит монеты, которые приносят новый избыток золота.

— Я тоже хочу чеканить монеты, — загорелся Скил, и грек терпеливо пояснил, как это сложно и что сама чеканка монет ничего не даст.

— Что ты будешь делать с монетами? — развеселился грек. — Возить по степи? У вас нет городов, чтобы развивать торговлю, а значит, это пустая затея.

Вскоре Эвней обратил внимание Скила на небольшой городок Никонию, что в низовьях Тираса, на его очень выгодное местоположение: через него идут многие торговые пути, и в будущем он мог создать конкуренцию Ольвии, только ему надо помочь. И Скил помог — при его содействии вокруг города построили крепкие стены и башни, вследствие чего и при покровительстве скифского царя резко возросло население, появилось предместье — хора. Скил в этом городе построил себе дом, и следом за ним стали возводить дома знатные скифы-номады. Именно из-за этого больше всего разгневался жрец Матасий.

Благодаря помощи скифского царя Никония быстро богатела и хотя еще не стала серьезной соперницей Ольвии, но уже серьезно заявила о себе. Отменив расчеты медными наконечниками стрел, Скил в Никонии стал чеканить золотую и серебряную монеты с собственным изображением. Серебряная монета имела равную стоимость с монетой Ольвии. По тайному замыслу Скила, Никония в будущем должна была стать столицей нового скифского царства.

— Чтобы пройти стадий, надо сделать определенное количество шагов. И я их все пройду и одолею персов, — повторял Скил, оставаясь с собой наедине.

Единственным, кто знал об этих грандиозных планах, был грек Эвней, ненавидящий поработивших его родину персов. Он всячески поддерживал молодого царя.

Жертвоприношения закончились глубокой ночью, Скил решил провести остаток ночи у себя в кибитке, а утром отправиться в Ольвию, на долгожданную встречу с Иридой.

Подойдя к своему шатру, Скил оставил четверых телохранителей, которые должны охранять его сон. Последствия легкомысленности отца, попавшего в ловушку агафирсов, научили его осторожности, и даже находясь среди сколотов, он помнил: «Спящий лев — уже не лев».

— Великий царь! Царица Опия хочет поздравить тебя с победой и преподнести подарок. — Наполовину обнаженный, словно вырезанный из черного дерева, раб-эфиоп опустился перед царем на колени. — Что передать царице?

Скил задумался: перенести встречу с Опией на завтра — значит отдалить свидание с Иридой, а каждая минута промедления отдавалась болью в сердце.

— Передай, что я навещу ее сегодня. Пусть она будет к этому готова.

— Будет исполнено, великий царь!

Скил вошел в свой шатер, и воспоминания прошлого нахлынули на него.

Набальзамированное тело вероломно убитого агафирсами царя Ариапифа еще не закончило ритуальный сорокадневный путь по землям сколотов, а страсти — кто станет новым царем — разбушевались подобно осенней буре на Понте Эвксинском. Претендентами на царский титул были трое его сыновей. Старший, Скил, в свои девятнадцать зим уже был известен как храбрый и опытный воин. Сбрую его лошади украшало множество скальпов врагов, а из их кожи ему сшили парадный плащ молочно-белого цвета, но Скил был рожден от невольницы эллинки из Истрии. Средний — Октамасад, семнадцати зим от роду, но уже отведавший по обычаю вкус крови первого убитого врага, — был рожден от дочери фракийского царя Тереса I, а матерью младшего сына — Орика, восьми лет от роду, — была юная царица Опия из знатного паралатского рода.