— Надеюсь, меня минет подобная участь. До поступления в Школу у меня было заветное желание — побывать на Мачу-Пикчу. Но одно дело приехать туда в качестве туриста, и совсем другое — попасть во времена поклонения кровавому божеству. Забыла, как оно называлось.

— Майя поклонялись Кукулькану, у них и в самом деле кровь лилась рекой. Инки были не такими кровожадными. Человеческие жертвоприношения они совершали лишь раз в четыре года или во время стихийного бедствия. Притом жертвами были преимущественно дети, и их направляли сами родители. Умерщвляли их, воздав великие почести, бескровно — замуровывали живьем.

— О боже! Какая дикость! Это, по-твоему, не кровожадные? — возмутилась я, ладонью растирая укушенные места.

— В Средневековье везде было не сахар, — подытожил Мануэль. — Златка, заправь рубашку в брюки — этим ты обезопасишь себя от новых нападений. Нам надо быстрее двигаться, необходимо выйти к реке засветло. День в тропиках длинный, но не бесконечный.

И мы вновь стали медленно продвигаться сквозь джунгли. Я попыталась на время подменить Мануэля, поработать мачете, но меня хватило ненадолго, и прошли мы всего ничего. Опять я шла за Шведом, наблюдая за тем, как он расправлялся с лианами, огромными зарослями папоротника, колючими кустарниками. Я представила его древним викингом с длинными волосами и бородой, вклинивающимся в ряды врагов.

— Все!

Он резко остановился, и я, задумавшись, налетела на него, уткнувшись носом в почерневшую от влаги и пота рубашку.

— Устал? Сменить? — спросила я, запрокинув голову. Я не коротышка, но у него без малого два метра роста.

— Пришли. Внизу река.

За плотной зеленой стеной оказался обрыв глубиной метров тридцать, а внизу, среди поваленных и стоящих вертикально стволов деревьев, тускло отсвечивала коричневая жижа. Деревья, выросшие в воде, были тонкими и относительно невысокими, но их редкий частокол заслонял основное русло реки, о наличии которого можно было только догадываться.

— Как мы будем спускаться? — По правде говоря, удручающий ландшафт внизу меня радовал не больше, чем тот, что окружал нас наверху.

— Что-нибудь придумаем. — Мануэль сбросил на землю рюкзак и достал из него моток веревки.

— Выдержит? — Я с опаской посмотрела вниз: десятый этаж без лифта!

Мануэль молча обвязал веревку вокруг моей талии, в нагрузку к моему рюкзаку дал мне свой. Вдруг он резко обернулся и взмахнул блеснувшим мачете прямо передо мной — у меня внутри все оборвалось.

— Фу-у! — выдохнула я с облегчением, радуясь, что жива.

Извивающаяся на земле, перерубленная пополам пестрая змея не так меня испугала, как его резкое движение и выражение лица при этом. Мануэль наклонился и отрубил змее голову, которая еще несколько раз в предсмертных конвульсиях открыла и закрыла пасть, прежде чем застыла.

— Ядовитая? — Меня одолевало желание ткнуть в преставившегося гада носком ботинка, но я удержалась. Красивая, нарядная тварюка с белыми крапинками на пурпурной коже… А ведь никаким противоядием нас не снабдили!

— Не знаю, решил не рисковать. Готова к спуску?

— Особого желания нет, — чистосердечно призналась я.

— Выбора тоже нет, — лишил меня иллюзий Мануэль. — Держись крепко руками за веревку и не спеша перебирай ногами по склону, а я буду потихоньку отпускать веревку.

— Вперед спиной?! Туда?! — Глянула вниз, и обрыв показался еще глубже.

— Смотри не вниз, а только на меня.

Зависаю спиной над пропастью, и рюкзаки мгновенно становятся свинцовыми, больно оттягивают плечи. Красивое, мужественное лицо Мануэля от напряжения стало бордовым, глаза расширились и пытаются вылезти из орбит, словно его укусил шмель. Он стравливает веревку, и я потихоньку спускаюсь по склону оврага. Жуткое ощущение парения над неизвестностью, когда все становится ненадежным и страшным. Веревка больно сжимает грудь, тяжело дышать, я не вижу, куда ставлю ноги, они то цепляются за что-то, то проваливаются в пустоту. «Долго еще?!»

Уже не вижу Мануэля, но его голос сопровождает и успокаивает меня. Спуск кажется бесконечным, вдруг я чувствую, как что-то начинает быстро двигаться по ноге. Перевожу взгляд: огромный монстр, как два моих кулака, с мохнатыми лапками и противными, плотоядно шевелящимися отросточками возле ротового отверстия, движется по направлению к моему лицу! У меня обрывается сердце!

— А-а-а! Паук! Ненавижу!

— Держись, Златка! Не бросай веревку! Осталось немного!

Паук уже на уровне моей груди. Преодолевая отвращение и страх, резким движением смахиваю его с себя. Рука, держащаяся за веревку, не выдерживает двойной нагрузки, соскальзывает, ноги теряют опору, и мир переворачивается вверх тормашками. Я зависаю вниз головой, а рюкзаки не позволяют мне принять прежнее положение. Кровь приливает к голове, стучит в висках, глаза застилает багровая пелена. До воды метра три, и там я замечаю что-то длинное, затаившееся. Крокодил?!

В ушах ужасный шум, через который едва пробивается голос Мануэля:

— Успокойся! Брось рюкзаки!

Тут до меня доходит, что я все время ору. Сбрасываю шлейки рюкзаков, и они один за другим летят вниз, прямо на чудовище в воде, вздымая кучу брызг. Мне удается подтянуться, ухватиться за веревку обеими руками, и я нащупываю ногами поверхность крутого склона.

— Как ты? — доносится обеспокоенный голос Мануэля.

— Бывало и получше! — Перед глазами вертятся разноцветные круги.

— Опускать дальше?

— Подожди. Дай осмотрюсь. — Кровь отхлынула от головы и зрение постепенно нормализовалось. Вместо крокодила внизу вижу притопленный ствол дерева. — Опускай!

И вот я стою по колено в воде. Вдруг возле меня с шумом падает бухта веревки, подняв волнение, и я, посмотрев вверх, вижу, как Мануэль прыгает на стоящее в двух метрах от края обрыва дерево, чудом удерживается на нем и начинает спуск по почти лишенному веток шершавому столбу. У меня то и дело замирает сердце, но вскоре весь ободранный, с расцарапанными лицом и руками, Мануэль оказывается внизу.

— Зачем тебе понадобилась такая акробатика? — говорю я осуждающе, но очень радуясь, что все обошлось. — У тебя же была веревка!

— Она нам пригодится — будем делать плот.

Бредем по коричневой воде, ничего не видя сквозь нее, когда по пояс, когда по грудь. Нервно посмеиваюсь, рассказывая, как приняла бревно за крокодила.

— Крокодилов здесь нет, только аллигаторы. Но есть более страшные чудовища: кровожадные пираньи и крошечные сомики-карнеро, любители забираться в интимные места.

Умеет Мануэль успокоить: раньше было брести мерзко, а теперь стало страшно. Если преподы придумают еще одно подобное этому испытание, буду проситься в Антарктиду — там живности поменьше, а лютый мороз я выдержу. Рядом с нами раздается странный шелестящий звук, и я замираю в страхе.

— Ты слышал? Что это?

— Не знаю. — Мануэль невозмутим и спокоен. — Из-за того, что вода мутная, здесь даже рыбы имеют голос. Главное — это не кайман и не пиранья. Отбрось страхи, не обличенные ни во что реальное, и почувствуй себя частью прекрасной природы. Любуйся и радуйся, что ты находишься здесь!

Ничем не прошибешь моего спутника. Можно позавидовать крепости его нервной системы. Его слова подействовали на меня благотворно: я стала спокойнее и, несмотря на усталость, стараюсь запечатлеть в памяти красоту тропиков. Все же есть прелесть в этом путешествии, и жаль, что нет фотоаппарата.

— Стой! Боа! — Подняв руку, словно регулировщик уличного движения, Мануэль замирает, а невдалеке от нас проплывает громадная анаконда, метров шесть длиной.

Странно, но на нее я реагирую довольно спокойно, без криков и возгласов. Вскоре мы видим свободно несущую свои воды реку, и Мануэль, срубив мачете несколько нетолстых стволов деревьев, сооружает подобие плотика. Он довольно хлипкий, мы частично находимся в воде, но все же это транспорт, и маньяческие сомики с пираньями нас не достанут. Плывем вниз по течению, теперь можно немного расслабиться.